Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ярослав Гашек и его роман о бравом солдате — сродни Вечному Риму. Куда ни двинься на этом свете, куда ни направь стопы — непременно закончишь в царстве безумия, в мире торжествующего идиотизма. В стране Швейка. И так везде. Что на местности, что в литературе...
Вот, например, Альбер Камю. Кто на этом празднике жизни, где одному дана маска кролика, другому — слона, а третьему — алкоголика, может быть дальше друг от друга, чем философ-экзистенциалист и комиссар-интернационалист? И что может быть между ними общего? Хоть в каком-то смысле? Ну если только физиология, то есть медлительность.
А между тем исследователи говорят: да чуть ли не все! Один вырастает из другого — и этого другого продолжает. Дорога экзистенциалиста и дорога коммуниста, путь совершенно отвлеченного философа и путь с головой вовлеченного комиссара ведут в один и тот же Рим. Точнее, в Будейовицы.
Поверить невозможно, и тем не менее это так. Начнем с цитаты из романа Камю «Посторонний»:
«Некий чех уехал из своей деревни, надеясь нажить себе состояние. Он действительно стал богатым и через двадцать пять лет вернулся на родину с женой и ребенком. Его мать и сестра содержали в родной деревне гостиницу. Желая сделать им приятный сюрприз, он, оставив жену и ребенка в другой гостинице, явился к матери. Она не узнала сына. Шутки ради он вздумал снять номер. Он показал свои деньги. Ночью мать и сестра убили его молотком и, ограбив, бросили тело в реку. Утром пришла жена и, ничего не зная, открыла, кто у них остановился. Мать повесилась, сестра бросилась в колодец.
Эту историю я перечитывал тысячи раз. С одной стороны, она была невероятна. С другой — естественна. Во всяком случае, я считал, что этот чех в какой-то степени получил по заслугам: зачем было ломать комедию?»*Перевод Н. И. Немчиновой.
Загадочный, мало уместный и, главное, назидательный кивок куда-то в самый центр очень телесной Европы в общем потоке очень отстраненного и очень равномерно текущего текста о жизни и смерти в некоей вневременной, внутренней или внешней, как Монголия, Африке. Однако между тем напоминающего, чертовски похожего на... С одной стороны — это очевидно, — на будущую пьесу самого Камю «Недоразумение», которая появится на свет через два года после «Постороннего», в 1944-м. Тут, в цитате, перед нами этакий ее анонс, краткое содержание. Литературный продакт-плейсмент, иначе говоря.
Ну а с другой стороны, где не все уже так очевидно, это напоминает... очень напоминает...
Впрочем, пропустим вперед ученого. Вот профессор Еврейского университета в Иерусалиме Мартин Родан рассуждает о том, почему главного героя пьесы «Недоразумение» зовут Гашек. Действительно, напомним эту сцену:
«М а р т а. ...Однако мне нужно записать вашу фамилию и имя.
Я н. Гашек, Карл.
М а р т а. Карл — и все?
Я н. И все»*Перевод М. Ваксмахер..
Итак, слово профессору Родану:
«Я полагаю, что выбор [имени героя] является со стороны Камю отсылкой к роману „Похождения бравого солдата Швейка“ Ярослава Гашека...
...Гашек — достаточно редкая чешская фамилия, а имя славянского происхождения Ярослав созвучно имени Карл. Накануне Второй мировой войны Камю упоминает роман „Похождения бравого солдата Швейка“ в журнале „Вечер республики“, редактором которого он был в Алжире, и рекомендует его читателям, настроенным антивоенно...
... Вместе с тем не пытаясь искать трудно обнаруживаемое сходство между этим длинным, так и оставшимся неоконченным романом Ярослава Гашека и трагической [короткой] пьесой Камю, обратим лишь внимание на то, что оба литературных произведения пропитаны сходной атмосферой тотального абсурда. В частности, глава с названием „Будейовицкий анабазис Швейка“, а также эпизод с неузнаванием Швейка (la non-reconnaissance de Chvéïk), ради шутки переодевшегося в форму русского солдата, могли вдохновить Камю на написание „Недоразумения“»*Martin Rodan. Camus et la Tchécoslovaquie, pays du rire mal-entendu. В кн. Le Sourire dAlbert Camus: actes du Colloque dAix-en Provence, 8–11 novembre 2017. Ed. David H. Walker. «CreateSpace Indipendent publishing», 2018. 280 s. Перевод наш — С. С..
По-моему, просто великолепно! Перед нами один из очень редких в природе случаев абсолютной гармонии субъекта, объекта и метода. Иными словами, тождественность одного совершенно абсурдного художественного текста другому, в свою очередь воспевающему победительное торжество абсолютного идиотизма, доказывается и обосновывается с использованием самых анекдотически нелепых из всех возможных и несуразных аргументов. Красота наикрасивейшая.
Итак, Гашек якобы редкая в Чехии фамилия... И имя Карл для уха славянина, оказывается, созвучно имени Ярослав. А эпизод с «неузнаванием» персонажа, переодевшегося здесь и сейчас, получается, служит причиной появления другого эпизода с «неузнаванием» персонажа, состаренного долгим течением лет. Ну если это и так, то лишь потому, что и то, и другое «неузнавание» в равной степени банально... Все это абсурд, конечно же. Бессмыслица. Но самое замечательное в этих рассуждениях то, что они тем не менее работают. Субъект, объект и метод рассмотрения совпадают. И это совпадение не подводит иерусалимского профессора Мартина Родана. Оказавшегося буквально конгениальным объектам своего изучения.
Именно так. Странное и чуждое всякой логике включение в текст «Постороннего» Камю анонса будущей пьесы «Недоразумение» как способа по ходу дела прочесть мораль абсолютно тождественно тому художественному методу, который для той же самой цели использует в романе «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослав Гашек. И тождество это не банальное. Это полный аналог всегда как будто бы неродных логике развития сюжета и романного повествования рассказов Швейка «о жизни».
Стоит дать только волю не чистому абсурду, а соположенным ему фантазии и выдумке, и тогда сработает не только нелогичное как метод, но и рациональное как способ. Итак:
«Поручик Лукаш только пожал плечами.
— Валять комедию в боевой обстановке может только совсем уже идиот.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, — убежденно сказал Швейк, — валять комедию и в домашней обстановке никому не рекомендуется. Некий Сливовичек из Тршебони уехал в Аризону и хорошо там устроился. Так хорошо, что через двадцать пять лет вез домой деньги в двух чемоданах. Но он при этом так внешне изменился, что даже сестра и мать, когда он явился к ним в гостиницу, которую они, как и прежде, держали в Тршебони, его не узнали. От подобного оборота дела Сливовичек так развеселился, что не стал ни в чем им признаваться, а только притворился обычным гостем. Он думал поразыгрывать своих родных немного, а когда назавтра приедут его жена с его ребенком, то разом взять и все выложить: — Сюрприз. Только ничего не вышло. Потому, что в ту же ночь, польстившись на его два чемодана с деньгами, сестра и мать прибили этого Сливовичека из Аризоны молотком, а тело выбросили с плотины в канал между Новой рекой и Лужницей. Когда же наутро жена с ребенком приехала и все на месте выяснилось, то мать сейчас же удавилась, а сестра бросилась в колодец. Жена же этого Сливовичека сошла с ума и все сидит на той плотине между Новой и Лужницей и ждет, что тело ее мужа выловят сетями рыбаки. И все эти несчастья в одной семье, господин обер-лейтенант, только потому, что захотелось этому Сливовичеку из Тршебони произвести эффект, какие бывают лишь на бенефисах Ружены Крупковой в Национальном театре».
Как будто бы недурно? На уровне инструментария и художественных приемов — тонкое восприятие идей одного мастера другим. На уровне воздействия на читателя — та же самая тоска от неизбывности абсурда. Его повтора. Вездесущности. Одни и те же грабли. Опять!
«И самая ужасная из всех армейских горестей —
Страшлипка с очередной какой-нибудь историей»*Jaroslav Hašek — Sebrané verše (Šerák Jaroslav, Honsi Jomar): «Opilec s buclatýma rukama», Machart, Praha, 2016, 224 s..
Так это описывал сам Ярослав Гашек в шуточном стишке периода его воинской службы в австро-венгерской армии, приглядываясь к реально существовавшему денщику поручика Рудольфа Люкаса Франтишеку Страшлипке. Заодно прикидывая, от кого и что заимствовать для многогранного образа героя будущего великого романа.
И наверное, только краткостью такой вещицы Камю, как «Посторонний», можно объяснить то, что этот прием — возведение идиотизма и абсурда в квадрат, в куб, в четвертую, пятую степени, прием длинного, буквально бесконечного романа Гашека — использован всего лишь один раз.
Впрочем, и этого хватило для эха, переклички, литературной редистрибуции и продвижения продукта. Всеобщего безумия. Как будто форточка открылась на мгновенье в тот вечный, неизбывный зоосад жизни, где неизменно «одетые животными, с двумя же бегемотами». Где Вечный Рим, в который попадаешь, куда ни двинься, ни нацелься, ни шагни... И потому, наверное, не случайно первое рабочее название пьесы Альбера Камю «Недоразумение», где имя друг у друга пытаются узнать сестра и брат, Марта и Ян, было совсем иным. Да.
«Будейовицы».