Сергей Беляков. Парижские мальчики в сталинской Москве: документальный роман. Москва: Издательство АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2021. Содержание
Весной 1941-го у Мура, как и у всякого обычного советского человека, практически не было связи с Францией. Тем больше он удивился и обрадовался открытке и письму Вовы Бараша к Ариадне Эфрон и приезду Кирилла Хенкина. Цветаева из-за своих «глупых нравственно-интеллигентно-морально-возвышенных соображений» запретила Муру вскрывать чужое письмо. Этим она его разозлила: он так хотел узнать что-то новое о жизни во Франции не из газет и радиопередач... Но и открытка удивила Мура. Оказывается, Бараш живет себе в Марселе и понятия не имеет об аресте Али, Сергея Яковлевича и Алеши Сеземана, которому он просил передать привет.
Но и Хенкин, разведчик, участник войны в Испании, соратник Сергея Яковлевича Эфрона, ничего не знал о московских арестах. Он потрясен, но дороги назад уже не было. Кирилл сам несколько месяцев провел в ожидании ареста. Однако Муру он был интересен прежде всего как человек, только что вернувшийся из Франции. Тем, кто остался во Франции, Луи Кордэ (Константину Родзевичу), например, он, кажется, просто завидовал белой завистью: «Радзевич (так его фамилию писал Мур в дневнике. — С. Б.) находится в оккупированном немцами Париже — и ничего, живет! Денег у него немного, но — ничего! <...> И теперь он в Париже — цел и невредим. <...> Я очень рад за него». Мур с ностальгией вспоминал их встречи во Франции: в Кламаре — в кафе около рынка, в Париже — на rue Lecourbe. Там Родзевич поздравил Мура со скорым отъездом в СССР и подарил ему цветы...
И все-таки главными источниками сведений о любимой Франции были не редкие парижские гости, а газеты и радио. Особенно радио. Можно ютиться в маленькой комнатке, но раз есть радио и книги, то жизнь уже не так скучна и однообразна: «...наш радиоприемник, на который я очень рассчитываю, как источник спокойных и подлинных удовольствий; я всегда очень любил радио — это большой жизненный ресурс».
Если газеты того времени по влиянию, содержанию, идеологической нагрузке можно (с большой натяжкой, конечно) сравнить с современным государственным телевидением, то радио заменяло еще не изобретенный интернет. Радио — окно в мир, радио — источник сведений, почти не ограниченный цензурой. Телевидение делало лишь первые шаги. Радиоприемник — самый популярный и самый любимый «гаджет» и в Европе, и в США, и в Советском Союзе. По радио уже тогда можно было узнать новости, послушать радиоспектакль или фрагмент популярной книги.
Радио слушали и компанией — как несколькими десятилетиями спустя будут вместе смотреть телевизор. В 1940 году театр Вахтангова поставил пьесу модного тогда драматурга Джона Пристли «Опасный поворот», где действие начинается за совместным прослушиванием радиоспектакля.
ФРЕДА (медленно подходя к радио). Вот и всё. Надеюсь, вам не было скучно, мисс Мокридж?
МИСС МОКРИДЖ. Ничуть.
БЕТТИ. Не люблю этих пьес, с их нудными разговорами. Мне, как и Гордону, больше нравится танцевальная музыка.
ФРЕДА (выключая приемник). Вы знаете, мисс Мокридж, всякий раз, когда мой брат Гордон наведывается сюда, он изводит нас танцевальной музыкой по радио.
Большинство людей действительно предпочитали слушать по радио популярную музыку. И не только такие состоятельные бездельники, как Бетти и Гордон из пьесы Пристли. «Я увлекаюсь радио, тщетно ловлю Москву <...>, Мадрид, и Франко, и немцев <...>. Засыпаю под ослепительные фокстроты», — писала своей сестре Лиле Брик Эльза Триоле, известная переводчица, жена Луи Арагона, который ненадолго станет для Мура одним из любимых писателей.
Танцевальную музыку слушали по радио и советские радиолюбители. Большие ламповые приемники позволяли ловить радиостанции зарубежных стран вплоть до Лондона и Парижа. Если не было возможности приобрести радиоприемник, можно было собрать его и своими руками. Таких радиолюбителей в СССР было довольно много. Да и государство радиофикации способствовало, это ведь могучее средство пропаганды: «Крепкой связью радиоволн вся Советская страна связана в одно целое. <...> В заводских клубах и избах-читальнях колхозов стоят ламповые приемники и усилители <...>. Сейчас мы можем, а потому обязаны осуществить ленинский завет — проложить пути для несущей культурную революцию радиоволны, провести сплошную радиофикацию страны».
В 1940–1941-м советское радиовещание было не развлекательным, а скорее воспитательным и общеобразовательным: советский патриот должен быть образованным человеком с хорошим вкусом и обширными знаниями. Поэтому радиовещательные программы включали общеобразовательные лекции, чтение русской и зарубежной классики и концерты классической музыки.
Вот программа государственной радиостанции имени Коминтерна на обычный будний день, 27 ноября 1940 г. (среда). С 11:00 лекция о Фридрихе Энгельсе «в помощь изучающим марксизм». Затем концерт из цикла «Камерные произведения Бетховена» на 45 минут. Литературная передача — отрывок из поэмы Мицкевича «Дзяды». Музыкальная передача из цикла «История западноевропейской оперы». Лекция для учителей «Народы Кавказа на рубеже XVIII-XIX веков». Получасовая беседа «Современный крейсер». Украинские народные песни. Научно-образовательная передача — лекция на тему «Моря и океаны, омывающие СССР». Вечер был занят трансляцией оперы «Риголетто» из филиала Большого театра.
Радиостанция РВ-84 начинала день концертом из произведений Танеева и Рахманинова. Затем шла политическая «передача на темы дня». После нее — концерт легкой музыки, симфония Мурадели, посвященная памяти Кирова, литературная передача к столетию Апухтина. Далее: чтение глав из «Героя нашего времени»; отрывки из оперы Мусоргского «Борис Годунов»; выступление художественной самодеятельности N-ской авиачасти. Вечер начинала программа «Поэт Михаил Светлов у микрофона». Затем лекция на тему «Царизм в борьбе с французской буржуазной революцией». Завершался вечер трансляцией сцен из оперы Римского-Корсакова «Псковитянка».
Станция ВЦСПС, которую иногда слушал Мур, вечером транслировала концерт. В программе не обозначено, какой именно, но эта станция нередко транслировала джаз. На станции РВ-43 в 21:00 был урок английского языка.
Вещание не было круглосуточным. Некоторые радиостанции работали лишь несколько часов в день. Заграничные политические новости мало кто слушал — сдерживали страх перед доносом соседей и незнание иностранных языков. Специального русскоязычного пропагандистского вещания на СССР еще не было. Радио «Освобождение» (позднее — «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией ) и Русская служба ВВС*СМИ признано в России иностранным агентом появятся только после Второй мировой. Так что советский радиослушатель иностранных голосов — это не только смелый, но и хорошо образованный человек, возможно, даже полиглот.
ИЗ «РАДИОКНИЖКИ» СЕРГЕЯ КОЛБАСЬЕВА: Пионер Вася Воронков считает, что самый лучший приемник — тот самый трехламповый, который он построил. На этот приемник слышно даже заграницу, а стоил он всего тридцать четыре рубля восемьдесят копеек. Его старшая замужняя сестра Катя с ним не согласна. Она считает лучшим самый простой детекторный приемник, который она по целевому авансу получила в своем коопбюро. Он с наушниками и проволокой для заземления стоит десять рублей восемьдесят три копейки, и с ним — никаких хлопот. А что заграницу не слышно, так это неважно, потому что заграница говорит на непонятном языке.
Самому Колбасьеву, знаменитому коллекционеру пластинок, любителю джаза, писателю, другу Николая Гумилева, увлечение радиотехникой обошлось дорого: три ареста, смерть в лагере. Из его «Радиокнижки» вполне можно было понять, как именно сконструировать радиоприемник, чтобы он мог принимать не только советские, но и зарубежные голоса.
В сталинской Москве радиолюбители обязаны были регистрировать свои приемники в почтовых отделениях или на телеграфе. Там же составлялись списки владельцев ламповых и даже детекторных приемников. За отказ от регистрации большой штраф — 1000 рублей.
Мур был еще так наивен, что доносов не боялся. Он мог слушать и немецкие, и английские передачи. Хотя больше всего, конечно, французские и советские. По советским радиостанциям — главным образом музыку: от Чайковского и Рахманинова до джаза Цфасмана и Рознера. Лондон слушал главным образом ради британского и американского джаза, хотя следил и за новостями, тем более что у англичан было вещание и на французском. Французское радио он стал слушать часто, с весны 1941-го — регулярно: «Теперь каждый день слушаю радио „France Libre”, радио-Виши <...> все передачи на французском языке». Как видим, он слушал и радио вишистской Франции, и «Свободную Францию» Шарля де Голля, вещавшую тогда из Лондона. Прошли времена, когда Мур противопоставлял этого «разжалованного дурака» «всеми уважаемому» маршалу Петену. К этому времени и Мур лучше разобрался в политике, и вишистский режим показал себя верным слугой Гитлера: «Теперь часто слушаю выступления De Gaulle’а. По-моему, он правильно говорит. Во всяком случае, это в сто раз лучше Пэтена и его сволочей».
Правда, Мур будет называть сторонников де Голля «страшными демагогами». Все-таки он еще верил советской пропаганде, а для коммунистов (прежде всего французских) правый де Голль другом не считался. Мур был пока сторонником не де Голля, а Мориса Тореза, который жил тогда в Советском Союзе. Для «Свободной Франции» вождь французских коммунистов был дезертиром. Мур же весной 1941-го — сторонник коммунистов: «Только всенародная революция под руководством КПФ сумеет вернуть Парижу и Франции ее огромную роль в восстановлении Европы», — был уверен Георгий Эфрон в мае 1941-го.
И все-таки Мур слушал деголлевскую «France Libre». Так он узнавал новости с театров военных действий, которыми в СССР мало кто интересовался: во французской Экваториальной Африке, в Сирии. Особо занимает его сирийский фронт, когда в мае начнется совместное наступление британских и французских (деголлевских) войск на верные вишистам Сирию и Ливан. Французы начнут воевать с французами, словно это гражданская война. А в последний мирный вечер 21 июня 1941 года Мур будет слушать по французскому радио «очень интересную» передачу об экономическом положении Франции. Вряд ли в тот субботний вечер в Москве нашлось много слушателей, которых заинтересовала бы такая программа.
Но вернемся в апрель-май 1941-го, время для Мура если не счастливое, то благополучное. Он не знает, как тяжело Але в исправительно-трудовом лагере, почему именно она похудела и «стала похожа на жирафу». Просто представить не может. Отец сидит в тюрьме, надежд на освобождение всё меньше, но Мур и представления не имеет, что такое следствие, что такое советская тюрьма. В остальном же дела идут неплохо. Цветаева зарабатывает переводами. Их печатают в журналах и даже читают на радио. Митя дает почитать (иногда и продает) интересные книги. В школе Георгия ценят. В концертном зале исполняют любимые Пятую и Шестую симфонии Чайковского. На эстраде гремит новая звезда — Ираклий Андроников. Мур ходит на его концерты, а сам Ираклий Луарсабович восхищается Цветаевой, просто в восторге от ее перевода «Раненого барса» Важи Пшавелы: «Он говорит, что это „потрясающе, всё перевертывает”». Мур очень гордится успехами матери. А вечерами парижский мальчик погружается в свой любимый мир. Он ищет волну «France Libre», ждет выступлений де Голля.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 10 МАЯ 1941 ГОДА: Я очень часто по радио слушаю генерала де Голля. Приятно слышать французские голоса, кроме того, узнаёшь много новостей. К тому же эти передачи помогают мне не забывать язык.