Современная детская литература научилась говорить со своими читателями о чем угодно — в том числе и о войне. Подборку изданий, иллюстрирующих нарративные приемы, позволяющие не травмировать школьников этой темой, специально для «Горького» составила Наталья Бесхлебная.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

В советское время детские книги о войне не были чем-то особенным: школьникам рассказывали истории о партизанах и пионерах-героях, совершивших подвиги или погибших мученической смертью. Эти повествования нередко были пугающими — они характеризовали мир как место, в котором надо постоянно противостоять врагу, и растили будущих бойцов. Поколения постсоветских родителей либо следовали этой же схеме, либо, наоборот, стремились максимально оградить детей от болезненных тем, связанных с насилием и жестокостью. Однако новая реальность такова, что отстраниться вряд ли получится: если не говорить с ребенком о войне, с ним об этом поговорит кто-то другой. К счастью, современная детская литература выработала немало приемов, позволяющих, не травмируя читателя, познакомить его с тем, о чем говорить, кажется, совершенно невозможно.

«Война не любит сказок»

Невероятно, но можно придумать, как говорить о войне даже с читателями категории 0+. Классический пример — «Флон-флон и Мюзетт» польско-французской иллюстраторки Эльжбеты Вайолет, известной как просто Эльжбета (перевод с французского Ирины Балахоновой). В ее книге война противопоставлена двум влюбленным друг в друга акварельным зайчикам, нарисованным на нежной папиросной бумаге. Герои больше не могут общаться, так как оказываются по разные стороны границы, родители запрещают им даже говорить друг о друге. Эльжбете удалось максимально просто и очень точно описать сложные чувства ребенка, оказавшегося в такой ситуации. Это и страх, и грусть, и ярость, и даже чувство вины: Флон-Флону кажется, что это они с Мюзетт разбудили войну, потому что слишком шумели. Тем не менее все заканчивается хорошо и в истории акварельных зайчиков нет ничего слишком пугающего: конкретные военные действия в книге не обсуждаются, война присутствует там лишь как некая стихия, которая пришла из ниоткуда и ушла в никуда.

По такому же метафорическому пути пошли авторы книги «Война» португальцы Жорже Летриа и Андре Летриа (перевод Екатерины Хованович). Их книга вообще лишена сюжета — это изящный альбом с драматическими иллюстрациями. Картинки снабжены поэтичными подписями вроде «война — царица руин», «война не любит сказок», «война штампует существ из стали и мрака». Образы достаточно мрачные, и совсем маленькому ребенку от них может стать не по себе, но для младшего школьного возраста эта книга вполне подходит.

Знаменитая французская новелла «Коричневое утро» (перевод Виталя Зюсько) тоже построена на метафоре. Ее автор Франк Павлофф описывает город, власти которого внезапно разрешили держать исключительно коричневых собак и котов. Вскоре коричневым становится все, включая радио и книги, а жители на всякий случай стараются почаще вставлять слово «коричневый» в разговоры в людных местах. Коричневый цвет отсылает к «коричневорубашечникам» — штурмовикам СА, боевой организации германских нацистов, сыгравшей важную роль в укреплении позиций НСДАП и еврейских погромах 1930-х годов. Книжка появилась в 1998 году и сразу же стала бестселлером на фоне роста популярности националистических настроений во Франции. Наиболее чувствительных читателей хотим сразу предупредить: сюжет начинается с того, что жителям города раздали яд с требованием отравить своих некоричневых питомцев. Но этот факт не находится в центре сюжета, не сопровождается натуралистическими описаниями, а, напротив, смягчен шутливыми иллюстрациями.

Глазами ребенка

К пониманию того, что такое война, можно приблизиться также, если посмотреть на ее события глазами ребенка-очевидца. Маленький человек воспринимает все непосредственно, к тому же умеет отсеивать то, что ему не по силам, поэтому такой своеобразный прием остранения позволяет не концентрироваться на самом страшном.

Так, например, устроена книга «Полынная елка», наделавшая шума прошлым летом. Ольга Колпакова ведет повествование от лица маленькой девочки. Ее семья из числа поволжских немцев, насильственно переселенных в Сибирь в годы Великой Отечественной войны, живет в свинарнике и подвешивает куриное гнездо вместе с курицей к потолку, чтобы крысы не съели яйца. Холодной весной сестры вынуждены босыми пасти свиней — их ноги кровоточат и коченеют, согреться можно только в том месте, где свинья пустила струю мочи. Наивный детский взгляд и вполне спокойный тон, которым описывается этот чудовищный быт, позволяют увидеть не столько ужас, сколько абсурд происходящего. Даже к такому вопросу, как слезы, дети подходят совершенно практически. Когда младшая сестра плачет, потому что не хочет есть суп из травы, старшая советует ей плакать над тарелкой, чтобы еда хотя бы стала соленой.

Один из самых эффектных способов говорить о невозможном — превращать реальную историю в фантастическую. Причем именно в тот момент, когда происходит что-то, что слишком тяжело вообразить в действительности. С одной стороны, метод делает тексты увлекательными, с другой — это некое этическое решение, позволяющее сочетать несочетаемое — детей и насилие.

В «Ленинградских сказках» Юлии Яковлевой герои перемещаются во времени и пространстве, оборачиваются животными и встречаются с темной силой. Момент перехода, преломления реальности, иногда найден очень точно. Например, в первой части цикла — «Дети ворона» — у героев репрессируют родителей, и соседи по коммуналке выгоняют их на улицу. Совершенно потерянные и одинокие, дети отчаиваются найти общий язык со взрослыми — и вступают в диалог с птицами. А во второй части, «Краденый город», в блокадном Ленинграде в холодной комнате вдруг оживает висящая на стене картина: то ли в сюжет ворвались совершенно фантастические события, то ли у детей просто начались голодные галлюцинации.

Похожий ход есть и в повести Евгения Ельчина «Сталинский нос», пусть в ней и не рассказывается непосредственно о войне. Мальчик, отца которого ночью забирают на Лубянку, на следующий же день из любимчика учителей превращается в изгоя. В довершение всего он случайно разбивает школьный бюст Сталина. Не выдержав количества свалившихся на него бед, герой как будто теряет связь с реальностью. После чего встречает с огромным носом вождя, который курит трубку и советует ему отречься от отца.

На безопасном расстоянии

Еще один способ говорить о последствиях боевых действий — изменить ракурс, переместиться туда, где не ослепнешь при взгляде на чудовище, но все-таки сможешь его увидеть. Расстояние может быть хронологическим — например, о трагедии рассказывают пережившие ее когда-то пожилые родственники главных героев. Или же подразумевается расстояние в буквальном, географическое смысе. В западной литературе встречаются тексты о том, как кто-то уезжает на далекую непонятную войну в другой, менее благополучный регион мира. Так устроен роман Шарлотты Жангра «Войны» (перевод с французского Нины Хотинской), получивший премию «Лучшая детская книга Канады» в 2012 году. Согласно ее сюжету, канадский военнослужащий отправляется в Афганистан в составе миротворческой миссии и оставляет дома троих детей. Эта история наглядно показывает, каким образом такая ситуация может разрушить мир подростка, школьника младших классов и младенца.

Героиня книги Марьолейны Хоф «Мыши, пули и собаки» (иллюстратор Аня Леонова, перевод с нидерландского Екатерины Торицыной) тоже живет в мирной стране, но ее папа — врач, спасающий людей в местах, где идут чужие сражения. Девочку успокаивают — ведь он работает в больнице, а не на поле боя; но она что-то слышала про шальные пули. Мама подробно объясняет, почему шанс встретиться с шальной пулей очень мал, но в голове ребенка зарождается собственная теория вероятности. Если случайно умерший папа — большая редкость, тогда тот, у кого умерли и собака, и папа, — еще бо́льшая. А если и собака, и папа, и мышка — то это вообще что-то невозможное. И девочка начинает сходить с ума, то пугаясь собственных идей, то выдумывая пять способов умерщвления домашних животных. Великолепный ход, показывающий, до какого кошмара война может довести психику отдельно взятого ребенка, даже если сам он как будто находится в безопасности.

Еще один способ прикоснуться к тяжелым событиям — перевести рассказ о них в жанр нон-фикшна. К числу редких и очень удачных примеров относится один из главных хитов современного детского книгоиздания — «История старой квартиры» Александры Литвиной и Анны Десницкой. Через будни одной московской коммуналки перед глазами читателя проходит весь XX век. Каждый разворот — еще один год, события которого как-то повлияли на жителей квартиры и окружающие их вещи. Кисет для табака, заботливо вышитый дочерью для отца-добровольца, уходящего на войну; елочные игрушки, сделанные из проволоки и старых ампул, потому что других нет; маскировочные шторы, праздничная тушенка и треугольнички писем с печатями. Все это интересно просто рассматривать как большой виммельбух, а, взрослея, еще и изучать комментарии с все большим и большим вниманием. Через историю быта можно рассказывать о чем угодно — например, о шпиономании во время Первой мировой. «Я арестовал Марусину большую немецкую куклу как шпионку и хотел ее расстрелять: а Маруся как поднимет рев! Прибежала Никифоровна и куклу отняла. Но ведь шпионы повсюду!»

Глазами солдат(ик)а

На войну можно смотреть с разной дистанции: издалека, как в предыдущих примерах, или очень вблизи, так что слышны будут уже не просто разрывы снарядов, а мысли, которые крутятся в голове солдата.

По этому пути пошли итальянский писатель Давид Кали и французский иллюстратор Серж Блок, авторы переведенной на множество языков книги «Враг» (русский перевод Марины Кадетовой). Их история представляет собой внутренний монолог сидящего в окопе солдата. Он смотрит на звезды, мечтает, чтобы война прекратилась, думает о семье и ненавидит врага. В памятке солдата враг описан как его полная противоположность и исчадие ада. Но, попав в неприятельский окоп, герой обнаруживает там такие же агитки и такие же фотографии, запечатлевшие оставшихся дома родных того, кого ему приказывают считать врагом.

Разочарованию в идее войны посвящена книга писательницы Кристины Беллемо и иллюстратора Вероники Руффато «Солдатик» (первод с итальянского Нины Фрейман) про одинокого человечка в каске. Голова его полностью забита маршами, атаками и перестрелками и потому не вмещает никаких других мыслей. Настолько, что когда замерзшего солдатика приглашают в дом, ему кажется, что хозяин — опасный враг, а когда герой слышит потрескивание огня в очаге, то кричит: «Стреляют!». Но потом он отогревается, снимает каску и оказывается трогательным ушастым мальчиком, с которым никто никогда не разговаривал по-человечески.

В яркой авангардной книжке-картинке писательницы Изабель Миньош Мартинш и иллюстратора Бернарду Карвалью «Не переходи черту» (перевод с португальского Катерины Шаргиной) человек с ружьем пытается не пустить персонажей на следующую страницу, потому что так ему велел генерал. Веселая толпа убеждает сержанта ослушаться приказа, и генерал хочет его арестовать. Но мирные жители не допускают этого. Они увлекают за собой на запретные странички остальное войско, и с генералом остаются только его амбиции.

Разговор о сражениях и битвах через образ солдата оказывается одним из тех методов, который годится для совсем маленьких детей. Во всех трех историях иллюстрации очень увлекательны и не менее важны, чем текст, а солдат описан как бы вне военного контекста, а потому — не страшен.