1. В возрасте 97 лет скончался классик нигерийской литературы — писавший по-английски поэт, прозаик и драматург Гэбриел Окара, которого называли «первым африканским модернистом». В газете This Day о нем пишет Фердинанд Экечукву: «Его уход оставляет зияние в небосводе литературы… его огромный вклад в африканскую литературу будут вспоминать с благодарностью». Он пересказывает биографию Окары, пишет о его первом романе «Голос» — «примечательном языковом эксперименте: Окара переводит с языка иджо, сохраняя в английском тексте свойственный иджо синтаксис, чтобы дать буквальное выражение африканским идеям и образам». Бывший губернатор штата Байельса, где жил и умер Окара, считает, что его смерть — повод не скорбеть, а «радоваться и гордиться», что рядом с современными нигерийцами жил «титан, придававший нашей жизни больше смысла». Отозвался на печальную новость и президент Нигерии Мохаммаду Бухари, назвавший Окару «основателем современной африканской литературы».
2. В российско-американском онлайн-журнале The Reklama появилось интервью с поэтессой Катей Капович. Накануне выступления в Чикаго она рассказывает о литературном круге своей кишиневской молодости — центром этого круга был блестящий поэт Евгений Хорват: «С людьми из официальной писательской среды мы принципиально не пересекались, не искали способа напечататься в советской периодике. Мы устраивали подпольные читки, нас приходила послушать молодежь. Достаточно большую популярность нам, как ни смешно, принесло КГБ. Там вдруг кому-то вздумалось расследовать деятельность кружка восемнадцатилетних писателей. Нас по очереди тягали на допросы, о нас читали лекции в вузах». Разговор также идет о жизни в Бостоне и о том, что в России поэтические вечера нужнее, чем в Америке: «Поэзия очень важна. Поэзия позарез нужна. Как воздух. Ничего подобного за границей нет».
3. К 80-летию поэта Леонида Аронзона, погибшего в 1970 году, издательство «Барбарис» выпустило две книги — в одной напечатаны его графические работы, в другой — письма его жены Риты Пуришинской. «Кольта» публикует отрывки из второй книги: по словам составителей, письма Пуришинской к мужу — «не только важный документ эпохи оттепели и неофициальной культуры Ленинграда, но и живая любовная речь, удивительный женский голос»; эти письма «построены по законам поэтической речи, цель которой — найти новые слова и фигуры для любовного чувства во всех его проявлениях, от романтической сакрализации „Ты” до томящего телесного желания». Чтение это, по крайней мере выбранные письма, действительно просветляющее и оттого трудное; нежность давно умерших людей — тайна, в которую нас не звали.
4. На Rara Avis Владимир Березин размышляет о таком почтенном литературном приеме, как «наказание персонажем»: писатель обеспечивает сомнительную славу какому-нибудь человеку, который его обидел. В новейшей русской словесности легче всего вспомнить Пелевина, который прошелся по Немзеру, Басинскому и другим; впрочем, считает Березин, при чтении этих пассажей испытываешь стыд за автора и вообще «культура мести в прозаическом формате утеряна». Зато в прошлом есть примеры хрестоматийные: Кармазинов-Тургенев из «Бесов», Рябовский-Левитан из «Попрыгуньи», Латунский-Литовский из «Мастера и Маргариты».
5. Сразу два интервью с великим переводчиком Виктором Голышевым. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией с ним разговаривает Владимир Абаринов — о том, всякая ли англоязычная литература поддается переводу, о грамматике Оруэлла, о «переводах в стол» и советской идеологической бдительности, из-за которой под угрозой оказались публикации «случайно что-то вякнувшего» Хемингуэя (его «Старика и море» перевела Елена Голышева, мать Виктора Петровича) и Уильяма Стайрона: «Это, я помню, было со Стайроном, который сказал, что он не любит коммунизм или ненавидит коммунизм. Посередине книжки мне тогда посоветовали приостановить перевод, но уже поздно было, я уже года полтора на это истратил к тому времени».
На «Сигме» с Голышевым беседует директор Ad Marginem Михаил Котомин: в его издательстве выходит книга Дэвида Мэмета, которую Голышев сам предложил для перевода. О Мэмете переводчик говорит: «Он очень разнообразный человек, пьесы у него все, которые я читал, — про поганых людей и довольно поганую жизнь. Он, с одной стороны, очень ортодоксальный еврей. Слово „ортодоксальный”, не знаю, правильно ли употреблять или нет, но он очень жестких правил и еще со склонностью к патриархальной жизни, со вкусом к ремеслу, труду». С другой стороны, Мэмет — кинорежиссер, и это приводит собеседников к обсуждению кино, принципам отношений изображения и текста. Кроме того, Голышев рассказывает здесь о своем знакомстве со Сьюзан Сонтаг и объясняет наконец, почему по-русски ее фамилию стали писать через «С»: «Это не выбор, я просто слышал, как ее зовут в Америке. Там ее зовут Сонтаг, и все. И она себя звала Сонтаг, вот и все. <…> Они хотят, чтобы по-немецки фамилия звучала, а она, видимо, не хотела».
6. Три рецензии на «Прочтении». Ксения Грициенко оценивает «Цеце» Клода-Луи Комбе, одну из первых книг открытого Игорем Булатовским Издательства Яромира Хладика. «Плоть, семейная связь и сексуальность — основные темы и функциональные элементы в романах Луи-Комбе, если же необходимо выбрать главные категории „Цеце”, выстраивается довольно четкий ряд: архетип матери, исследование отвратительного и прозаический текст как поэтическое пространство», — пишет рецензентка, особо отмечая тончайшую работу переводчика Виктора Лапицкого.
Валерий Отяковский разбирает роман Кирилла Кобрина «Поднебесный экспресс»: по его мнению, этот роман «от начала и до конца остается книгой эссеиста», а фабула и детективное расследование, отсылающие к Агате Кристи, скорее условности. «Кобрин предлагает читателю не идти в очередной раз по укатанной многими поколениями тропе детектива, а взглянуть со стороны — подойти к ней, если продолжать дорожную метафору, с инструментарием геодезиста» (и заодно предложить читателям мысль, что мы уже в аду).
Полина Бояркина рецензирует феминистскую антиутопию Кристины Далчер «Голос», о которой мы недавно писали, и приходит примерно к тем же неутешительным выводам, что Галина Юзефович: вещь конъюнктурная, подогнанная под голливудские/сериальные стандарты, и вообще — «любопытно было бы посмотреть, как автор привела бы внешнее в соответствие внутреннему — и написала часть романа, уложив каждую главу в сотню слов».
Тем временем (бонус!) похожий эксперимент, вдохновленный книгой Далчер, провела над собой Екатерина Писарева: в течение трех дней она не произносила больше ста слов в сутки, в чем ей помогал браслет, бьющий током (не знаю, насколько все это технически осуществимо, но готов поверить). Создавать реноме посредственным книгам, наверное, не лучшая затея, но, с другой стороны, репортаж на «Батеньке» получился очень увлекательный.
7. «Мел» публикует отрывок из книги Барбары Колорозо «Травля» — слово это на наших глазах стремительно девальвируется, но Колорозо говорит о действительно серьезных вещах, от которых нужно уметь защищаться. Публикуемая глава посвящена травле в школе и ее главной причине — иерархии, которая неизбежно выстраивается в школьном сообществе. Колорозо предлагает родителям четкий алгоритм действий (увы, возможно, не слишком применимый к российским реалиям) и разбирается с вопросом, переводить ли ребенка, которого обижают одноклассники, в другую школу.
8. Две китайские поэтические публикации. На сайте «Цирк „Олимп” + TV» — стихи одного из идеологов «разговорного» направления в китайской поэзии Юй Цзяня в переводах Елизаветы Абушиновой: «сумерки комендантский час зима город на севере похож на площадь, откуда разогнали протестующих / о чем протестовать? в то время, когда играют в карты на кухне / когда холодильник крепко спит когда палочки для еды падают на землю блеснет ложка».
В блоге Юлии Дрейзис «Стихо(т)ворье» — материал о самых известных поэтах китайской диаспоры: краткие биографии и примеры текстов.
не признавая ошибок — не смиряясь с покоем. я пришла в иную страну,
где повсюду огромные камни, стелы и статуи, где весна
пропитана запахом смерти. я запрокинула голову,
чтоб увидеть там мать —
месяц апрель, небо свисает так низко, что я чую, как она дышит —
как её цитра-цинь солнца и лунного блеска падает на косогор.
здесь, на склонах чужбины, я пишу солнце, и солнце встаёт,
я пишу луну, и луна не пропадает —
мои надписи на черепахах, мои пиктограммы
плавят камни в цветы — в этот сезон смерть не умрёт ещё раз —
все цветы на каждом стволе раскроют глаза и увидят
мои предки в кустах хризантем — они не умрут в моей коже.
(Мин Ди)
9. Еще одна важная поэтическая публикация: на «Сетевой словесности» — поэты Нью-йоркской школы в переводах Яна Пробштейна. Фрэнк О’Хара, Тед Берриган, Джон Эшбери и другие. Публикация снабжена предисловием и комментариями переводчика.
Не так трудно взобраться
на крест и дать, чтобы вбили гвозди
в твои руки и ноги.
Конечно, будет больно, однако
если сильно сознанье,
этого не заметишь. Ты
заметишь, как вдалеке
насколько видит глаз, как
легкий ветерок
охлаждает твою сочащуюся кровь.
Холмы с масличными рощами
переходят в другие холмы с дорогами и хижинами,
стада овец на далеком перевале.
(Рон Паджетт)
10. Крупнейшая британская сеть книжных магазинов Waterstones объявила, что не в состоянии выплачивать достойную зарплату сотрудникам. Накануне в интернете появилась петиция, которую подписали больше 6 000 работников Waterstones: они просят работодателя платить им минимум 9 фунтов в час (а в дорогом для жизни Лондоне — 10,55 фунта). Рядом с этой петицией вскоре появилась другая: писательница Керри Хадсон опубликовала открытое письмо в поддержку сотрудников книжных. Под этим письмом подписалось уже 1 340 литераторов, в числе которых Салли Руни, детективщица Вэл Макдермид, фантаст Джон Кортней Гримвуд. «Мы как авторы осознаем, какую важную роль книготорговцы играют в нашей литературной культуре и книжной индустрии. <…> Сотрудники боятся, что возможное повышение зарплаты обернется сокращением штата или рабочих часов. Мы хотим четко заявить, что авторы не поддержат такое решение». Директор Waterstones Джеймс Доунт уже объяснил, что рад бы обеспечить сотрудникам МРОТ, но компания только недавно вновь начала приносить прибыль: «Я бы никогда не рискнул предположить, что карьера в книжном деле вымощена золотом. Чтобы сохранить в штате лучших, самых талантливых продавцов, мы должны их вознаграждать, и мы платим им столько, сколько можем, но в основном вознаграждаем их интересной работой».
11. Несколько публикаций, посвященных марокканско-американской писательнице Лейле Лалами, по случаю выхода ее романа «Другие американцы». В The Guardian Хедли Фримен пишет, что Лалами «дает голос тем, кто обычно ее лишен — в том числе и самой себе, мусульманке, эмигрировавшей в США». «Другие американцы» — история, рассказанная с разных точек зрения: в начале романа умирает выходец из Марокко, проживший в США 30 лет; дальше речь заходит о его вдове, так и не привыкшей к новой жизни, об их дочери, постоянно сталкивающейся с мелкими проявлениями расизма, о нелегальном иммигранте, который боится привлечь к себе внимание властей, об отставном морском пехотинце, страдающем от посттравматического синдрома, и так далее. «Другие американцы», считает Фримен, читаются как ответ на риторику Трампа, но Лалами уточняет, что начала писать роман еще в 2014-м.
О писательнице и ее новой книге также говорят на Lithub (мы узнаем, что сейчас она пишет нон-фикшн под названием «Условные граждане», где, в отличие от художественной прозы, будет прямо высказывать свое мнение о происходящем), на NPR и в Los Angeles Review of Books.
12. На Electric Literature — статья Кэрри Маллинз о том, как литературная журналистика замалчивает и объективирует писательниц. В качестве первого примера приводятся несколько фраз из текстов о Рэйчел Каск. Несмотря на то что в своих романах она сознательно воздерживается от описания героини, журналисты охотно описывают внешность самой Каск. Дальше идет статистика: две трети книг, рецензируемых, например, в Австралии, написаны мужчинами; другое исследование, американское, показало, что лишь два из пятнадцати рассмотренных литературных журналов публикуют столько же авторов-женщин, сколько и авторов-мужчин. Только в шести из недавних статей о Салли Руни журналисты не стали специально подчеркивать ее сравнительно юный возраст — пресса, считает Маллинз, лепит из Руни «плакатный образ девочки-институтки». «Нельзя сказать, что предубеждение медиа к женщинам всегда сознательно деструктивно, — пишет Маллинз. — Оно встроено в культуру, а не нацелено против женщин намеренно. Но это вредное предубеждение… то, как писательницы представлены в прессе, не позволяет читателям увидеть в них агентов литературы».