Романтические и сексуальные отношения на Руси — история, покрытая мраком. Пролить свет на этот вопрос решили этнографы Надежда Адамович и Наталья Серегина, которые в книге «Интимная Русь» доказывают: наши предки испытывали те же чувства, что и мы, пусть и реализовывали их совсем иначе. Сегодня предлагаем прочитать главу «Сколько жен нужно для полного счастья?».

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Надежда Адамович, Наталья Серегина. Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2023. Содержание

Ох, какая нелегкая судьба ждала княгиню Предславу, бывшую когда-то монашкой. Гречанка, истово верующая, она с детства не хотела становиться женой и матерью; она стремилась в монастырь, и ее мечты исполнились. В тиши монастырских стен девушка собиралась провести всю жизнь, молясь и размышляя о вечном. Но однажды утром на них налетели неистовые, страшные русы, воины князя Святослава. Монастырь разрушили, монахинь взяли в плен. А ее выбрал себе в наложницы сам князь Святослав. Когда юная красавица гречанка ему надоела, он выдал ее замуж за своего сына Ярополка. Бедная девушка подчинилась — что еще ей оставалось? Утешало одно: муж очень интересовался ее верой и много с ней об этом разговаривал, так постепенно они и сблизились. В Иоакимовской летописи о князе Ярополке Святославиче можно прочесть: «... муж кроткий и милостивый ко всем, любящий христиан», из-за этого и не любили его, потому что «христианам дал волю великую». Предслава — так, по мнению историка и государственного деятеля Василия Татищева (1686–1750), звали на Руси «грекиню» — была беременна, когда Ярополка убил Владимир, будущий креститель Руси. Убийца мужа взял ее себе, как пишет Нестор в Повести временных лет, наложницей — «залежею не по браку».

У князя Владимира было больше всего женщин среди русских князей: только официальных («водимых») жен пять, а уж наложниц... Вот что пишет тот же Нестор: «...а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове... И был он ненасытен в этом [в блуде], приводя к себе замужних женщин и растляя девиц». При этом, на взгляд летописца, законные жены от наложниц отличались лишь тем, что первых приводили в дом супруга с совершением всех обязательных обрядов.

Владимиру Предслава родила еще троих детей.

Да, наложница на Руси своим положением не отличалась от рабыни. Она была так же бесправна, а муж мог ее даже завещать кому-нибудь, как вещь... Так случилось и с «грекиней» Предславой.

Крестившись и женившись на дочери византийского императора, Владимир распустил свой гарем:

...упрошен был отпусть жен от себя, как обещал [ибо христианином стал], и отпустил Вышеслава, который родился от Оловы, княжны варяжской, в Новгород; Гориславу с Изяславом в Полоцк, ее же сына Ярослава в Ростов; Всеволода во Владимир; Предславу с сыном Святополком в Туров; Мальфрид с сыном Святославом в Овруч; Адиль с сыном Мстиславом во Тмутаракань... Прочих жен и дочерей дал в жены ближним своим, не имущим жен...

Прочих жен... Что многоженство у славян было — дело известное. Помимо летописца Нестора, сообщали о нем и арабские авторы IX-X веков. Так, Ибрагим ибн Якуб (ок. 912–966) пишет о гаремах славянских князей, которые держат взаперти 20 и более жен, а ибн Фадлан рассказывает о русском князе, имевшем аж 40 жен!

Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется девушка], которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников...

Но не лучше дело обстояло и в языческой Европе, и у западных славян. Знаменитый Козьма Пражский (1045–1125) подтверждает обычай чехов иметь по две-три жены. Многоженцем был и живший в X веке чешский князь Славник, основатель династии Славниковичей. Как уверяет составитель Жития святого Войтеха, святому даже пришлось покинуть чешскую землю из-за того, что он так и не смог победить многоженство. Да и франк Само, основатель первого в истории славянского государства, когда стал править чехами и словинцами, создал себе гарем из двенадцати славянок. Своим письмом папа Иоанн VIII (814–882) наложил запрет на двоеженство в княжестве князя Коцела на озере Балатон — об этом говорится в его письме от 873 года. На Балканах в конце X века с многоженством боролся Козьма Болгарский. Мешко в Польше, до того как принял христианство, имел аж семь супруг. Хронист XI века Адам Бременский утверждал, что многоженство в обычае было и у прусов, а князья у них и вовсе не ограничивали себя в количестве жен. По мнению известного дореволюционного историка Михаила Владимирского-Буданова (1838–1916), именно институт многоженства способствовал тому, что популярной стала брачная традиция похищения — «умычки» — невест.

Надо отметить, что и нескольких жен нашим далеким предкам оказалось маловато. Арабский историк Ибн Мискавейх (ум. 1030) пишет, что у русов помимо жен были еще и наложницы: «Когда умирал один из них, хоронили его, а вместе с ним его оружие, платье и орудия, и жену или кого-нибудь другого из женщин...» Наличие наложниц резко осуждал в 1039 году чешский князь Бржетислав.

Принято считать, что и наложничество, и многоженство с приходом христианства стали пережитками тяжелого языческого прошлого. Однако и позже они были распространены повсеместно, что подтверждают многочисленные христианские поучения, правила и послания, где они порицаются постоянно — на протяжении всей истории Русской православной церкви. Вот XI век: митрополит Иоанн II пишет, что нужно отказывать от причащения «тем, которые бесстыдно и не краснея допускают общение с двумя женами, — это далеко от нынешнего благочестия и благопристойного ромейского жития».

По мнению доктора исторических наук Бориса Романова (1889–1957), многоженство на Руси еще несколько веков оставалось обыденностью, причем для всех сословий. Разницы между второй женой, третьей (и так далее) и любовницей фактически не было. В конце того же XI века великий киевский князь Святополк II Изяславич спокойно возводит на владимирский престол своего сына Мстислава, рожденного от наложницы, и это не вызывает ни у кого вопросов. Проходит еще 100 лет, и выясняется, что у галицкого князя Ярослава Осмомысла (как сообщают летописи конца XII века) две жены: параллельно официальной, имя которой даже не указывается, есть другая — Настаска. Правда, теперь партия недовольных бояр устроила в Галиче мятеж, схватила и сожгла живой Анастасию, а князя заставила дать клятву, что он будет жить в согласии с супругой.

Необходимо отметить, что двоеженцем считался и вдовец, женившийся вторично. Вступать в брак во второй и третий раз было нежелательно: за это двоеженцу/троеженцу грозило наказание — епитимия. За второй брак накладывалась епитимия на два года, а за третий — на пять лет.

В Церковном уставе Ярослава Мудрого содержатся статьи, посвященные наказанию за многоженство. В XII веке новгородский диакон-уставщик Кирик спрашивал епископа новгородского Нифонта, как подобает держать наложниц — тайно или явно: «„...а вот владыка, некоторые заводят явных наложниц, и рожают детей, и живут как со своей женой, а другие тайно со многими рабынями — что из этого лучше?“ — „Не добро, — сказал он, — ни то, ни другое“». Отцы церкви еще долго продолжат обвинять русский народ в многоженстве; его следы, как считают ученые, сохранились и в былинах. Так, многоженцем, похоже, был Илья Муромец, который имел детей сразу от трех женщин: Омельфы Тимофеевны, Авдотьи Горычанки и бабы Латыгорки.

Если вы уже представили себе этакие древнерусские гаремы, как у османского султана Сулеймана, не спешите. На самом деле многоженство по-древнерусски имело свои особенности. Русские жены не жили все в одном доме на женской половине, по первому зову спеша к своему повелителю. Как считается, гарем в таком смысле был, похоже, только у князя Владимира: его наложницы как раз размещались централизованно, в определенных загородных резиденциях. Но это исключение. В целом же на Руси были не гаремы, а скорее параллельные семьи; мужчины заводили их открыто и не стесняясь. Женатый мужчина мог сделать своей наложницей любую девушку из дворни, которая после этого получала вполне официальный статус, хотя, конечно, и более низкий, чем супружеский. Точно так же просто мужчина мог жениться во второй и третий раз, причем каждая супруга с детьми жила отдельно. Это допускала даже церковь: она хоть и боролась с многоженством и наложничеством, но наказывала за них только штрафом. А согласно Смоленской уставной грамоте (XII век), двоеженство входило в юрисдикцию именно церкви.

Кстати, в XII веке многоженство допускала и светская власть: в Уставе новгородского князя Всеволода Мстиславича признавался и третий, и четвертый браки. Во всяком случае, детям от второй, третьей и даже четвертой жены тоже полагалось наследство — «прелюбодеинаа чясть». Причем, судя по другим источникам, речь шла о женах, с которыми мужчина состоял в браке одновременно. Например, в уже упоминавшемся Уставе Ярослава указывается: «Аже моуж оженится иною женою, а съ старою не роспустится...», «Аще кто иметь две жены водити...»

Но самое интересное, что многоженство существовало и в более поздние времена — в православной Руси. В XIX веке и в начале XX века этнографы, описывая быт северорусских сел, сообщали об обычае в Архангельской области брать в дом вторую и даже третью жену. «Дополнительную» жену разрешалось взять, если от первой не родилось детей или если из-за старости или болезни ей было трудно работать. Иногда второй жены мужику оказывалось мало, и он мог взять третью. Исследователи отмечают, что все это большое семейство жило дружно, а хозяйственные дела распределялись между женами.

Причин тому, что древние народы в целом и жители Древней Руси в частности практиковали многоженство, не счесть. Можно провести параллели с некоторыми видами животных, у которых альфа-самцу принадлежат все самки стада. Можно обосновать это экономической выгодой: чем больше жен, тем больше рабочих рук. Но давайте лучше рассмотрим сакральное значение многоженства.

В индоевропейской традиции, в том числе и в славянской, женщина часто выступает как воплощение земли («волости», территории), а мужчина — как воплощение власти. Их взаимоотношения трактуются как супружеские. «Без царя — земля вдова» — гласит русская пословица. Даже обряд венчания царя на царство прямо связан с обрядом венчания брака.

В русском сказочном фольклоре широко распространен сюжет воцарения главного героя после женитьбы на царевне. В ряде случаев тесть-царь добровольно передает зятю власть, но есть сказки, где старого царя убивают в прямом смысле.

Сказочные мотивы удивительным образом подтверждаются историческими фактами. Давайте вспомним «кровавую свадьбу» Владимира с Рогнедой, после которой Полоцк вошел в состав Киевской Руси, а несчастная княжна стала женой поработителя. Скорее всего, все жены (не наложницы!) Владимира тоже были дочерьми властителей присоединяемых (завоеванных) земель и считались законными женами князя. То же следует сказать и о матери самого Владимира — Малуше. По гипотезе историка Дмитрия Прозоровского (1820–1894), Малуша приходилась дочерью древлянскому князю Малку и законной женой — Святославу. То есть она не была и не могла быть рабыней. И презрительное «робичич» (сын рабыни) было просто оскорблением в адрес Владимира Ярославича.

В 987 году Владимир осадил и взял византийский Корсунь. Ворвавшись в город, Владимир «князя корсуньсково и с княгиней поимал, а дщер ихъ к себе взял въ шатер, а князя и княгиню привяза у шатерныя сохи, и съ ихъ дщерию их пред ними безаконство сотвори. И по трехъ дьнех повеле князя и княгиню убити, а дщер их за боарина Ижберна дал со многим имением, а в Корсуне наместникомъ постави его». И опять мы видим, что Ижберн, став наместником, получает в жены дочь бывших владельцев города: заключается священный брак между наместником и покоренной землей, чьим олицетворением была княжна. Кстати, похожесть событий (корсуньскую княжну постигла та же участь, что и княжну полоцкую Рогнеду) доказывает, что мы имеем дело с обрядом овладения захваченной земли через овладение княжной (царевной).

Таким образом, количество жен князя можно определить по количеству земель («волостей»), подвластных ему или завоеванных: каждую волость представляла законная жена. А были еще и бесправные, внезаконные: наложницы и рабыни.

Гораздо реже встречается упоминание полиандрии, то есть многомужества, и группового брака. Кстати, такой вид брака у всех народов считался более тяжелым для женщин, чем многоженство. О нем нам известно лишь из одного русского источника — Церковного устава Ярослава, в одной из статей которого оговаривается наказание за сожительство двух братьев с одной женой. Хотя известны случаи, произошедшие до ХХ века, когда один из братьев женился и его жена становилась женой для всех братьев. В XVI-XVII веках многомужество пользовалось особой популярностью у казаков.

К полиандрии исследователи относят и печально знаменитое русское снохачество, когда, женив еще юного сына, отец вступал в отношения с его женой, то есть своей снохой. Снохачество было распространено и в Древней Руси (судя по одной из статей того же Устава Ярослава), и в России даже в начале ХХ века. В Казанской губернии ходила песня-прибаутка:

Ой, сноха ты сноха, ты голубка моя,
Вот поедем на базар, куплю тебе сарафан,
А Ваньку [сына] в солдаты отдам,
А с тобой мы будем жить,
Буду по миру ходить
И буду тебя калачом кормить.

Часто муж не только знал о грехах отца, но и сам уговаривал жену уступить «родительской воле — желанию батюшки». Кстати, в 1927 году был снят фильм «Бабы рязанские», в котором показана похожая трагедия молодой женщины: ее муж уходит на войну, а она забеременела от его отца.