Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Лори Груэн. Этика и животные: Введение. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2024. Пеp. с англ. Д. Кралечкина под науч. ред. С. Щукиной. Содержание
Урегулирование конфликтов между людьми и другими животными, когда дело в базовых интересах тех и других, — задача нелегкая, однако, к счастью, существуют способы предотвратить конфликт таким образом, чтобы люди могли выживать и даже процветать, не прибегая к истреблению животных. Но что делать с конфликтами между животными, то есть, осмелюсь сказать, естественными конфликтами? Крокодил убивает и съедает антилопу-импалу; волк задирает лося; ягуар съедает случайно попавшуюся ему курицу, свинью или корову; а шимпанзе в Фонголи охотятся на лори и поедают их. Импала, лось, курица и лори — все это одушевленные, чувствительные организмы со своей собственной жизнью и интересами, которые заслуживают уважения. Конечно, крокодил, волк, ягуар и, вероятно, шимпанзе — не те существа, которые могут этически задумываться о своих действиях. Они не являются нравственными агентами, а потому мы не можем винить их в том, что они делают. Мы не осуждаем их поступки и не считаем их предосудительными в нравственном смысле слова. Однако жизни убиваемых ими животных заслуживают защиты, а страдания, вызываемые такими убийствами, могут быть предотвращены. Возможно, мы, будучи нравственными агентами, должны вмешаться в действия хищников.
Мысль о том, что сторонники позиции, утверждающей, что другие животные заслуживают нашего этического внимания, должны требовать прекращения их убийства хищниками, часто приводится как пример сведения к абсурду самой идеи о том, что у нас есть этические обязательства перед животными. Калликот пишет: «Одно из наиболее неприятных следствий из обычной, слишком общей, теории прав животных или освобождения животных состоит в том, что, будь это для нас возможным, мы должны были бы защищать невинных животных-вегетарианцев от плотоядных хищников». Так ли это? Должны ли сторонники переноса этической проблематики на животных защищать животных-жертв от диких хищников? Должны ли люди вмешиваться в акты проявления хищниками своих инстинктов? Представим, что за ребенком гонится голодный лев. Если лев поймает ребенка, он задерет и съест его, возможно даже заживо. Представим, что вы — единственный человек поблизости; у вас есть ружье, и вы очень хороший стрелок. Кажется совершенно бесспорным то, что у вас есть нравственное обязательство предотвратить смерть ребенка. Теперь представим тот же сценарий, только на этот раз лев гонится за газелью. Если ли у вас такое же нравственное обязательство предотвратить смерть газели? В обоих случаях есть ценная жизнь, которая закончится ужасной и болезненной смертью. Если мы скажем, что есть обязательство предотвратить смерть ребенка, но нет обязательства предотвратить смерть газели, поскольку газель — это не ребенок, мы, получается, руководствуемся неоправданным видовым предубеждением, и тогда может показаться, что нравственное обязательство предотвращать действия хищника реально существует. Рассмотрим этот вопрос с нескольких точек зрения.
Если принять утилитаристскую позицию и предположить, что ребенок слишком мал, чтобы у него было понятие непрерывного существования, а потому он не может считаться личностью, которая предпочитала бы продолжение существования, каковое предпочтение не выполняется в случае ее убийства, и, если газель тоже не личность, тогда в факте смерти ребенка или газели нет ничего безусловно дурного. Предосудительной оказывается боль, связанная с убийством. Поскольку обычно утилитаристы заняты минимизацией боли, независимо от того, кто ее испытывает, при прочих равных условиях кажется, по крайней мере на первый взгляд, что стрелок-утилитарист должен в обоих случаях безболезненно убить льва. Тем самым он помешает данному льву причинять боль и в будущем. Если этот вывод верен, кажется, что мы опять подошли к абсурду. Почему утилитарист должен ждать, пока хищник выйдет на охоту? Не лучше ли предотвратить боль и страдание, безболезненно истребив всех хищников?
Утилитаристы, определяя правильный порядок действий, должны рассмотреть всех существ, которых такие действия затрагивают, но, если безболезненно убить всех хищников, для жертв последствия могут оказаться печальными. Без хищников жертвы слишком расплодятся, что приведет к дефициту корма, который, в свою очередь, может привести к медленной смерти от голода и еще большим конфликтам с людьми, поскольку животные начнут забредать в деревни и на фермы в поисках пищи. Такие конфликты с людьми, скорее всего, не будут получать какого-то альтернативного решения, и некоторые из животных-жертв будут неизбежно убиты. Убийство жертвы должно будет минимизировать ее страдание, но обратите внимание на то, что теперь утилитарист обязался совершить цикл безболезненных убийств — сначала хищников, а потом и жертв. Возможно, некоторые виды жертв должны содержаться в заповедниках, где их воспроизводство контролируется. Это позволило бы минимизировать их страдания, но лишь путем больших издержек, и неочевидно то, что средства, необходимые для минимизации страданий видов жертв, нельзя было бы с большей пользой потратить на общее большее благо.
Наверное, лучше придумать, как минимизировать боль, испытываемую жертвами, когда их поедают хищники. Возможно, утилитаристам, вместо того чтобы безболезненно уничтожать всех хищников, стоило бы направить снайперов во все страны, чтобы они отыскивали хищников в момент убийства жертвы, и тогда эти стрелки могли бы быстро и безболезненно убивать жертв, чтобы те не страдали, пока их поедают хищники. Но это решение и правда кажется абсурдным. И опять же, мало того, что такое применение наличных ресурсов является дорогостоящим и не обязательно максимально повышает полезность, — маловероятно, чтобы успешное вмешательство в большинстве случаев в действия хищников стало на самом деле возможным.
Утилитарист может посчитать, что лучший мир — тот, в котором лев лежал бы рядом с газелью и где не было бы актов хищничества, причиняющих боль, однако он признает, что любая попытка осуществить такой мир на самом деле не привела бы к максимизации благополучия. Вероятно, наше вмешательство в отношения хищника и жертвы привели бы к худшим следствиям, чем если бы мы оставили их, как есть.
Но если вернуться к нашему примеру про льва, который гонится за ребенком, должен ли стрелок-утилитарист, ставший свидетелем этой сцены, допустить нападение хищника? Скорее всего, нет, поскольку, завершись эта львиная охота успехом, возможно, у льва разовьется привычка охотиться на людей, а из-за этого между львами и людьми разгорится еще более сильный конфликт. Кроме того, люди, потерявшие ребенка, расстроятся, а их отчаяние в утилитаристских рассуждениях тоже надо принять во внимание. В своем отчаянии они, возможно, сами устроят охоту, найдут льва и убьют его, возможно, из чувства мести или же чтобы предупредить другие человеческие жертвы, и это тоже может привести к дополнительному страданию. Возможно, они нанесут ранения или убьют не только того льва, который убил их ребенка. Все эти дурные исходы можно предотвратить, если лев был безболезненно убит до того, как схватить ребенка. Обратите внимание на то, что ни один из этих возможных исходов не наступает, если лев убил газель, так что есть не связанные с видовой дискриминацией причины убить льва, который вот-вот схватит и съест ребенка, и в то же время не убивать льва, который вот-вот схватит и съест газель.
Может показаться, что у защитников прав животных в случае действий хищника возникает проблема. Чтобы защитить права субъектов-жизни, мы должны относиться к ним согласно их правам и помогать, когда другие этим правам угрожают. Но мы также должны проводить различие между людьми, угрожающими правам животных (когда нравственные агенты должны такие права защищать), и другими животными, угрожающими животным (такие случаи не составляют нарушения права, поскольку нельзя сказать, что хищники проявляют неуважение к правам жертв или нарушают их). Том Риган предположил, что в случае льва, который гонится за ребенком или газелью, у нас есть, если не доказано обратного, причина помешать акту хищничества, если мы на это способны. Он считает, что мы должны отогнать льва, а не убивать его, поскольку его убийство нарушило бы его права. Однако Риган пишет:
Главная наша обязанность перед дикими животными — оставить их в покое, и эта обязанность основана на признании их общей компетентности, позволяющей им справляться с задачами собственной жизни, то есть компетентности, которую мы встречаем у представителей видов как хищников, так и жертв… Короче говоря, мы уважаем компетентность животных, живущих в дикой природе, позволяя им применять свои естественные способности, даже в ситуации конкурирующих потребностей. В общем и целом они, борясь за выживание, не нуждаются в нашей помощи, и мы, получается, не пренебрегаем нашей обязанностью, когда принимаем решение им не помогать.
Мы вмешиваемся в жизнь детей, поскольку дети не обладают такой же компетентностью. Патернализм уместен в случае детей, но не индивидов, способных применять свою свободу и жить собственной жизнью, как им хочется.
Гари Франчионе, еще один защитник прав животных, утверждал, что на самом деле у нас нет обязанности помогать другим животным или людям. По его мнению, в случае льва, который нападает на ребенка, ребенок точно так же не имеет права на помощь, как и газель. По словам Франчионе, права животных состоят в том, что их нельзя использовать как вещь или как ресурс, применяемый в наших целях. «Но это не обязательно означает, что у нас есть нравственные или правовые обязанности оказывать им помощь или вмешиваться, чтобы предотвращать нанесение им ущерба». Тогда как Дженнифер Эверетт утверждает, что есть обязательства, основанные на благодетельности, и они требуют от нас оказывать обладателям прав помощь, которая подразумевает «уважение к природе этого создания, то есть к его характеристикам как представителя его рода, а также к качествам, которыми он обладает как уникальный индивид». Она утверждает, что существует, если не доказано обратного, обязательство помогать индивиду, когда его процветание под угрозой, независимо от того, идет ли речь о несправедливости, однако такое процветание следует понимать в контексте природы данного создания. В случае диких животных элементом их природы является жизнь, свободная от человеческого вмешательства, так что уважение к этой природе требует невмешательства.
Похоже, таким образом, что различные версии как утилитаристской теории, так и правовой, могут избежать сведения к абсурду, на которое кивали критики. Также его могут избежать и феминистские критики. Они утверждают, что у отношений хищника и жертвы можно многому научиться, и выступают против того эпистемического высокомерия, которым отягощены многие этические теории. В случае действий хищника феминистки скорее выступили бы против вмешательства, поскольку мы, люди, обычно создаем проблемы, когда вмешиваемся в функционирование природного мира. (Красноречивые примеры этого мы встретим в следующем разделе.) Конечно, наблюдать за действиями хищника тяжело, то есть это зрелище не для робких, однако из этого неприятного опыта можно извлечь определенные выводы. Палеонтолог Кристофер Макгован говорит: «Зрелище змеи, которая убивает беззащитное млекопитающее, может быть неприятным, но мы не должны смотреть на эту сцену сентиментальным взглядом. Хищникам, чтобы есть, нужно убивать», но это замечание можно оспорить. Сентиментальный взгляд может на самом деле показать нечто достойное осмысления. Когда мы становимся свидетелями актов хищничества, обычно в фильмах, мы часто готовы посочувствовать жертве, которая пытается освободиться из хватки хищника. Иногда жертва и правда вырывается, и тогда мы ощущаем радость и облегчение, однако мы должны оценить также и ту борьбу, которую пережил хищник. Когда Вал Пламвуд, о которой мы говорили в начале главы II, вырвалась из хватки крокодила, она смогла извлечь из своего опыта жертвы уроки скромности, сбивающие с нас, людей, нашу спесь. Она отметила: «Необходимо признать нашу собственную животную природу и экологическую уязвимость… выучить урок, в целом неизвестный технологической культуры, ныне господствующей на планете. В своей философской работе я вижу все больше причин указывать на нашу неспособность воспринимать эту уязвимость и понимать то, насколько мы ошибаемся, когда считаем себя властелинами прирученной и податливой природы». Похоже, что представление о том, что у людей может быть этическая обязанность вмешиваться в конфликты животных, основана на ложном понимании человеческой агентности, на неправильном восприятии независимой ценности отношений в дикой природе.
Концепция способностей, представленная Мартой Нуссбаум, является, видимо, единственным взглядом, который мог бы рекомендовать вмешательство, хотя это и не вполне ясно. Нуссбаум признает то, что воспрепятствование охоте льва помешало бы ему и противоречило бы возможности его процветания. Она пишет: «Лев, которому не дано возможности применять свои способности хищника, видимо, сильно страдает, и вряд ли его боль может быть снята путем его обучения или окультуривания». Но потом она утверждает, что боль и стресс можно минимизировать стратегиями симуляции охоты. Он приводит пример из зоопарка в Бронксе, где киперы дают тигру «большой моток веревки, сопротивление и вес которой символизируют газель», полагая, что эта уловка удовлетворяет тигра и в то же время позволяет зоопарку отказаться от предоставления тигру «нежной газели, которой он мог бы позавтракать». Подобное обогащение среды обитания животного, конечно, позволяет ему меньше скучать, однако я бы предположила, что наивно надеяться на то, что игра с шаром удовлетворит инстинкты тигра-хищника. Обогащение среды животных в неволе, как я уже говорила в предыдущей главе, абсолютно необходимо для того, чтобы помочь предотвратить физический и психологический ущерб, также таким способом можно отвлечь определенные желания, однако сами они тем самым не устраняются. Когда кошке дают поиграть с матерчатой мышью, кошке, возможно, с ней и правда весело, но у многих кошек наличие игрушечной мыши не устраняет желания охотиться. Нуссбаум признает то, что мы не можем обеспечить тигров в дикой природе мотками веревки, однако она так и не дает четкого решения вопросу о нашей обязанности надзирать за природой. Она отдает предпочтение «разумному и уважительному патернализму», ставя его выше небрежения, и при этом допускает, что люди могут вмешиваться не так жестоко, как природа. Она вполне обоснованно указывает на то, что «люди постоянно вмешиваются в жизни животных». Однако вопрос должен состоять в том, какую форму должно принимать это вмешательство. Если рассмотреть, как мы сделаем далее, то, какую форму часто приобретает такое вмешательство человека и какие проблемы из-за него возникают, возможно, мы решим, что лучше оставить хищников в покое.