Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Иннокентий Грязнов. Искатели мозолей: Повесть о делах и приключениях красноборских ребят. Л.: Красная газета, 1928
Фундамент великой стройки
Найти повесть о ленинстроевцах нетрудно — электронная версия книги есть в свободном доступе на сайтах НЭБ и РГДБ. Однако отыскать более-менее подробную информацию о ее авторе гораздо сложнее. Известно, что Иннокентий Петрович Грязнов родился в городе Каинске (ныне Куйбышев) Томской губернии в 1893 году, окончил Барнаульское реальное училище в 1912 году, через три года женился и вскоре переехал в Петроград, где началась его писательская карьера. Он сотрудничал с газетой «Ленинские искры», журналами «Красный галстук» и «Новый Робинзон», а во второй половине 1920-х издал несколько детских книг. В 1927 году писатель переехал с семьей в Запорожье и поселился в районе строящейся ДнепроГЭС. После этого он продолжал работать в прессе, но книг больше не писал. В 1940-е Грязнов начал заниматься археологией, которой и посвятил оставшуюся жизнь. Умер Иннокентий Петрович в 1976 году в возрасте 83 лет.
«Искатели мозолей» появились на полках книжных магазинов и детских библиотек в начале первой пятилетки, когда Наркомпрос развернул широкую кампанию по политехнизации, в рамках которой школьников обучали основам рабочих профессий. Примерно в это же время начала меняться детская литература: на смену приключенческим романам о Гражданской войне пришли истории о мирном строительстве и трудовых подвигах. Такой подвиг совершают герои повести Грязнова, которые своими силами разрабатывают и воплощают в жизнь проект Ленинстроя — детской площадки на острове под Ленинградом. Объект выбран не случайно: в 1920-е годы началось массовое строительство таких площадок, которым занимались пионеры и школьники. Привычных нам горок и лесенок там не было, но были огороды, курятники, тиры, швейные и столярные мастерские, площадки для игр и физкультуры. Некоторым удавалось соорудить собственную кухню, столовую и даже комнату для тихого часа. За организацию работы и досуга обычно отвечали пионеры, вожатые или комсомольцы. Увы, но так хорошо дела обстояли далеко не везде. Где-то жизнь на площадках шла вяло, а где-то к их постройке даже не думали приступать. Таким образом, «Искатели мозолей» — это не только история великой стройки, но и агитка для ленивых.
Сложно сказать, действительно ли Грязнов задумывал повесть как скрытую сатиру на советский режим. Возможно, писатель просто немного увлекся, пытаясь «усмешнить» повествование. Тем не менее многие вещи в его книге наверняка вызовут вопросы у современного читателя. Мы не будем пересказывать сюжет, но отметим характерные приметы эпохи, которые эта странная, смешная и захватывающая повесть отражает подобно кривому зеркалу. Если хотите узнать, чем кончилось строительство и кому принадлежали изуродованные трупы, ставшие следствием неосторожного обращения с оружием, — прочитайте книгу. Она того стоит.
Остров скоморохов и обезьян
Действие разворачивается в вымышленном городе Красноборске Ленинградской области. Его окружают такие же вымышленные топонимы: поселок Затылье, станция Карбасы, реки Важова, Долгая Жердиха и Шарья. Последняя омывает берега Вороньего острова, на территории которого начинается великая детская стройка.
Каждая глава книги написана от лица одного из героев повести. Самые яркие из них — это искатель приключений Павлушка, неутомимая активистка Эльдитка и юный изобретатель Костя Утюгов по прозвищу Архипелаг (или просто Архипелашка). По словам Павлушки, Архипелагом Костю зовут за обилие веснушек, которых «больше, чем островов в Эгейском море». Происхождение имени Эльдита, которое почти не встречается даже в иностранных языках, остается загадкой. Грязнов мог позаимствовать его у жены короля средневековой Англии Эдмунда Железнобокого или придумать самостоятельно в подражание советским именам вроде Социалины, Сталены (Сталин и Ленин) или Виулены (Владимир Ильич Ульянов-Ленин). В таком случае имя Эльдита, вероятно, составлено из инициалов Троцкого (аналогичный пример — имя Ледат). Эльдитке 13, а значит, она родилась до революции, но в 1920-е годы были нередки случаи, когда некоторые меняли «устаревшие» имена, например Вера или Роман — на более подходящие. Версия интересная, но сомнительная: в 1928 году, когда вышла книга «Искатели мозолей», Троцкого уже выслали из страны.
Еще один интересный персонаж повести — «красноборский охламон по прозванию Жека Лондóн». Если бы в Советском Союзе сохранились традиции скоморошества, то Жека (которого на самом деле зовут Вадим) наверняка обзавелся бы шапкой с бубенчиком. При первой встрече с красноборцами он зачитывает им свою «анкету»:
«Перво-наперво возраст? — Сто лет в обед, в ужин сто дюжин! Какой нации? — Из города Пске приехал на треске. Социальное положение? — Буржуй! Два двора, одна труба, из-под ворот дым валит. — Профессия? — Тоже свободная: в широком механическом на токарном станке обтачиваем время. — Адрес? — Угол Шпагатной и Канатной, дом Веревкина. А раньше жил на углу Сливочной и Колбасной, дом Пирожкова».
Круг Жекиных увлечений довольно широк: он промышляет рыбной ловлей, разводит соколов, сражается с волками, ворует дрова и заставляет буржуев кукарекать. Однофамилец и тезка знаменитого писателя мечтает служить на корабле и хвастается, что навсегда избавился от морской болезни во время первого водного путешествия с отцом-матросом. Тот вылечил Жеку от дурноты, накормив его глиной со дна Олонецкого озера. Но, судя по рассказу Жеки, причиной плохого самочувствия было вовсе не укачивание:
«Проснулся я... весь веревками перевязан лежу. Закричал я с испугу. Отец тут как тут <...>. Он говорит: „Это я тебя связал, чтобы за борт не смыло. Гляди, озеро-то раздурелось“. Я поглядел — действительно подбрасывает, как ногой пихает <...>. „Почему, — спрашиваю у отца, — канаты даве смоленым пахли, теперь огурцом? Противно-о“. Отец говорит: „Разве пахнут? Я три ведра на них плеснул для смывки: Кузнецов, гад, наблевал“. Я говорю: а-а... И как рот раскрыл, давай меня самого нести не хуже пожарной кишки».
Но даже мирное строительство не обходится без злодеев. В середине повести ленинстроевцев атакуют «дегенераты и выродки» Фролка и Балбес, которых Павлушка описывает так:
«Американские судьи не признают, что человек произошел от обезьяны. Вот посмотрели бы они на Балбеса... У этого парня все черты орангутанга: и скулы выперли вперед, и лоб скошен на косяк и руки какие-то длинные, нескладные <...>. Фролка гораздо приличнее, хотя тоже может быть пугалом для маленьких».
Судя по тому, как Павлушка представляет себе американцев, советские газеты он читал с большим увлечением. Учинить такой погром на Ленинстрое было бы не под силу даже сотне разъяренных обезьян. Малолетние разбойники рушат построенный ребятами мост, разоряют курятник, ломают деревья и калечат самих ленинстроевцев.
Анатомия вождя
У Архипелашки есть мечта — воздвигнуть над Финским заливом огромную статую Ленина, который «своей грудью будет разрывать цепи облаков», а «его глаза будут видеть восход на много минут раньше, чем люди, ходящие снизу». Строить его Архипелашка планирует из глины, объясняя это тем, что глинобитные постройки отличаются особой прочностью. Интересно, что при этом он гордо называет свой проект колоссом, что подозрительно напоминает отсылку к библейскому колоссу на глиняных ногах.
От прочих памятников Владимиру Ильичу этот отличается не только размером и материалом. Тело статуи представляет собой 700-этажное здание, состоящее из «клеток» — «прекрасных комнат для размещения населения», между которыми лавируют поезда, идущие со всего мира. В голове вождя Архипелашка планирует организовать «мировую библиотеку» и «интернациональный массовый университет», в сердце — зал, где будет заседать «съезд советов Земного шара», на месте мускулов — «заводы машин, упраздняющих тяжелый труд», на ладонях — международные аэродромы, у подножья — морские порты. «Статуя будет столицей Земного шара», — мечтает Архипелаг.
Кажущиеся неосуществимыми мечты Архипелашки остаются мечтами лишь отчасти. Павлушка предлагает внести в проект поправку — построить на Вороньем острове не вертикальный, а горизонтальный памятник:
«Мы срежем часть берега... и, глядите, из островка у нас получится силуэт Ильича. Где сердце — мы устроим пионерский клуб; где мозг — площадку для костровых бесед. Северная стрелка будет его откинутой ораторской рукой <...>. Его руку мы сделаем пристанью».
Срывать берега Вороньего острова юные инженеры все же не решились и предпочли ограничиться высадкой деревьев и кустов таким образом, чтобы «из них составился Ленин».
Но Ленинстрой — не только великая стройка. К работе планируется привлечь беспризорных и хулиганов. «Насаждая сады, ребята сами изменятся к лучшему», — считает Павлушка. В подтверждение своих слов он приводит неожиданный аргумент:
«У одного садовода спросили, почему все садовники так приветливы и добры? Он сказал „это все благодаря цветам и растениям; они и людей, которые среди них работают, делают похожими на себя“. Архипелашка читал об этом в „Обновленной земле“».
Интересно было бы узнать, как в руки Архипелага попал утопический роман основоположника идеи политического сионизма Теодора Герцля. Книга была написана в 1902 году, когда по всей Российской империи вспыхивали еврейские погромы. В «Обновленной земле» Герцль описывает молодое еврейское государство, основатели которого превратили нищую Палестину в процветающую страну, где евреи и арабы живут в мире и имеют равные права.
Но рассуждения Павлушки о цветах приобретают совсем иной смысл, когда выясняется, что при приеме на работу ленинстроевцам выдают картонки с личными номерами, которые следует носить на груди. «Получишь номер — будешь настоящий строитель», — говорят одному из новоприбывших. Если добавить к этому идею трудового перевоспитания, получится уже совсем не детский процесс «перековки», которым через несколько лет после выхода книги Грязнова прославится Белбалтлаг.
Экстренная мобилизация всех бледнолицых
Повесть «Искатели мозолей» проникнута советской пропагандой — политической, антирелигиозной и антикапиталистической. Зачастую это выглядит не слишком убедительно, зато смешно. Например, совершая вынужденную прогулку по кладбищу, Эльдитка читает надписи на надгробиях и размышляет:
«Надпись на плите была его посмертной рекламой:
„Во имя отца и сына и святого духа. Под сим камнем покоится прах раба божия торговца села Смолокурова Ивана Феоктистовича Полуэктова“ <...>.
— Ну что ж, — подумала я. — Туда и дорога частному капиталу».
Увидев на детском надгробии стихотворение «Сережа, Сережа / Всего ты мне дороже / Злата и сребра...», Эльдитка возмущается, как можно «расценивать ребенка по золотому курсу».
Жабу Павлушка сравнивает с «толстой нэпманкой на дачной терраске», белку — со спекулянтом («Что не дашь им, они все прячут про запас!»), а птенцов ястреба — с «буржуазными детками», из которых «вырастают кровожадные палачи рабочего класса». Позже ястребята отправились в уголок природы на Ленинстрое «для социального перевоспитания».
Говоря о буржуазии, следует упомянуть Великобританию, с которой в конце 1920-х у СССР были крайне напряженные отношения. В прессе (в том числе и детской) британских капиталистов пренебрежительно называли «лордами», что объясняет, почему кое-кто из юных строителей прибыл на Вороний остров на лодке с названием «Лордобой». «Ребята, у вас хорошая воинская выправка, — позже похвалит ленинстроевцев Эльдитка. — В случае нападения на СССР вы будете лордобоями не на словах, а на деле».
Примерно в то же время в связи с обострением международной обстановки в СССР началась широкая кампания по военизации населения. Школьники и пионеры занимались в военных кружках, учились обращаться с оружием, ходили на экскурсии в казармы и устраивали военизированные походы, где отрабатывали навыки защиты от воздушных обстрелов и химического оружия. Военная терминология часто использовалась в детской прессе, что заметно по речи красноборцев. Например, на плакате о пользе летнего отдыха Павлушка предлагает написать:
«Экстренная мобилизация всех бледнолицых. Сборный пункт — Вороний островок. Кто не явится, тем наказанье — чахотка...»
На конец 1920-х пришлась вторая волна антирелигиозной кампании, что также нашло отражение в повести. «От вас пользы никакой, все равно как от иконы чудотворной», — ворчит Жека, узнав, что на Ленинстрое придется работать за идею. «У меня четырехлетний пионерский стаж, а он говорит: „Сам бог вас послал“, — возмущается после встречи с мужиком Павлушка. — Полпреды мы божьи, что ли?» Во время ссоры с Жекой он обзывает его «попадьей» и «дьяконовским подлизой». Идущей по кладбищу Эльдитке кресты кажутся белогвардейцами, а деревянная церковь — «белым командиром».
Мордобой и перегной
Из «Искателей мозолей» можно узнать кое-что о массовой культуре того времени. Например, в середине 1920-х началась борьба за «новую детскую книжку». Любимые многими приключенческие романы Майн Рида, Купера и Буссенара сочли «вредными», поскольку эти книги якобы ничему не учили и отвлекали школьников от занятий. В конце десятилетия литераторы заговорили о необходимости создания реалистической литературы о жизни и работе советских людей, которая должна была прийти на смену беллетристике. Похожей точки зрения придерживается один из старших товарищей ленинстроевцев, Иван Андреевич. Кстати, именно он назвал ребят «искатели мозолей»:
«Да я весь рабочий класс считаю искателями мозолей. Труд — великая арена приключений. Натирая мозоли в заводах, портах, шахтах, человек зарабатывает и хлеб, и яркие впечатления. Возьмите любого рабочего с производства, поговорите с ним о его житье-бытье... Вы услышите вещи, после которых бледными покажутся вам выдумки про искателей жемчуга и поиски слоновой кости <...> будет борьба со стихией и с людьми, и счастливые случаи, и крупные неудачи, — все то, что составляет содержание книжек с приключениями».
Долго и безуспешно советских школьников — точнее, школьниц — пытались отучить от сентиментальных романов Лидии Чарской. Ядовитые заметки в детских газетах и насмешки сверстников не действовали: девочки продолжали с увлечением читать истории о «лесовичках», «сибирочках» и «институтках». Вспомнили о Чарской и на Ленинстрое. Изучая проект детской площадки, две подруги обмениваются впечатлениями:
«— Мне больше всего нравится то, что Ленинстрой будет не в каком-нибудь центре, а у нас в Красноборске.
— Мне тоже, но я бы построила не Ленина, а Чарскую».
Похожим образом обстояла ситуация с кинематографом. Советских фильмов для детей не хватало, но кинотеатры не пустовали. Большой популярностью пользовались остросюжетные картины немецкого режиссера Гарри Пиля, к которым относились не лучше, чем к романам Майн Рида. Не нравится Пиль и Павлушке:
«Уж сколько лет ревмя ревет юная публика:
— Довольно „шпалеров“ [пистолетов] и мордобоя! На помойку Гарри Пиля! Дайте пионерскую фильму! <...> Дайте нам свежепросольный материал, сегодняшний пионерский день! Пионерская жизнь и неприкрашенная полна интереса! На экран ее!»
В одной из глав Павлушка внезапно решает прервать повествование и преподать читателям небольшой урок операторской работы. Он объясняет, что такое диафрагма, наплыв, общий и крупный план. Затем следует написанный им киносценарий о Ленинстрое, который вполне мог бы экранизировать сам Эйзенштейн:
«Крестясь и охая, старухи ковыляют в церковь.
Крупный план. Старушечьи ноги в обутках тяжело ступают по дороге.
Наплыв.
Вместо немощных старушечьих ног вырисовываются быстрые ноги мальчишек и девчонок, обутые, босые, группами и порознь. Катятся колеса велосипедов».
Или:
«Архипелашка поднимает руку.
Крупным планом — его лицо.
Открытый рот выбрасывает слова:
Ребята! Они хотят сорвать нашу работу!»
И еще одна интересная режиссерская находка:
«Дама из Амстердама, извольте видеть, кушает утреннее кофе в постели.
Крупный план: она ложечкой размешивает в чашке сахар.
Наплыв.
Черные руки наших ребят перемешивают в тачке перегной».
Говоря «шпалерах» и «мордобоях», Павлушка несколько преувеличивает. Может быть, боевики Пиля ему действительно не нравятся, но американские комедии и приключенческие фильмы он смотрит с удовольствием. Например, подходящими актерами для своего фильма юный сценарист считает Джеки Кугана, Мэри Пикфорд и Макса Линдера.
Синьоре Дрин-Дринь
На страницах повести можно встретить еще один интересный культурный феномен — «живые» аналоги печатного слова, получившие в 1920-е годы широкое распространение в школах, летних лагерях и пионеротрядах. Стенгазеты, плакаты и даже рецензии на книги иногда заменяли мини-концертами, где корреспонденты в игровой форме рассказывали о текущих событиях. Для таких мероприятий в детской периодике регулярно печатались короткие пьесы со стихами, частушками и песнями, посвященными годовщине Октября, Дню Красной армии, началу посевной кампании, пропаганде здорового образа жизни и прочему.
Красноборцы делают «живой плакат» — спектакль «Главзагар» о пользе летнего отдыха. В книге приведен его полный сценарий, который читатели могли использовать для собственных мероприятий. Правда, стихотворные монологи героев — Воды, Воздуха, Головной боли, Рахитизма и других — звучат жутковато. Например, Воздух заявляет:
Раскрывай-ка шире глотку,
Я туда засуну щетку,
И покамест не протрет, —
Взад-вперед!
Взад-вперед!
Головная боль угрожает зрителям:
Если враг ты бережку
И лесам,
Рраскалю твою башку
Пополам!
Была у ленинстроевцев и обычная стенгазета с вдохновляющим названием «Чернорабочие ребята» и подзаголовком «Ребята приходят в пустыню и заселяют ее». Один из номеров помещен в повести целиком. На первой полосе опубликовали заметку «Рекордное число», где рассказывается, как красноборцы приветствуют ленинстроевцев:
«При нашем шествии все останавливаются и с улыбкой глазеют на наши потные моськи и глину на руках и коленках. И мы слышим возгласы:
— Вот она, будущая инженерия! Эти живо заткнут за пояс Америку! Браво, ребята, браво!..»
В другой заметке говорится о визите октябрят на Ленинстрой. Корреспондент записал диалог двух ребят:
«— Я люблю красные гвоздики за то, что они красные, — сказала девочка, работая поливным ведерком. — А ты?
— А я колокольчики! За то, что у них венчик — пятилучевая звезда <...>. И еще за то, что у Ленина был звонкий голос. Ребятишки в Италии называли его „синьоре Дрин-Дринь“. По-нашему это — „господин колокольчик“!»
Кто-то из ленинстроевцев нарисовал для газеты рисунок. Самого рисунка в книге нет, но есть его описание:
«Рисунок изображает дорогу с верстовым столбом: „В царство социализма“. По дороге идут в ряд рабочие, олицетворяющие Волховстрой, Днепрострой, Волго-Дон, Семиреченскую дорогу, и среди них подросток — Ленинстрой».
Говоря о художественной самодеятельности ленинстроевцев, стоит упомянуть и демонстрацию, которую они устроили, чтобы привлечь жителей Красноборска к сбору лома для стройки. Дети прошлись по улице с плакатами, на которых были такие лозунги:
Петух кричит ку-ка-ре-ку,
А мы кричим: „Даешь кирку!”
Нам дороже шоколадки
Материалы для площадки.
Также участники процессии исполнили марш собственного сочинения:
Братишки и сестренки
Трудовой семьи,
Приказ: рукав засучить
И копать идти!
И с нами будет Жека,
Первый водник и герой.
Сумеем пот пролить за Ленинстрой!
Жирное счастье
Помимо «Искателей мозолей» у Грязнова есть и другие произведения, темы которых разнообразны, но довольно типичны для детской литературы того времени: полицейский произвол в Веймарской республике («Где трубы дымят»), эксплуатация малых народов капиталистами («Остров голубых песцов»), труд железнодорожных рабочих («Долой гномов»), куроводство и выращивание плодовых культур («Люди, петухи и фрукты»). Придерживаясь канонов раннесоветской реалистической литературы, он писал простым, но суховатым языком. Только в «Искателях мозолей» Грязнов позволил себе наделить героев живой разговорной речью, щедро приправленной жаргонизмами, пословицами, а кое-где и крепким словцом.
В электронной копии книги можно найти несколько карандашных пометок. Какой-то придирчивый читатель подчеркивал неожиданные для детской литературы слова «наблевал», «колбаситься», «сволочи», выражения «на-ко выкуси», «кукиш натянул» и другие. Видимо, занятие это оказалось утомительным, так как где-то к пятидесятой странице пометки исчезают.
Некоторые выражения героев хорошо знакомы современному читателю. «Красавец зверь кончал базар» — так говорят об умирающем лосе, «Лях с ней, с мотней, что книзу поползла» — о сваливающихся штанах, «не все у него гайки в порядке» — о человеке, который странно себя ведет. Возможно, кто-то вспомнит и слово «безарбузие», которое ребята используют вместо «безобразия», или шутливое «храповицкого задавать» — спать. Из устаревшей разговорной лексики: «зачичиреветь» — захиреть, «жогнуть» — ударить, «чкать» — быстро бежать, «мыргалка» — кинотеатр. Некоторые вещи вызывают недоумение или улыбку. «Он пьет много воды и из-за того гадит жидко, вонько», — рассказывает хозяйка ручного скворца. «Честная картошка?» — спрашивает красноборец товарища, чтобы убедиться, что тот не врет. Также в тексте можно найти такие замечательные выражения как: «харчок тебе в бенефис», «мусор с перцем вам на сердце», «мутно, как шоколад», «чтоб вас кошки залягали», «мы остались не при чем — торговать кирпичом», «кто врет, тот сохнет, а я полнею», «форсуны барабанные» (пустословы), «кишмиш отсюда».
На фоне «храповицких» и «харчков» комично звучит язык советской пропаганды, которым любит щегольнуть Павлушка. «Диктатура аппетита переводит думы из славного будущего в не менее приятное настоящее» — о предстоящем обеде. «Мы подъехали к коряжине поближе и сами заявили решительный протест» — о встрече с охотником, который едва не пристрелил ребят. «Все эти разговорчики просто ерунда и нездоровый уклон» — о ленинстроевцах, которые выступили против публичного сожжения чучел Фролки и Балбеса.
Иногда эту словесную какофонию неожиданно прерывают поэтичные, а порой и довольно странные метафоры:
«Жирное счастье капало с его горящего лица».
«Его курносое, со шрамом, лицо полито блаженством, как пряник глазурью».
«Секунды тянутся каменно-угольными веками».
О проливном дожде:
«Небо воевало с землей, не жалея патронов».
О дрожи от холода:
«На нас не было нитки сухой. От пальцев ног до макушки все мускулы продавали дрожжи».
О сильном испуге:
«Ноги к полу примерзли, волосами шить можно».
Хорошая книжка о хороших ребятах
Судя по публикациям в детской прессе, повесть имела большой успех. «На нашей книжной полке пустое место. На этом месте ребята должны поставить новую книгу Ин. Грязнова», — писали «Ленинские искры» (№ 37, 1928). В том же номере поместили рецензию поэта и журналиста Лазаря Бермана, который сравнивал «Искателей мозолей» с «Приключениями Тома Сойера»:
«В одном указателе книг повесть Марка Твена занесена в рубрику книг об озорных ребятах. И кажется, что не об озорных ребятах, а о ребятах хороших невозможно написать увлекательную, хорошую книжку. Будет пресно и слишком, как говорится, „цирлих-манирлих“. Но, может быть, это верно только для таких городков, как Питтсбург, для буржуазных западных городков? Может быть, там ребятам, кроме как в озорстве, и негде было искать выхода? Если это так, у нас в Советском Союзе можно написать интересную книгу не только об озорных ребятах».
Также книгу отметили в «Пионерской правде». «Вы слыхали о Волховстрое, о Днепрострое, а про Ленинстрой не слыхали? — обращалась к читателям газета. — С этим грандиознейшим сооружением вам необходимо познакомиться прежде всего потому, что план его зародился в голове пионера...»
Отзывы ребят об «Искателях мозолей» были в основном положительные. Деткор М. Фролов писал в «Ленинских искрах» (№ 38, 1928):
«Я прочел эту книгу два раза и надеюсь, что прочту еще не один раз. По-моему, эта книга — лучше всех пионерских книг... Я предлагаю эту книгу переделать в фильм, чтобы все ребята могли ее не только прочитать, но и увидеть. Надо... иметь эту книгу всем ребятам, как пионеру — пионерский галстук, а школьнику — учебник».
Желание юного корреспондента сбылось в 1932 году, когда на экраны вышел фильм режиссеров Абрама Народицкого и Наума Угрюмова «Остров чудес», снятый по повести Грязнова. К сожалению, найти его не удалось. А жаль: посмотреть на красноборских ребят и их «зеленого» Ленина было бы интересно.
Один из читателей «Ленинских искр» (№ 42, 1928) возмущался, что книги до сих пор нет в местной библиотеке:
«Через библиотечный прилавок при мне тянулись десятки рук. Десятки голосов на разные лады требовали замечательную книгу... и десятки раз слышался тот же сухой ответ. „Искатели мозолей“ еще не куплены! Почему?»
Более сдержанно об «Искателях мозолей» отзывались читатели «Пионера». В № 20 за 1929 год журнал назвал книгу «спорной» и напечатал несколько отзывов, где ребята отмечали как достоинства, так и недостатки книги. Неподписавшийся рецензент хвалил «сочный, наполненный прибаутками, словечками красноборских пионеров» язык, но был недоволен тем, что Грязнов не рассказал о жизни пионеров до Ленинстроя. Также он счел неудачной фразу «Я бы сделала не Ленина, а Чарскую».
Некоторые писали, что повесть далека от реальной жизни. «Стычка с охотником выглядит неправдоподобно, — писал некто С. Л. — Очертить фигуру Ленина они не смогли бы. Это смог бы сделать только инженер. Фролка и Балбес — типы правдоподобные». «В повести „Искатели мозолей“ слишком много фантастического», — вторил ему Б. З. — Но, несмотря на недостатки, книга интересная, и хочется самому работать по примеру красноборцев». Читателю А. Т. книга совсем не понравилась: «Эта книга похожа на „Два года каникул“ Жюля Верна. Ленинстрой так же неправдоподобен, как и „Два года каникул“ <...>. Написана она завлекательно, но, когда прочтешь, так подумаешь: какая это чепуха».
В эпоху, когда советские литераторы ратовали за реалистическую литературу, подобные обвинения могли серьезно навредить дальнейшей карьере писателя. В 1930 году ее опубликовали в «Роман-газете для ребят» (№ 15-16), а в 1931 году вышло второе издание книги, которое оказалось последним. После этого об «Искателях мозолей», как и о самом Грязнове, забыли. В 1932 году его брат, Михаил Петрович Грязнов, был арестован по «Делу славистов» и отправлен в ссылку. Возможно, поэтому Иннокентий Петрович, желая уйти из поля зрения советских функционеров, бросил литературу и радикально сменил род деятельности. После ареста брата книг он больше не писал, если не считать небольшой брошюры об археологических раскопках «Каменское городище» (1978), которая вышла уже после его смерти.