Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Роберт Пирси. Чтение как философская практика. Ереван: Fortis Press, 2024. Перевод с английского Анны Васильевой. Содержание
Но зачем нам новое исследование чтения? Разве философы не говорили о чтении на протяжении всей истории философии? «Федр» Платона — это классическое рассуждение об опасностях встречи с идеями в письменной форме, а не в ходе личной дискуссии. Декарт потратил немало времени на размышления об «огромном благодеянии» и «большой опасности» связанных с чтением работ древних мыслителей. По словам Джона Рассона, Гегель рассматривает чтение как модель всех процессов понимания, утверждая, что мы «читаем» мир каждый раз, когда пытаемся «различить смысл, выраженный через некоторую многообразную детерминированность». Иногда кажется, что французская философия последних 50 лет говорит только о текстах и чтении. Учитывая все это внимание, что еще философам остается сказать о чтении?
Безусловно, верно, что история философии содержит множество дискуссий о чтении, а также о проблемах и загадках, с ним связанных. Но что поражает в этих дискуссиях — по крайней мере, меня, — так это то, как мало они имеют отношения к тем видам чтения, которые лучше всего знакомы большинству людей. Я имею в виду здесь простое повседневное чтение для удовольствия, как когда мы берем в руки роман или биографию, чтобы развлечься или отвлечься. Идея чтения для удовольствия не очень ясна, и трудно провести грань между чтением для удовольствия и другими видами чтения. Но часто изучаемые философами виды чтения заметно отличаются от тех видов чтения, которые важнее всего для заядлых читателей. Тот вид чтения, который Блум называет «самым целебным из удовольствий», кажется, во многом отличается от попыток Рассона «распознать смысл, выраженный через многообразную детерминированность». В той мере, в какой философские дискуссии о чтении больше сосредотачиваются на последнем, чем на первом, они, вероятно, отстают от того вида чтения, который важен для стольких людей.
В действительности — и это большое обобщение — во многих философских исследованиях чтения на самом деле чтение вообще не обсуждается. Наоборот, они сосредотачиваются на других явлениях, которые связаны с чтением, но это не чтение. Одни увлечены тем, что предшествует процессу чтения, — условиями, которые предполагаются всякий раз, когда мы читаем. Такого рода дискуссии связаны с деконструкцией и герменевтикой — например, попытки показать, что чтение обусловлено игрой различий, или движением традиции, или каким-либо другим условием. Другие обсуждения касаются, грубо говоря, того, что происходит после чтения, — влияния чтения на другие виды деятельности или последствий, которые чтение имеет для других тем. В эту категорию входят обсуждения влияния чтения на способность философствовать, или на нравственное развитие, или на чувства. Я не хочу недооценивать работу такого рода или отрицать, что в ней есть нечто ценное для философского изучения чтения. Напротив, дальше я часто буду черпать идеи и озарения из работ подобного рода. Но по большей части такие работы не сосредотачиваются на том, что меня интересует, — на самом процессе чтения, рассматриваемом как способ взаимодействия с философскими вопросами. И в работах такого рода особенно ничего не говорится о том варианте этой деятельности, который лучше всего знаком большинству людей, — обычном чтении для удовольствия. Таким образом, несмотря на то что уже проделана большая работа, философии еще многое предстоит сделать.
Если мы хотим понять чтение — то, которое имеет большое значение для множества людей, — нам нужно подойти к нему иначе. Нам нужно изучать чтение философски, но мы не можем просто опираться на научные работы, которые анализируют то, что ему предшествует или следует за ним. Нам нужно сосредоточиться на чтении как таковом, чтении в том виде, в каком его воспринимают все те, кто находит его философски значимым, но, возможно, не до конца понимает почему. Как мы можем привлечь внимание к такого рода чтению?
Фанфары обыкновенному читателю
Эссе Вирджинии Вулф «Обыкновенный читатель» предлагает стратегию. Вулф, конечно, была великой читательницей, и эссе, собранные в двух выпусках ее «Обыкновенного читателя», — это образцы чуткого, вдумчивого чтения. Но подход к чтению Вулф разительно отличается от тех, что встречаются в большинстве академических дискуссий на эту тему. Заимствуя термин у Сэмюэла Джонсона, Вулф говорит об «обыкновенных читателях», которые имеют «если не домашнюю библиотеку — это громко сказано, — то уж точно комнаты, где тесно от книг и где люди обычно проводят время за чтением». Вулф говорит нам, что обыкновенный читатель:
это не критик и не ученый. Во-первых, он не так хорошо образован, как они, а во-вторых, природа не одарила его теми щедротами, какими осыпала при рождении этих счастливчиков. Читает он в свое удовольствие, а не ради того, чтобы поделиться знаниями или уличить собратьев в неправильном суждении. Главное же, в отличие от критика и ученого, — читатель вечно стремится по наитию, неведомо из какого сора, сам для себя создать нечто целостное: то соберет из обрывочных впечатлений портрет, то набросает черты эпохи, то выведет целую теорию писательского ремесла. Поглощенный чтением, он день за днем словно ткет полотно — пусть оно не очень ладно скроено, местами лежит косо, кое-где просвечивает, как рядно, зато занятие это каждый раз доставляет ему минутную радость от того, что получается похоже: хочется полюбоваться, засмеяться, поспорить.
Этот насыщенный отрывок выявляет несколько особенностей обыкновенного читателя. Во-первых, обыкновенный читатель «читает в свое удовольствие», а не по профессиональным соображениям. Вулф противопоставляет эту погоню за удовольствием работе ученых и критиков, предполагая, что ее ценят по иным причинам, помимо педантизма и профессионального роста. Вулф утверждает, что его мотивы ему самому не до конца ясны; читает он «по наитию». Тем не менее удовольствие, к которому стремится обыкновенный читатель, не бездумно, и оно не слишком отличается от работы критиков или от высокой культуры. Подобно критику, обыкновенным читателем движет желание понять то, что он читает. Еще им движет желание использовать прочитанное, если оно «ему в строку» и «складывается в единую картину». Обыкновенный читатель пытается понять, но это понимание иного рода, чем то, которое ценится критиками и учеными.
Вулф называет такого рода понимание «пониманием целого», и из ее слов не очень ясно, что же оно включает в себя. Но постоянная тема ее обсуждения — это забота о целостных личностях, — с таким пониманием, которое объединяет разные стороны бытия читателя. Во-первых, она внимательно относится к тому, как увлечение обыкновенного читателя растет со временем. Она не сосредотачивается здесь ни на отдельных эпизодах, ни на чтении, ни на отдельных текстах. Она называет чтение занятием, которое «поглощает уйму времени», а также тем, что ведомо «по наитию», миссией, целью. Более того, обыкновенный читатель стремится удовлетворить эмоциональные, чувствительные стороны своего существа, а не только строго интеллектуальные. Удовлетворение, к которому он стремится, означает и «полюбоваться», и «засмеяться», а еще «поспорить». Эти стороны его существа не отгорожены от его поиска понимания, а, наоборот, подпитывают его. Обыкновенный читатель стремится совместить разные виды чтения и разные материалы для чтения. Вовсе не один вид чтения поможет ему «ткать полотно — пусть оно и не очень ладно скроено». Он готов использовать все и вся, «хватается за стихотворение, назавтра его увлекает какая-то старинная диковинная форма, ему неважно, откуда они, с чем их едят». Обыкновенный читатель стремится соотнести свое чтение с обстоятельствами, в которых оно происходит, особенно с материальными. Вулф отмечает, что чтение происходит в комнатах, если не в «домашних библиотеках — это громко сказано», и пишет, что он «не так хорошо образован», как ученый, и не так «одарен». Ее отсылка ко всем тем «комнатам», где читают люди, подразумевает, что обыкновенные читатели образуют некое сообщество и, возможно, осознают свою принадлежность к этому сообществу. Итак, каждый обыкновенный читатель — плод биографического, социального и экономического контекста, и его чтение выражает эти контексты. Другими словами, обыкновенный читатель — это тот, кто читает как целостная личность. У него есть интеллектуальные цели, но не узкоспециальные. Благодаря чтению он стремится стать определенным человеком, вести определенный образ жизни. Его чтение вырастает из этого поиска, выражает и постоянно формирует его. Обыкновенный читатель — это не просто тот, кто читает, но и тот, кто ведет жизнь читателя.
Я задержался на обсуждении Вулф, поскольку у нее есть несколько ценных советов о том, как изучать чтение. Моя цель в этой книге — изучить опыт обыкновенного читателя. Я не буду рассматривать только те виды чтения, которыми занимаются ученые. Напротив, я сосредоточусь на тех видах чтения, которые лучше всего знакомы большинству людей — повседневном чтении в удовольствие, — и на опыте, который люди, читая, получают. Я уделю особое внимание головоломкам и парадоксам, связанным с этими переживаниями, и воспользуюсь инструментами академической философии, чтобы попытаться разобраться в некоторых из этих головоломок и парадоксов. При всем этом, впрочем, я не берусь утверждать, что ежедневное чтение ради удовольствия бездумно, или нерефлексивно, или совершенно противоположно профессиональной критике. Напротив, я буду относиться к нему отчасти как к своего рода философии — способу осмысления определенного, присущего только человеку опыта и потенциала. Но я попытаюсь понять его холистически. Я буду подходить к нему как к тому, что делается целостными людьми — людьми с телами, чувствами, чаяниями и историями. Я отнесусь к нему как к тому, что делается в определенных биографических, социальных и экономических контекстах и что неизбежно формируется этим фактом. Таким образом, сосредоточиться на обыкновенном читателе — значит отнестись к чтению как к чему-то многогранному, присущему и воплощенному.