Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
1
В 1976 году художнику Дмитрию Налбандяну — автору известных портретов Ленина, Сталина, Брежнева — исполнилось 70 лет. За его плечами была безупречная по советским меркам карьера: почетная роль «первой кисти политбюро», многочисленные государственные награды, поездки за границу, квартира с мастерской недалеко от Кремля. А тут еще период застоя в социально-политической жизни Советского Союза, участившиеся признаки подспудной ресталинизации — говоря иначе, отличное время для художника, который удостоился двух сталинских премий (а совсем скоро получит еще и ленинскую).
Тем не менее Налбандян продолжал много работать, и одной из главных картин этого периода стал «Вернатун» (1974–1976): групповой портрет канонических в СССР армянских интеллигентов. Свое название полотно получило в честь одноименного художественно-политического кружка 1899–1908 годов, чьи собрания проходили в квартире поэта Ованеса Туманяна.
Дмитрий Налбандян, «Вернатун» (1974–1976)
Правда, Налбандян изобразил авторскую версию «Вернатуна», в которой советский миф об армянской интеллигенции заслоняет подлинную историю кружка. С другой стороны, этим занятием — созданием визуальных мифов, идеальных открыток из несуществующего прошлого, мягко уводящих зрителя от болезненной рефлексии о советской истории и реальности, — Налбандян занимался на протяжении всей своей творческой биографии. «Вернатун» же следует рассматривать как показательный пример его противоречивой художественной стратегии.
2
«Вернатун» («Мансарда») был основан в 1899 году в Тифлисе молодыми (каждому не больше 30 лет) армянскими интеллектуалами: поэтом Ованесом Туманяном, драматургом Левоном Шантом, писателем Дереником Демирчяном и публицистом Николом Агбаляном. Вскоре к ним присоединились еще двое. Первым был 60-летний педагог и драматург Газарос Агаян. В 1900 году он прибыл в Тифлис из политической ссылки в Крыму за участие в подпольной социал-демократической партии «Гнчак» («Колокол»; под влиянием Герцена, конечно же). Вторым же был молодой поэт Аветик Исаакян. Его в 1902 году привел за руку на встречу кружка Ованес Туманян, с которым они ездили в археологическую экспедицию в город Ани, столицу армянского царства Багратидов в X-XI века (сейчас — пустыня с руинами на северо-востоке Турции). Таким был костяк «Вернатуна»: пять молодых интеллектуалов и пожилой Газарос Агаян. Но кружок часто посещали и другие армянские художественные деятели: от писателей Мурацана и Перча Прошяна до композитора Комитаса и художника Геворга Башинджагяна.
«Вернатуновцы» слева направо: Аветик Исаакян (сидит), Ованес Туманян, Геворк Башинджагян, Газарос Агаян, Вартанес Папазян, Комитас, Аршак Чобанян
«Вернатуновцы» обсуждали теоретические вопросы современного искусства: об эстетическом долге писателя или художника, о роли критика или читателя; но их волновали также общественные, национальные, политические вопросы. У художников из метрополий, Лондона, Парижа или Санкт-Петербурга, имелась привилегия заниматься искусством ради искусства; у художников из колоний положение было труднее: нередко они занимались искусством в политических целях. Так, «вернатуновцы» обсуждали «Дон Кихота» Сервантеса или «Пьяный корабль» Рембо, но в то же время создавали педагогические учебники для обучения армянских крестьян грамоте, публиковали на армянском собственную и зарубежную публицистику, распространяли политические памфлеты законными и подпольными путями — короче говоря, занимались литературным просвещением с революционным налетом.
Костяк «вернатуновцев» принадлежал к высшим сословиям, многие из них получили образование в Европе, говорили на нескольких языках и верили в европейские демократические идеалы. Это были классические интеллигенты-просветители с присущим им революционным романтизмом. Чего уж там, политические биографии членов кружка говорят сами за себя: Газарос Агаян, прибывший к «вернатуновцам» из крымской ссылки, состоял в запрещенной в России партии и находился под постоянным надзором царской жандармерии; Туманян, Исаакян, Шант и Агбалян состояли в еще одной запрещенной организации, «Дашнакцутюн» («Федерация») — революционной партии, возникшей в 1890 году в Тифлисе и добивавшейся автономности Армении на территории Османской и Российской империй.
Отчего «вернатуновцы» были столь политизированы? Историческая Армения делилась на западную и восточные области, и на рубеже XIX-ХХ веков западные армяне проживали на территории Османской империи, а восточные — Российской. Восточно-армянская интеллигенция (к ней как раз принадлежали члены кружка) резко политизировалась после массовых убийств западных армян в Османской империи в 1894–1896 годах, а также из-за оскорбительного молчания, воцарившегося в России после этих трагических событий. Цензура запрещала даже публикации в газетах на эту тему — в Петербурге слишком боялись испортить отношения с Константинополем. Кроме того, на южной окраине самой Российской империи, в Нахичеване, в 1905—1906 годах произошла бойня армян и азербайджанцев (тогда эта общность называлась кавказскими татарами), которую также было запрещено публично освещать. Поэтому армянские революционные организации надеялись отсоединиться от двух империй, в которых права их соотечественников на достойную и свободную жизнь подавлялись. «Вернатуновцы» же, разделявшие по большему счету эти революционные амбиции, занимались, как мы бы сказали сегодня, деколониальным просвещением.
Российская жандармерия об этом знала и после русской революции 1905 года, которую армянская интеллигенция поддержала, занялась репрессиями «вернатуновцев». В декабре 1908 года в Тифлисе были арестованы Аветик Исаакян и Ованес Туманян, а также десятки других армянских интеллигентов. Так «Вернатун» прекратил свое существование. В течение четырех лет продолжался процесс над молодыми писателями, который почти сразу был прекращен после смерти Петра Столыпина, министра внутренних дел Российской империи, инициировавшего этот процесс. Тем не менее бывшие участники кружка были вынуждены эмигрировать в Европу.
Следующей важной вехой для бывших участников «Вернатуна» стала Первая мировая война. В 1915 году Османская империя осуществила геноцид — заранее спланированное и последовательно реализованное на ее территории физическое уничтожение этнического армянского населения (около 1 200 000 человек). По восточную же сторону Арарата возникло независимое правительство Демократической Республики Армения (1918–1920), возглавляемое партией «Дашнакцутюн». В правительство вошли сразу два «вернатуновца», вернувшиеся из Европы: Левон Шант (вице-президент парламента) и Никол Агбалян (министр просвещения и культуры). Но после вторжения Красной армии на территорию Армении и ее оккупации (конец ноября 1920 — апрель 1921) деятельность партии «Дашнакцутюн» была запрещена, а члены правительства репрессированы или вынуждены отправиться в изгнание (в том числе Шант и Агбалян). Под надзором Москвы в теперь уже Советской Армении была сформирована марионеточная администрация.
Так, к сожалению, произошли сразу две исторические катастрофы для армян всего мира. Во-первых, подтвердился главный страх армянской интеллигенции: Османская империя полностью уничтожила историческую Западную Армению и ее население. Во-вторых, была разбита главная надежда интеллигенции: независимое армянское правительство, сформированное на территории исторической Восточной Армении, было ликвидировано Советской Республикой.
В 1920 году у армян снова не было государственности, а половина их соотечественников была стерта с лица земли.
3
Теперь вернемся к «Вернатуну» Дмитрия Налбандяна.
Мы видим на этой картине групповой портрет армянской интеллигенции из пятнадцати человек. Здесь присутствуют четыре члена кружка (Ованес Туманян, Аветик Исаакян, Дереник Демирчян и Газарос Агаян) и другие известные художественные деятели (например, композитор Комитас и художник Мартирос Сарьян). Важно отметить, что Налбандян также изобразил на картине людей, которые никогда не посещали кружок (поэт Ваан Терьян) или умерли еще до его возникновения (актер Петрос Адамян).
Можно предположить, что Налбандян сознательно изобразил мифологизированную квинтессенцию армянской интеллигенции, идеализированный олимп армянских небожителей от искусства, воображаемую партийную элиту армянской культуры.
Но почему тогда среди этих пятнадцати человек не нашлось места двум настоящим и важным участникам «Вернатуна», Николу Агбаляну и Левону Шанту? Видимо, по той причине, что их имена были табуированы в Советской Армении из-за «дашнакского» прошлого.
Почему нет Егише Чаренца — без сомнений, главного армянского поэта первой половины ХХ века? Тем более что Чаренц состоял в партии и был пламенным сторонником Советской Армении в ленинские годы. Неужели дело в том, что Чаренц был арестован НКВД в 1937-м, умер или был убит в том же году при невыясненных обстоятельствах, а место его захоронения по сей день неизвестно?
Почему на картине социалистического художника Налбандяна не изображена ни одна женщина? Почему не нашлось места Забел Есаян, главной армянской писательнице первой половины ХХ века, известной феминистке (в Париже одна из улиц носит ее имя), чудом выжившей во время геноцида? Неужели дело снова в том, что Забел была арестована НКВД в 1937 году и погибла при невыясненных обстоятельствах?
Почему Налбандян не вписал туда своих современников, поэта Паруйра Севака или художника Минаса Аветисяна? Ему не нравилось, что эти два отважных человека поднимали неудобные советской власти вопросы об официальном осуждении геноцида армян? Неужели Налбандяну мешали слухи о неслучайной гибели этих людей в автокатастрофах в первой половине 1970-х?
Наверное, по этим же причинам мы не видим на картине Налбандяна других армянских интеллектуалов, живших в СССР: писателя Гургена Маари (в 1938-м приговорен к 10 годам лагерей), поэта Акселя Бакунца (расстрелян в 1937-м), переводчика «Капитала» Тадевоса Авдалбекяна (расстрелян в 1937-м), католикоса Хорена I (убит в 1938-м), писателя Ваана Тотовенца (расстрелян в 1938-м), литературоведа Погоса Макинцяна (расстрелян в 1938-м), архитектора и первого премьер-министра независимой Армении Ованеса Каджазнуни (расстрелян в 1938-м).
В то же время Налбандяну хватило наглости (или лицемерия?) изобразить поэта Ованеса Туманяна, уже с сединой на висках, по-отечески доброго, внимательного, хотя Налбандян наверняка знал (не мог не знать), что трое сыновей Туманяна были убиты во время Большого террора. Прах же одного из них — Арега Туманяна (1899–1938) — находится всего в 27 километрах от московского музея-мастерской Налбандяна, в одной из общих могил на спецобъекте «Коммунарка».
Что ж, предположим Налбандян, человек советский, партийный, государственный, не хотел рисковать положением и потому не изображал жертв советских репрессий, как и других осуждаемых советской властью людей. Предположим, что дело было исключительно в тоталитарной атмосфере страха советского времени, не позволившей художнику изобразить вышеперечисленных жертв системы.
Но почему тогда Налбандян, представляя нам групповой портрет главных деятелей армянской культуры, армянского искусства последних ста лет, не запечатлел ни одного западного армянина, убитого в 1915 году? Или помнить о турецком геноциде советскому художнику запрещалось так же строго, как о советском терроре?
Почему на этой картине нет поэта Сиаманто (убит в 1915 году), писателя Рубена Севака (убит в 1915 году), публициста Даниэля Варужана (убит в 1915 году), режиссера Еновка Шагена (убит в 1915 году), драматурга Тлкатинци (убит в 1915 году), юриста Арутюна Шагрикяна (убит в 1915 году), писателя Акопа Терзяна (убит в 1915 году)?
Почему их нет?
Почему?
4
Да, «Вернатун» Налбандяна не имеет историко-документальной силы портретного жанра, поскольку автор сознательно вычеркнул из группового портрета неудобных советской власти членов кружка. Но в то же время эта картина не может считаться воображаемым портретом армянской интеллигенции, поскольку Налбандян не включил в него писателей или художников, убитых во время геноцида.
Что же тогда изобразил Налбандян в «Вернатуне»?
Ответ можно найти на фотографии, на которой Налбандян запечатлен в своей мастерской за работой над этой картиной. Солидный мужчина, не скрывающий своей жизненной силы, деловитости, маскулинности — белая рубашка с подвернутыми рукавами, большие часы, пачка сигарет и недокуренная папироса, кольцо с перстнем, чистые кожаные туфли, — смотрит на изображенную им «партийную элиту» армянского искусства, частью которой сам мечтал стать. Смотрит им прямо в глаза, а те смотрят на него в ответ, словно спрашивая: «Ну ты как, с нами?»
Давид Налбандян в своей мастерской возле картины «Вернатун», без даты
Эту фотографию можно интерпретировать по-разному, но одно толкование кажется вполне правдоподобным: 70-летнему Налбандяну, добившемуся всех мыслимых и немыслимых благ художника в СССР, хотелось обрести славу, сопоставимую с вечной славой Комитаса и Туманяна, Сарьяна и Исаакяна, хотелось, чтобы его воспринимали как Великого Армянского Художника.
Самое поразительное в этом желании Налбандяна было даже не то, что он столь прямо заявил о своих творческих претензиях; самое поразительное — что Налбандян, почти всю жизнь проживший в Москве, общавшийся почти все время на русском, оставлявший на русском сигнатуры, чьи биографии публиковались на русском, — этот человек наивно полагал себя армянским художником, а не русским или хотя бы советским. В этом парадоксе, возможно, заключалась его личная трагедия. На закате лет Налбандян считал себя армянским художником, хотя в Армении никто не признавал и не признает в нем авторитета; в России же, очевидно, никто не считал и не будет считать его русским художником.
Трагическая раздвоенность идентичности Налбандяна, его душевная бездомность отразились не только в национальном самоощущении. Кем он был в художественной иерархии: советским (то есть «межнациональным») «придворным художником», рисующим портреты вождей мультикультурной державы, — или всего-навсего типичным окраинным «национальным живописцем», которого партийная элита из метрополии великодушно баловала разными почестями за политический конформизм?
И последняя заметка насчет «Вернатуна». Парадоксальная ценность этой картины заключается не в том, кого мы на ней видим, а в том, кого на ней нет, кто остался невидим. Налбандян изобразил в «Вернатуне» официально утвержденную советским каноном армянскую интеллигенцию (никаких антисоветчиков, жертв террора или даже геноцида). Но официальная, государственная точка зрения отнюдь не тождественна истине. Призраки тех писателей и художников, которых Налбандян не изобразил, — призраки жертв османской резни и советского террора, призраки Сиаманто, Егише Чаренца, Забел Есаян, Паруйра Севака, — смотрят на нас с этой картины, и мы не вправе отворачиваться. Мы должны смотреть в глаза тем, кто умер не своей смертью. В этом императиве заключается парадоксальная ценность «Вернатуна» Дмитрия Налбандяна в наши дни. Все остальное — миф.