Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Платонов написал «Бессмертие» в середине 1930-х годов для коллективного сборника о железнодорожниках. За участвовавшими в проекте писателями были закреплены реальные работники советских железных дорог, которых им предстояло сделать персонажами своих произведений. Платонову достался начальник станции Красный Лиман Донецкой железной дороги Эммануил Цетлин, превратившийся в рассказе в Эммануила Левина. Сборник «Железнодорожный транспорт в художественной литературе», для которого предназначался рассказ, вышел только в 1939 году. Но еще до этого «Бессмертие» было опубликовано в журнале «Литературный критик», ни до, ни после этого не печатавшем художественные произведения, и в сборнике рассказов Платонова «Река Потудань» (1937).
«Бессмертие» состоит из нескольких сцен из повседневной жизни Эммануила Левина и вверенной ему станции Красный Перегон. Левин борется с несознательностью подчиненных, ищет способ более рационально организовать движение поездов и размышляет о грядущем социализме. Кульминацией рассказа становится его телефонный разговор с Лазарем Кагановичем: нарком путей сообщения интересуется, как обстоят дела на станции, и ругает Левина за то, что тот слишком много работает и слишком мало спит.
Левина можно было бы назвать образцовым соцреалистическим героем, если бы не его странная тоска и отрешенность от жизни, которую отмечали даже самые благожелательные рецензенты. У начальника станции есть жена и дочка, но они далеко — в Москве. Единственный близкий Левину человек — это кухарка Галина, помогающая ему по хозяйству. Левин сдержан и стоически переносит все трудности, но иногда одиночество и грусть, граничащая с отчаянием, вырываются на поверхность. Например, в разговоре с ночным дежурным Пироговым:
«— Что с тобой, товарищ Пирогов? У тебя горе тайное есть?
— Нет никакого горя, начальник...
— Больше у меня нет добра для тебя, я тоже бедный человек, может — беднее, несчастнее тебя! — воскликнул Левин, упустив на мгновение свою волю».
В заметке о рассказе, опубликованной в 1937 году в журнале «Литературное обозрение», Георг Лукач (входивший в один круг с Платоновым) говорит об «аскетической печали и самоотречении» начальника станции. Он связывает эти негативные переживания с той исторической ситуацией, в которой находится Левин. Участвуя вместе с другими советскими гражданами в строительстве социализма, главный герой рассказа страдает от несоответствия утопического проекта современности, не вполне свободной от пережитков прошлого. Как пишет Лукач, Левин живет в состоянии «мысленного предвосхищения будущего».
Заметка Лукача о «Бессмертии» называется «Эммануил Левин», по имени главного героя рассказа, и это не случайно. Развивая в 1930-е годы свою теорию (социалистического) реализма, Лукач помещает в ее центр понятие «типического персонажа», функция которого заключается в том, чтобы дать «чувственное, осязаемое» выражение «большим историческим течениям».
Вернемся к Левину. Начальник станции ассоциирует себя с переходной эпохой, предполагая, что в грядущем социалистическом обществе не будет места таким людям, как он:
«Левин согнувшись шел по путям в дальний парк прибытия. „Нельзя ли систему предварительной информации начинать в месте формирования поездов?“ — подумал он и улыбнулся. Как странно, он привык страстно размышлять лишь о своей работе. Какой он скучный человек! Разве может с ним интересно жить какой-нибудь другой человек? Едва ли!.. Сколько еще осталось жизни? Ну, лет двадцать, нет — меньше, надо прожить скорее; ведь неудобно будет в светлом мире, в блестящем обществе существовать такой архаической фигуре: оборот вагона, снижение нормы простоя, коммерческая скорость, график...
— Нет! — вслух засмеялся одинокий начальник станции. — Таких чертей там не будет: вымрут! Или останутся где-нибудь на пенсии, сидеть на завалинке и будут рассказывать, как слепые деды...»
Иначе говоря, Левин считает себя посредником между прошлым и будущим. Этим же словом — посредник — можно описать его функцию в рассказе.
К начальнику станции постоянно приходят подчиненные с самыми разными просьбами. Кому-то нужно помочь с разведением кур, кому-то — устроить жену в местную газету. Левин внимательно выслушивает каждого просителя и решает, кому помочь, а кому отказать. При этом он исходит не из личных представлений о правильном, а из тех задач, что стоят перед «строителями социализма».
Так, Левин отчитывает железнодорожного работника Захарченко за аварию на путях и обвиняет его в жадности:
«Ты жаден, Захарченко! Ты живешь за десять километров отсюда и дома с женой горшки делаешь на продажу. Сменишься, приедешь, сразу садишься за гончарный круг. Поспишь потом немного, опять за горшки садишься и кроешь до самого нового дежурства, потом сюда едешь... Сюда ты приезжаешь уже усталый, почти больной, тебе спать надо, а ты за поезда берешься».
Можно ожидать, что теперь Левин пригрозит Захарченко самым суровым наказанием, но начальник станции неожиданно берет примирительный тон:
«— Сколько ты с женой выгоняешь рублей из горшков?
— Да рублей шестьсот, более никак не выходят, — кротко ответил Захарченко.
— Врешь, больше зарабатываешь, — сказал Левин. — Но это мало на двоих. Я тебя научу, как можно зарабатывать больше: горшки нам нужны, горшков не хватает на Украине. Ты зайди ко мне после смены, я тебе составлю график: когда тебе спать нужно, когда горшки тачать, когда сюда ехать. Ты будешь приезжать к нам свежим, и происшествий у тебя не станет, а горшков успеешь сделать больше».
Вместо того чтобы наказать Захарченко, Левин решает помочь ему более эффективно организовать его кустарное производство. Сочувствие и снисходительное отношение к человеческим слабостям тут ни при чем (до этого Левин пригрозил другому провинившемуся подчиненному исключением из партии), просто начальник станции понимает, что горшки сейчас нужны не меньше, чем железные дороги.
Показательна реакция Захарченко на слова начальника. Выходя из будки Левина, он видит в фонаре отражение своего лица и произносит: «Эх ты, жлоб московский, жадный чорт! — сказал он в стекло. — Блинцы только любишь глотать... А всё горшки, дьяволы глиняные...» Левин не только дает указания подчиненным, но и помогает им «перестроить» себя. Если использовать понятия из книги Катерины Кларк о советском романе, то можно сказать, что начальник станции в «Бессмертии» выполняет роль наставника, помогая другим персонажам совершить переход от «стихийности» к «сознательности» — или, по крайней мере, вступить на этот путь.
Но у Левина тоже есть своего рода наставника — Каганович, который неожиданно звонит на Красный Перегон в заключительной части рассказа. Пожурив начальника станции за невнимательное отношение к своему здоровью («если вы искалечите себя в Перегоне, я взыщу, как за порчу тысячи паровозов»), нарком путей сообщения напоминает Левину, что строительство социализма потребует еще больших усилий и сознательности: «Зиму надо пережить, вырасти за нее, а не привыкать к мысли, что она, мол, пройдет. Человек не должен привыкать даже к самому себе, иначе он помирится со всем миром, а он еще плох...»
Неожиданное появление в рассказе Кагановича — на тот момент одного из самых могущественных людей в СССР — легко объяснить стремлением Платонова польстить властям и реабилитироваться за политически неблагонадежные произведения начала 1930-х годов. Но этот эпизод можно прочитать и несколько иначе.
Каганович — единственный «реальный» персонаж в рассказе, выступающий под своим именем. Лукач, если вспомнить книгу «Исторический роман» (1937—1938), мог бы назвать его «всемирно-историческим индивидом», тем, в чьих действиях проявляется сама логика истории. Левин же одновременно выполняет повседневные обязанности начальника станции и участвует в строительстве социализме — иными словами, «существует сразу в двух измерениях: личном и всемирно-историческом», как пишет Роберт Бёрд в своем эссе о «Бессмертии». Однако Левин не просто находится между двумя мирами, но и выступает посредником между ними, претворяя в жизнь указания партии и повышая сознательность подчиненных. В сцене телефонного разговора его посредническая роль становится наиболее заметной. Каганович и Левин разговаривают так, словно связаны тесными узами, хотя в рассказе нет ни намека на то, что они могли быть знакомы прежде.
В «Бессмертии» история обычного начальника железнодорожной станции превращается в аллегорию социалистического строительства. Она показывает, как даже в самых незначительных и заурядных событиях дает о себе знать неумолимая поступь мировой истории. Вероятно, именно поэтому рассказ, в отличие от многих других произведений Платонова, был опубликован при жизни писателя и даже удостоился сдержанной похвалы от литературных функционеров. Но все же говорить о конъюнктурном характере этого произведения, как делает Анатолий Мазаев, кажется не совсем корректным. Платонов использует многие составляющие соцреалистической модели, но созданный им образ начальника станции сильно отличается от типичных «положительных героев» того времени — наряду с ожиданием утопического будущего в нем сосредоточены скрытые тревоги настоящего, обреченного на незавидную роль «переходной эпохи».