Реальность, в которой нет места человеку, с какой-то безжалостной наглядностью явила себя в прошлом году с экранов телевизоров, постоянно показывающих совершенно пустынные улицы Лондона, Парижа, Нью-Йорка, Рима, Москвы и других мировых столиц. Напоминая картины де Кирико или начальные кадры «Земляничной поляны» Бергмана, все это выглядело совершенно нереально, но в то же самое время было более чем реальным, ибо являлось манифестацией нового мирового порядка, новой реальности, реальности, в которой нет и не может быть человека. Самое же парадоксальное заключалось в том, что я, будучи человеком, мог смотреть со стороны на реальность, в которой мне нет места, и при этом продолжать свое существование в качестве некоего человека вне реальности. Еще более непонятным казалось то, как реальность, в которой нет человека, может являть себя и становиться видимой человеку, находящемуся вне реальности, и как человек, не причастный реальности, может видеть реальность, в которой нет ни человека, ни человеческого, ни даже ничего связанного с человеком. И вообще, какая связь, какая корреспонденция может существовать между реальностью без человека и человеком без реальности? И в каких словах может быть описан тотальный разрыв между человеком и реальностью, который каким-то непостижимым образом связывает их? О беде, катастрофе, апокалипсисе и конце света здесь даже и думать неловко — здесь нужны какие-то совсем другие слова. Слова, в которых нет человека, а на такие слова способен только человек, в котором нет слов. Но возможен ли такой человек и возможно ли стать таким человеком? Скорее всего, это произойдет, только когда, по словам Фуко, человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке, и когда набегающие одна за другой волны пандемии, уподобившись морским волнам, смоют не только начертанное на песке изображение человека, но даже саму память об этом изображении. Может быть, именно тогда и появятся человек, в котором нет слов, и слово, в котором нет человека.
Соприкосновение с постчеловеческой реальностью, ставшее осязаемо ощутимым с приходом пандемии, на самом деле не явилось чем-то абсолютно новым и неожиданным, ибо опыт подобного соприкосновения неоднократно переживался и фиксировался как в недавнем, так и в более отдаленном прошлом. В самом деле, все это до боли напоминало заключительные кадры «Затмения» Антониони, которые кинокритики назвали «балладой вещей», и полотна Джорджо де Кирико — этого великого певца постчеловеческой реальности.
Но, наверное, самым радикальным опытом соприкосновения с постчеловеческой реальностью является опыт Иеронима Босха, зафиксированный им в триптихе «Сад земных наслаждений». Все говорят и пишут о том, что изображает триптих в раскрытом состоянии, но при этом мало кто упоминает о том, что створки триптиха могут быть закрыты, раскрыты и вновь закрыты, а в этом-то и состоит самое главное. На створках триптиха в закрытом состоянии можно увидеть выполненную в технике гризайля прозрачную сферу, до половины наполненную водой.
Такой вид имела земля на третий день творения — до появления рыб, птиц, животных и человека, и даже до появления небесных светил. Это дочеловеческий мир, мир без человека, мир, лишенный цвета, ибо только человек способен увидеть мир цветным. Но вот створки раскрываются, и вместо серой, исполненной в манере гризайля картины перед нами предстает мир, наполненный цветами, человеческий мир, увиденный глазами человека.
Кадр из видео Дмитрия Пищулина
Триптих с раскрытыми створками представляет собою всеобъемлющую картину истории человечества начиная с сотворения человека и кончая его гибелью. Казалось бы, на этом можно поставить точку, но замысел Босха простирается дальше, ибо после рассмотрения триптиха в раскрытом состоянии его створки должны быть вновь закрыты, и перед нами вновь возникает гризайлевая полупрозрачная сфера. Однако теперь это уже не вид земли в третий день творения. Это не вид земли до появления человека — это вид земли после его исчезновения. Теперь на закрытых створках триптиха мы видим постчеловеческий мир, мир постчеловеческой реальности, серой, бесцветной реальности, ибо человека, который некогда наполнял эту реальность цветом, больше нет.
Вообще, приблизиться к пониманию того, что задумано Босхом, получается, наверное, лишь сейчас и особенно после выхода книги Квентина Мейясу «После конечности», в которой он пишет: «Относительно момента формирования Земли нет смысла говорить о качествах, связанных с присутствием живого существа — цвете (в отличие от длины волны), теплоте (в отличие от температуры), запахе (в отличие от химической реакции) и т. д. — то есть о вторичных качествах. Потому что эти качества представляют собой способы отношения живого к среде и не могут быть уместны для описания, которое предшествовало всем известным формам жизни или даже несовместимо с существованием живого».
Дочеловеческий мир, мир, в котором нет и не может быть наблюдателя, неизбежно лишается цвета, запаха, тепла и подобных им качеств, связанных с присутствием живых существ, и именно факт их отсутствия Босх передает при помощи техники гризайля. Чаще всего она использовалась для изображения статуй, монохромность которых отличала их от полихромных живописных изображений живых людей.
Разница между полихромным изображением и гризайлем — это разница между живым и неживым, временным и вневременным, человеческим и нечеловеческим. В случае босховского триптиха эта разница становится еще разительнее и фундаментальнее, ибо говорить здесь нужно уже не об изображениях разных модусов существования, но об изображении разных реальностей — человеческой и нечеловеческой. Последнюю в принципе невозможно изобразить, на что и указывает техника гризайля, лишая изображение цвета и тем самым лишая это изображение подлинной живописной выразительности, что практически сводит на нет его репрезентативную реальность, направленную на человека-наблюдателя.
Это творение Босха является непосредственным преддверием и предчувствием галилео-коперникианской революции, приведшей к расчеловечиванию мира и крушению космоса. Александр Койре называет крушение космоса самым грандиозным историческим событием, равного которому история не знала со времени зарождения самой идеи космоса. Суть этой катастрофы заключается в том, что живой органический и центрированный космос превратился в космическое пространство, не имеющее ни верха, ни низа бесконечное «вместилище всего». Опустошенность, заброшенность, внесенные современной наукой в представления человека о себе и о космосе, привели к тому, что человечество утратило возможность наделять мир смыслом — возможность, которая и позволяла ему обитать в своей среде как в своем доме. С ее утратой выяснилось, что мир сможет обойтись без человечества, и, следовательно, последнее становится «избыточным», как говорил Сартр, и именно об этом с беспощадной очевидностью свидетельствует гризайлевая сфера на закрытых створках триптиха Босха, и именно это с еще большей беспощадностью навязывается нам теперь в качестве новой реальности.
Кадр из видео Дмитрия Пищулина
Если слова «человек» и «реальность» использовать в их привычном, устоявшемся значении, то словосочетания «реальность, в которой нет места человеку» и «человек, который существует вне реальности», по сути дела, лишены смысла, ибо реальность есть то, в чем пребывает человек, а человек есть то, что генерирует реальность своим пребыванием в ней, и, таким образом, реальность и человек представляют собой неразделимое двуединство, в котором человек и реальность обуславливаются друг другом и попросту немыслимы по отдельности. Однако ковид внес свои коррективы в существование этого неразделимого двуединства, сделав его менее спаянным и более хрупким как единое целое. Вообще, тенденции к противопоставлению человека и реальности и к их сепаратизму по отношению друг к другу наметились много раньше прихода ковида. Достаточно напомнить, какое место в жизни человека стала занимать сфера онлайн, в которую уже перекочевало значительное количество сегментов человеческой жизнедеятельности. Подобно тому, как техника гризайля лишает реальность цвета и делает ее как бы нечеловеческой, так и онлайн-реальность лишает человека обоняния, осязания и вкуса, делая его не совсем реальным. Реальные результаты действий человека, подвизающегося в сфере онлайн, превращаются в достояние онлайн-реальности, а сам живой человек, состоящий из плоти и крови, с его обонятельными, осязательными и вкусовыми возможностями оказывается где-то за пределами этой реальности. Для того чтобы преодолеть разрыв между человеком и реальностью, для того чтобы ликвидировать эту пропасть, Бруно Латур в свое время ввел несколько таких понятий, как посредник, медиатор, гибрид, квазиобъект и нечеловек. Все эти понятия указывали на то, что происходящее не исчерпывается реальностью и человеком, что для объяснения происходящего нужно что-то промежуточное между реальностью и человеком, нужно что-то не совсем реальное и не совсем человеческое — нечто вроде искусственного возбуждения электромагнитного поля Земли, глобального потепления или пандемии ковида. Ковид превратил онлайн-реальность из чего-то факультативного и не всегда обязательного в нечто навязчиво обязательное и неотвратимое. Принудительно введенная онлайн-реальность узаконила и заставила безоговорочно признать наличие гибридных нечеловеческих сущностей, получивших право гражданства наряду с реальностью и человеком. Это неизбежно превращает человека в нечто не совсем реальное, а реальность — в нечто не совсем человеческое.
Онлайн-реальность не только обнаруживает себя присутствием интернета, социальных сетей и различных гаджетов, но и проникает в самые основы физиологической жизни, ибо обязательное ношение масок и перчаток, отгораживающих человека от всех запахов, вкусов и тактильных ощущений, превращает любое кажущееся реальным посещение общественных мест в продолжение онлайн-реальности. Оставляя человеку только зрение и слух, онлайн-реальность, по существу, лишает человека телесности и телесного участия в жизни. Религия, искусство, спорт — все то, в чем традиционно принимал участие человек, больше не нуждается в его телесном присутствии.
И тут снова напоминает о себе проблема прав человека, которая и раньше-то казалась смешной, жалкой и фальшивой, хотя бы из-за того, что при настаивании на приоритете прав человека игнорируются права тропических лесов, коралловых рифов, земных недр и популяции синих китов, но теперь, с приходом ковида, эта проблема становится еще более смешной и жалкой. Для того чтобы проникнуться всей ничтожностью идеи прав человека, достаточно вспомнить строки Хлебникова из его утопической поэмы «Ладомир»:
И будет липа посылать
Своих послов в совет верховный
И будет некому желать
Событий радости греховной.
Увы! Все это оказалось только утопическими мечтами Хлебникова и всего русского космизма, а на самом деле человек почувствовал себя «верхом», то есть тем, кто обеспечивает наличие реальности, а реальность превратилась в «низ», то есть в то, что делается наличным для человека благодаря человеку и только в его присутствии. Но в истории всегда может наступить момент, когда «верхи не могут, а низы не хотят», и такое случалось уже не раз в виде чреды сменяющих друг друга революций. Так, во время Французской революции буржуазия, почувствовавшая себя «низом», низвергла претендующую на верховенство своего права аристократию, или, говоря другими словами, вайшьи отстояли свои права, отвергнув права кшатриев. А во время Октябрьской революции пролетариат, ощущающий себя «низом», низверг претендующую на верховенство своего права буржуазию, или, говоря по-другому, шудры отстояли свои права, отвергнув права вайшьев. И вот теперь настал момент новой, самой невиданной и, наверное, самой радикальной революции.
Кадр из видео Дмитрия Пищулина
Вообще, провозглашение прав человека является абсолютно буржуазным мероприятием, с одной стороны, направленным против божественного права духовенства и аристократии, а с другой стороны, утверждающим права буржуазии в качестве универсальных, всеобщих прав человека и тем самым навязывающим эти права всему человечеству, что не могло не вызывать протест у той части человечества, которая ощущала себя угнетаемой и унижаемой мировым порядком, установленным буржуазией, и что в конечном итоге просто не могло не привести к Октябрьской революции — революции пролетариата, или шудр, то есть всех самых обездоленных и стоящих на самой низкой ступени кастовой лестницы. Провозглашение прав угнетаемого и униженного человека подразумевало не столько призыв к защите угнетенных, униженных и оскорбленных и не столько ко всесторонней помощи им, сколько категорический призыв к отказу в правах всем тем, кто не угнетен, не унижен и не оскорблен. В какой-то абсолютно гротескной форме подобные настроения дают знать о себе и в наши дни в американском движении BLM, участники которого заставляют белых целовать ботинки у чернокожих и преклонять перед ними одно колено. И хотя подобные вещи исходили и продолжают исходить от человека, но результаты этого сразу же стали обретать какие-то нечеловеческие и даже античеловеческие черты, порождая такие явления, как тоталитарные режимы, концлагеря, геноцид и Холокост. По существу, это граница человеческого и нечеловеческого. Если прежние революции в корне изменяли устоявшийся мировой порядок путем перераспределения прав между различными антропологическими типами или между различными социальными классами, то теперь становится абсолютно ясно, что время таких революций подошло к концу. Пролетарская революция явилась последней в череде переворотов, провозглашающих права определенных групп людей, ибо теперь настает время революций, низвергающих права людей и провозглашающих права нечеловеков. Одна из таких революций совершается прямо у нас на глазах — это ковид-революция, которая все явственнее и явственнее изменяет жизнь человека в глобальном масштабе.
Изменить мировой порядок может только то, что способно изменить статус человека в мире, а сделать это не могут ни эпидемии, ни восстания, ибо на это способны лишь революции. И ковид является революцией именно по этой причине. Он изгнал человека из реальности. Ковид превратил реальность в то, в чем нет места человеку. Но поскольку в человеке осталось еще много человека, он не способен воспринять ковид-революцию как революцию, изгоняющую человека из реальности. Он будет воспринимать ковид как некое приключение, которое переживается им в реальности, созданной им самим. Пожалуй, сейчас человек склонен воспринимать ковид как «сюжет для небольшого рассказа», как что-то такое, что вдохновит его на нечто подобное «Декамерону» или «Кентерберийским рассказам».
Осознать ковид как революцию мешает еще наша надежда на то, что пандемия раньше или позже закончится и все в конце концов рассосется и устаканится, приняв прежний вид. Истории известны и случаи реставрации монархии, и случаи восстановления прежних социально-хозяйственных порядков в виде «новой экономической политики», реанимирующей кажущихся уже уничтоженными буржуев. Но контрреволюция всегда и всюду способна лишь на внешнее восстановление попранных революцией порядков, в то время как внутренний сокровенный импульс, связанный с революционным порывом, не может быть ни преодолен, ни переварен никакой контрреволюцией.
Если Французская революция фактически провозгласила право человека на преобразование мира, то ковид-революция провозглашает права нечеловеков на преобразование человека. Конец времени человека вовсе не означает, что человека вообще не будет, — это означает, что человек более не обладает инициативой преобразования мира, что эта инициатива отнята у него и что из инициатора преобразований он превратился в материал, подлежащий различным преобразованиям, осуществляемым нечеловеками.
Кадр из видео Дмитрия Пищулина
В этой связи может возникнуть вопрос о том, в чем состоит высшее призвание человека не с точки зрения человеческой истории, но с точки зрения более длительных временных отрезков, например, хотя бы со времени образования Солнечной системы и формирования Земли. Наверное, нам приятнее было бы думать, что высшее предназначение человека состоит в создании чего-то подобного «Критике чистого разума», Девятой симфонии или теории относительности, но на самом деле, скорее всего, оно заключается в порождении радиоактивных отходов, углеводородных отложений и пластикового мусора, ибо все это изменяет окружающую нас космическую действительность гораздо ощутимее и радикальнее, чем все великие философские, музыкальные и научные свершения вместе взятые. Хотя, если посмотреть с другой стороны, то выходит, что, не будь всех этих великих свершений, не было бы ни радиоактивных отходов, ни углеводородных отложений. Поэтому правильнее было бы сказать, что предназначение великой философии, великой музыки и великих научных теорий заключается в появлении неких субстанций, которые мы называем то мусором, то отходами и которые самым неожиданным образом могут привести к возникновению новых космических форм жизни и сознания. А может быть, космическое предназначение человека заключается в том, чтобы просто являться некоей биологической средой, мутируя в которой, вирус мог образовывать все новые и новые штаммы, то есть являться неким пространством, на просторах которого разворачиваются события ковид-революции. В любом случае ковид-революция является тем рубежом, после которого все прежние представления о человеке теряют всякий смысл, но именно в этой утрате всех смыслов, всех точек опоры может возникнуть парадоксальная возможность, которая вдруг позволит человеку, забыв про человека, переступить через человека и оказаться на следующей ступени эволюции.
На самом деле вполне возможно, что человек не может быть сведен к нашим теперешним представлениям о себе. Быть может, феномен человека простирается далеко за те границы, которые мы отвели ему, исходя из сложившегося консенсуса и сложившейся цивилизационной конъюнктуры. Быть может, современное представление о человеке является всего лишь жесткой редукцией того, чем человек являлся когда-то и чем, вероятно, он может стать вновь.
Невиданная концентрация творческого потенциала человека, породившая великую человеческую цивилизацию, стала возможна только после того, как земледелец Каин убил пастуха Авеля, то есть после того, как человек культуры отделил себя от собственной докультурной «глубинной» истории, редуцировав свою природу и свое сознание к тому, что осталось после этого отсечения, и полностью ассоциируя себя с этим остатком. До поры до времени на эту редукцию человека можно было закрывать глаза, но введение Бруно Латуром понятий посредников, медиаторов и нечеловеков, теория гиперобъектов Тимоти Мортона, наконец, обращение к теории антропоцена — все это возобновило дискуссию о крушении стены, отделяющей пространство культуры от пространства природы, или, что то же самое, пространство людей от пространства нечеловеков, в результате чего человеку, редуцированному к человеку современного мегаполиса, просто не осталось места в сложившейся ситуации. Может быть, все это так и продолжало бы пребывать на уровне разговоров, но ковид-революция превратила их в неизбывную реальность, окружающую нас со всех сторон и находящуюся у нас внутри. В этом смысле ковид-революцию можно рассматривать если не как спасение, то во всяком случае как нечто полезное для человека, ибо она заставляет нас фундаментально пересмотреть представление о себе. Если до начала ковид-революции проблема этого пересмотра казалась вопросом внутреннего выбора и внутреннего решения человека, то теперь стало абсолютно ясно, что этот выбор и это решение осуществлены уже помимо нашей воли и не нами, что мы поставлены перед фактом фундаментального изменения статуса человека и что нам остается только принимать или не принимать этот факт во внимание, от чего, впрочем, уже ничто не может измениться вне нас, но зато может измениться внутри нас, и именно к такому внутреннему изменению так настойчиво подталкивает ковид-революция.