Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Латробио. Бранкалеоне. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2024. Перевод с итальянского Романа Шмаракова. Содержание
Огородник пришел в город и, услышав намерение и приказ хозяина, сказал ему, что подчинится насчет продажи осла, но ему это кажется безрассудством, ибо им потом не сыскать другого подобного. Он принялся изъяснять хозяину добрые качества осла и среди прочего сказал, что приметил в нем некую рассудительность: мнится, в нем есть разум. По мнению огородника, тот принялся вести себя как осел и отказывался исправно возить во избежание того, чтобы его одалживали направо и налево. Это ведь навлекало на него великий ущерб: в частности, он получил две язвы на брюхе от постоянных уколов шпорою, совершенно непривычных для ослов; огородник полагал, что осел научился этой стратагеме из примера, который он сам до него довел, беседуя с работниками.
— Как, — сказал хозяин, — ты допускаешь, что животные понимают людскую речь? Ба! да ты сам прослывешь животным, если будешь в это верить.
— Мессер, не судите так решительно. Я говорю, что так думаю: почем мы знаем, что скрыто в животных? Как бы там ни было, а я замечал, и особливо в ослах, что они отлично понимают не только наши слова, но и знаки, когда мы хотим или подгонять их, или придерживать, или повернуть в сторону; нет животного разумней. Могу вам сказать, что он всегда был весьма внимателен при наших разговорах, а когда я повествовал о несчастии двух ослов, он внезапно исполнился уныния, показав, что отменно все понял.
— Так ты знаешь истории и примеры? — спросил хозяин.
— Мессер, — отвечал тот, — у меня на памяти их такая пропасть, что, умей я писать, составил бы прекрасную книгу, которую все читали бы с великой охотой.
— Если ты знаешь столько хорошего, — молвил хозяин, — отчего не поделился со мной? Ты виноват; следовало тебе по меньшей мере, как увидишь, что я удручен печальными думами, утешить меня хорошим рассказом.
— Хозяин, я не раз дивился вашему, знатных людей, злосчастью: вы ведь по доброй воле подвергаетесь самой жестокой и неправедной тирании света и, мнится, находите в этом удовольствие, ибо всеми способами отказываетесь от свободы, которая в ваших руках. А знаете, каков этот тиран? Некая фантазия, или мнение, как называл его один великий проповедник в Риме: оно так захватило вас и придавило, что ни в чем вы не можете поступить на свой лад; если вам хочется поесть, или одеться, или распоряжать домашними делами, или другим чем заняться, вы вынуждены ни на йоту не преступать его законов. Проповедник ссылался по этому поводу на суждение великого древнего мудреца (если правильно помню, он называл его Сенекой): тот говаривал, что жить в согласии с законами природы легко и приятно, а жить в согласии с законами мнения — тяжело и трудней всего в мире, ибо у мнения нет границ и оно никогда не бывает довольно. Пример тому он показывал во всяком людском деянии.
Если знатным людям хочется поужинать умеренно, мнение им запрещает, говоря, что умеренность им не пристала: им надлежит уставлять стол разными блюдами, да чтоб они были дорогие; это вынуждает их тратить то, чего не имеют. Если для защиты от холода довольно платья из обычного сукна, мнение велит им употреблять плюш, раш, даже шелк, так что они, иной раз теряя меру, вынуждены влезать в долги, делаться ворами или по малой мере обманывать всякого. И так вы впадаете в излишества во всем, ибо там, где природа довольствуется малым, мнение желает того, чего иметь нельзя, и добивается того, что человек не может оставаться в пределах своего жребия. О, скольких семейств упадок, говорил тот добрый монах, произведен сим проклятым тираном! Он также причиною, что вы, господа, часто лишаетесь многих удовольствий, какие могли бы вам доставить слуги, затем что мнение велит вам с ними не водиться. Вот причина, что я никогда не осмеливался доставить вам приличную забаву повестями и примерами, которые держу в памяти; я всегда опасался, что это мнение прикажет вам заградить мне уста и даже дать мне пинка. Но теперь, видя расположение вашего духа, я избавлюсь от такой опаски, хотя даже сделай вы мне суровый выговор, я не премину отужинать, как обычно, затем что до этого тирана мне дела нет.
Знайте, мессер, что мой отец одно время жил в Ломбардии с хозяином, который на него полагался и часто отправлял его по делам в некую деревню, так что он видел и слышал много деяний тамошних добрых людей, которые, несомненно, достойны того, чтобы о них услышать, и о которых вкупе с другими он мне сказывал впоследствии, когда уж был стариком. Я всегда хранил их в памяти. Я был также в Риме и в иных местах и примечал много другого, так что мой мозг сделался как бы прекрасной и богатой гардеробной, откуда я теперь извлеку какую-нибудь добрую повесть для вашего развлечения. Первая будет такая.
В помянутой деревне жил человек, который по простодушию был как осленок, а по всему остальному — как овцы, что идут туда, куда и все прочие. С одной стороны, он был набожен, с другой — чрезмерно сребролюбив, так что набожность тянула его в церковь помолиться, а сребролюбие толкало копить добро, даже обманывая других и отягощая собственную жизнь. Он принял твердое решение жить бедным, чтобы умереть богатым, и так проводил жизнь, не зная ни часа отдохновения.
Случилось ему отправиться ради торговли в некие края, где надобно было пройти водою около двадцати пяти миль, пересекая весьма опасное и открытое неистовству ветров озеро. Когда возвращался он домой, налетела жесточайшая буря, явственно угрожавшая жизни. Как говорит пословица, кто хочет выучиться молитвам, тот садись на корабль: все корабельщики, там бывшие, творили обеты. Взяв с них добрый пример, он тоже принес свой обет: коли выберется из этой бури, принесет по зажженной свече всем изображениям святых, что были в главной церкви его отчизны. Он уцелел и, вернувшись домой, решил поскорее исполнить свое обещание как следует. Того ради купил он кучу свечек и, сперва хорошенько очистив совесть, взялся их зажигать. Начавши с одного бока церкви, он добрался до изображения святого Бернарда, у ног которого обреталась опутанная цепями уродливая тварь. И, движимый ослиным невежеством или невниманием, он, зажегши свечу у образа святого, поставил этой твари еще одну, вскоре убранную сторожем за чрезвычайной ее неуместностью.
Тем же вечером, славно отужинав с женой и детьми и съев по своей прихоти большое количество чесноку, он отправился в постель и спал, как сурок. Когда уже светало, приснился ему сон. Ему виделся демон, обратившийся к нему с такими речами:
«Друг мой, сегодня я принял от тебя почесть, какой ни один христианин мне не оказывал, ибо ты зажег пред моим образом свечу, как пред изображеньями святых. Поэтому, чтобы не навлекать на себя упреков в неблагодарности, я пришел к тебе, дабы отблагодарить: проси же, чего хочешь, я готов исполнить».
Добрый человек отвечал так:
«Я поставил тебе свечу по ошибке, а не то чтобы подошел к тебе, как к святому, ибо отлично знаю, что ты — дьявол, приговоренный к преисподней, и не желаю от тебя ничего, затем что я христианин».
«Как тебе угодно, — возразила тварь, — но я принял от тебя почесть, а потому хотел бы выказать благодарность, а если ты от меня ничего не желаешь, я пойду своей дорогой. Но ты, мнится мне, помешан, коли отвергаешь добро, которое я предлагаю, а если не желаешь добра, получишь зло, затем что я стану преследовать тебя, где ни встречу, и покажу тебе, сколь я силен».
«Простите меня, синьор дьявол, — отвечал тот, — и, пожалуйста, не доставляйте мне огорчений; а если желаете сделать мне добро, я объявлю вам мое намерение и желание. У меня жена, дети и немалое число домочадцев; мне надобно их кормить, да еще и снабдить девиц приданым. Поэтому я бы хотел быстро разбогатеть и не пребывать в такой нужде».
«Я намерен тебя удовольствовать, — молвил демон. — Если бы ты мог стать важным чиновником и человеком, способным управлять другими, я бы научил тебя способу мгновенно разбогатеть. Так как, однако, ты купец, я могу сказать тебе лишь одно: если ты хочешь копить добро, тебе надлежит давать деньги в рост, плутовать в торговле, с мерами и весами, помногу лгать, нарушать слово — коротко сказать, действовать обманом везде, где можно».
«Все это, — отвечал тот, — я и сам хорошо умею, но этого не так уж достаточно в накоплении добра, как ты говоришь, ибо обнаруживается много преград: или те, с кем ведешь дела, держат глаза открытыми, не верят словам и не дают себя надуть, или в конце концов оказываешься в руках правосудия, которое разом лишает тебя всего барыша. Кроме того, есть же попечители душ, а они не хотят отпускать грехи тому, кто действует таким способом, слишком неподобающим и далеким и от человеколюбия, и от нашей веры. Посему я хотел бы, чтоб ты мне указал какой-нибудь другой способ, если знаешь такой».
«Не тревожься, — сказал враг, — я намерен сделать тебя богачом без всех этих затруднений. Я отведу тебя в место, где ты обнаружишь столько золота, столько драгоценностей и столько сокровищ, что сделаешься богаче императора, ибо заберешь все, что тебе понравится, так что сможешь в полной мере поддерживать своих домочадцев и с почестью выдать дочерей замуж».
«О, это мне понравится; пожалуйста, снеси меня в то место, не теряя времени».
Тут привиделось ему, что несут его по воздуху, что он промчался над многими очаровательными краями, а потом очутился на цветущем лугу, посреди которого был выстроен прекрасный и пышный дворец, в который, виделось ему, входили люди, нагруженные драгоценностями и золотом, а другие выходили оттуда, нагруженные тем же манером и весьма богатые.
«Ну вот, — сказал демон, — там внутри хранятся несметные сокровища, которые, как видишь, постоянно туда приносят, а многие забирают их и уходят столь богатыми, сколько им угодно. Итак, войди туда и ты, забери, что тебе понравится, а потом я верну тебя домой и пособлю нести взятые богатства».
Тот обрадовался так сильно, как только можно вообразить, и направился к воротам, чтобы войти: тут припала ему охота облегчить желудок (чеснок начинал уже действовать); того ради он отошел в сторонку, чтобы никто его не увидел, и, спустив штаны, справил нужду.
Вышло так, что в действительности он тогда лежал, поворотясь задницей к лону мирно спавшей жены, которая, почуяв, что он вывалил близ нее столько лайна и такого пахучего, сопровождаемого трескучим пердежом, проснулась и, рассердясь, пихнула сонливца, погруженного в сновидение, и, честя его за такое свинство, разбудила и заставила опамятоваться. Несчастный пустился сетовать и проклинать жену, говоря: «Для чего ты не дала мне закончить опорожняться? По твоей милости я остался без великих богатств, которые я тот же час приобрел бы, когда, справив нужду, вошел бы в тот богатейший дворец».
От проклятий он перешел к побоям, так что сбежались не только дети, но и соседи, пред которыми он горько жаловался на свою неудачу, говоря, что эта тварь, жена его, вырвала у него из рук все, что он только мог пожелать, и поведал им все приключение. Обратясь потом особо к дочерям, он сказал, чтобы пеняли на свою мать, ибо по ее дурости остались без отличного приданого.