1. Анджей Валицкий. В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства. М.: Новое литературное обозрение, 2019. Перевод с польского Константина Душенко. Содержание
Как пел Борис Усов: «Было время, когда люди не были пешками, / И когда поднимались волны прогресса дикого / Уходили в леса короткими перебежками / И питались корнями деревьев и ежевикою». Консервативная утопия — штука с какой-то стороны очень простая и, как кажется сегодня, зачастую не требующая особых интеллектуальных вложений. Бери готовые, веками выверенные идеологические макеты и следуй им. Но кем-то же эти схемы были созданы?
Книга Валицкого была написана еще в 1960-е, и удивительно, что русское издание увидело свет только в прошлом году. С другой стороны, выход ее и сейчас красиво вписывается в современность: на дворе очередной ренессанс консерватизма и бегства в милое прошлое. Того, что Бауман называет ретротопией, а Бойм — реставрирующей ностальгией. «Консервативный поворот».
Славянофильство в разные годы пытались подать то как уникальное русское учение об уникальном русском пути, то как предтечу народничества. То как прибежище самых добрых и либеральных русских националистов. То как просто игры разума сытых и в целом далеких от «народа» интеллектуалов вроде Аксакова, щеголявшего в ермолке и армяке, из-за чего крестьяне вроде бы принимали его за перса. Для Валицкого же славянофильство находится в одном ряду с другими проявлениями романтического европейского национализма первой половины XIX века, антикапиталистического по сути, внутренне противоречивого и ищущего идеал в вымышленном прошлом.
Славянофильские утопии крестьянской общины и доверительных отношений народного «мира» с абсолютным правителем (когда второй имеет свободу власти, а первый — «свободу жизни»), увы, не выводятся из реального допетровского прошлого. В итоге исконное славянофильство не выдержало реальных государственных реформ — в первую очередь, крестьянской. Как пишет Валицкий, и славянофилы, и западники были поставлены в ситуацию выбора — в итоге и те и другие изменили своим утопиям 1840-х годов. Славянофильские идеи стали оружием реакции.
«Материалом славянофильской утопии — в отличие от западнической — было конкретное, „укорененное в почве” социальное бытие родового дворянства. Но и здесь исходная, социологически обусловленная система ценностей подвергалась сублимации, которую весьма облегчала возможность не разделять какой-либо ответственности за деятельность государства, свалить на бюрократическое самодержавие всю вину за несомненно существующее общественное зло».
2. Джеральд Коэн. Совместимы ли свобода и равенство? М.: Свободное марксистское издательство, 2020. Перевод с английского Дмитрия Середы
Тексты канадского левого философа Джеральда Коэна, вошедшие в эту книгу, создавались во времена, куда более строгие к левому дискурсу, чем современность, — в середине 1990-х, когда правый «конец истории» все еще казался почти реальным. Поэтому автор сразу начинает с довольно пессимистичной посылки: да, стоит признать, что марксизм ошибался в важнейших вещах, касающихся трактовки хода истории. Никакого всеобщего изобилия и неограниченного доступа к неограниченному количеству ресурсов не будет: мы и так уже добиваем природу, дальше наращивать производительные силы особо некуда. Но это не конец левых, а просто возможность уйти от экономического догматизма и повернуться, наконец, к вопросу о ценностях, нормативности и справедливости.
Большую часть книги составляет мысленный диалог Коэна с правыми (в первую очередь, с либертарианцами, что позволяет этой работе не терять актуальности и по сей день) о сути таких понятий, как «равенство» и «справедливость». При этом автор с готовностью переходит на поле противника и пользуется его же аргументами. Можно ли связать воедино эгалитаризм и личные свободы? Что вообще такое эти личные свободы? Допустимо ли добровольное рабство? Совместим ли социализм с либеральными ценностями? Коэн не описывает воображаемое светлое будущее, но расставляет реперные точки, с помощью которых об этом будущем можно договариваться.
«Хотим ли мы неэффективно работать восемь часов в день просто потому, что хотим производить меньше? Конечно же, лучше эффективнее работать четыре часа в день и иметь больше отдыха. Проблема в том, что, если общество, в котором можно работать четыре часа, будет реализовано в эгалитарной форме, ему будут нужны новые виды поощрений, способные заменить денежные, отвергаемые эгалитарным обществом».
3. Джеймс Скотт. Анархия? Нет, но да! Шесть вольных записок об автономии, достоинстве, осмысленном труде и забаве. М.: Радикальная теория и практика, 2019
Эта книга отвечает на вопрос о том, с каких позиций мы можем начинать строить справедливое общество или просто думать о нем. Скотт цитирует Михаила Бакунина: «Свобода без социализма — привилегия, несправедливость, социализм без свободы — рабство и скотство». И, кажется, вполне согласен с такой трактовкой.
Он не анархист и не коммунист, при этом отдает должное и либертарианским, и социалистическим идеям, которые могут привести к улучшению текущей ситуации. Основания для размышлений Скотта вполне либертарианские: главные проблемы появились несколько веков назад, когда начали формироваться сильные государства, скроенные по единым лекалам. Судя по этому тексту, идеальное будущее Скотта — некая форма либертарианства, со свободным рынком, но при этом этичная и коммунитарно ориентированная, построенная на низовых инициативах и сотрудничестве. А главная действующая сила — мелкая буржуазия, несправедливо (как он считает) оклеветанная леваками. Ее апологетике посвящена чуть ли не четверть книжки. Что ж, тоже актуально в контексте текущего вирусного кризиса и массового закрытия мелких предприятий.
«Жестокая ирония заключается в том, что эта великая цель демократии редко реализуется на практике. Большинство великих политических реформ XIX и XX веков сопровождались массовыми акциями гражданского неповиновения, беспорядками, нарушениями закона и общественного порядка и, как апофеоз, — гражданскими войнами. Эти волнения не только сопровождались радикальными политическими изменениями, но зачастую были совершенно необходимы для того, чтобы они случились. Представительские институты и выборы сами по себе, к сожалению, редко приводят к существенным изменениям в отсутствие обстоятельств непреодолимой силы, например, экономической депрессии или войны».
4. На что похоже будущее? / Под ред. Джима Аль-Халили. М.: Альпина нон-фикшн, 2020. Перевод с английского Сергея Чернина. Содержание
В отличие от вышеупомянутых книг, «На что похоже будущее» — не узкоспециализированная литература о политическом и социальном, а бравый научпоп, сборник статей под руководством влиятельного британского физика. Проникновенное эссе о судьбе черепах, предостережение о климатических изменениях, демографический прогноз на ближайшие годы, хвалебная ода синтетической биологии, обзорный текст об опасностях и перспективах искусственного интеллекта, статьи о робототехнической революции, общественном транспорте и умных материалах (практически о самозашнуровывающихся кроссовках из «Назад, в будущее»).
На самом деле утопического в этой книге не намного больше, чем дистопического, а общий ее тон можно назвать тревожно-оптимистическим. Сейчас все не очень, но ученые наверняка придумают, что делать. Если не глобально, то какие-то практические решения, облегчающие нашу жизнь, они уж точно предложат.
Не стоит ждать от этой книги полета футурологической фантазии: по сути, все картины большой утопии, которые в ней рисуются, — это какие-нибудь варианты трансгуманизма. Лечение болезней, развитие сетей и прочая чипизация. Часто, кстати, именно эти оптимистичные главы и оказываются самыми мрачными.
Зато — хорошие новости — телепортация в перспективе вполне реальна!
«Если бы нам удалось направить усилия всего общества на реализацию предложения о создании „таблеток счастья”, нам бы вполне хватило одного десятилетия. Стоимость такого проекта составила бы около миллиарда долларов в год — небольшая сумма по меркам мировой экономики. При этом отдача от этих денег была бы просто огромной. Мы бы все смогли ощутить ту необыкновенную легкость, с которой идут по жизни самые счастливые из нас».
5. Егор Летов. Я не верю в анархию. (Сборник статей). М.: Выргород, 2019. Содержание
Пожалуй, никто из российских музыкантов не говорил об утопиях и утопизме больше, чем Егор Летов. Его интерес к эсхатологии и прорыву куда-то за горизонт исторического и человеческого — пожалуй, то главное, что объединяет и его «антикоммунистические» тексты восьмидесятых, и «психоделические» тексты альбома «Сто лет одиночества», и «коммунистические» тексты «Солнцеворота», и позднее умудренное творчество.
Понятно, что у этого интереса есть свои корни: в первую очередь, Андрей Платонов, а через него — русская религиозная мысль, космизм и вообще все-все хилиастическое и революционное.
«Я не верю в анархию» — переиздание сборника, выпущенного еще в 1997 году. Это пик летовских утопических исканий: скоро он отпадет от НБП, а пока выпускает «Солнцеворот» и «Невыносимую легкость бытия», которые прямо-таки сочатся чевенгуровской яростной тоской по невиданному.
«А мне, видимо, пора готовиться к прыжку. Мне вообще в последнее время кажется, что вся моя жизнь была этакой изящной разминочкой, подготовкой к тому финальному, решающему, толевому рывку вон, наружу, который мне и предстоит совершить, возможно. В самом скором времени, необходимость которого уже покачивается на пороге, поглядывает на часы, постукивает по циферблату и подмигивает».