1. От коронавируса умер один из самых известных бенгальских поэтов Шанха Гхош, ему было 89 лет. В Indian Express рассказывают о его жизни и политическом активизме. Гхош был ведущим исследователем творчества Рабиндраната Тагора, лингвистом, критиком, «но его гений проявился в первую очередь в поэзии». Он относился к поколению авторов, «которое создало новую идентичность современной бенгальской поэзии: она глубже вдавалась в проблемы среднего класса — работу, политику, амбиции, идеализм, любовь — и находила более космополитичный язык». Среди частых тем Гхоша — «любовь, капитализм, насилие по религиозному или национальному признаку, процесс старения». Газета вспоминает его как последовательного демократа, выступавшего против насилия и дискриминации в Индии.
Firstpost пишет о Гхоше как о национальном поэте бенгальцев: «В его энергичных стихах сложные политические проблемы упрощались до красноречивых, но твердых заявлений, не щадивших лицемерные правящие элиты». Несколько стихотворений Гхоша в переводе на английский, в том числе политико-поэтический диспут «Учитель и ученик», публикует сайт Scroll.in.
2. В доме творчества «Переделкино» открываются резиденции для литераторов — прозаиков, поэтов, переводчиков, исследователей. Уже в этом году планируют принять 250 человек — масштаб в постсоветской России небывалый. Резиденций серьезно не хватало — интересно посмотреть, что получится из этого проекта.
3. «Кимкибабадук» публикует эссе Ирины Карповой о Владимире Данихнове. Встреча с прозой Данихнова оказала на нее ошеломляющее воздействие: «В темноте комнаты перед окном, где медленно начинало светать, мне открылось новое знание, я поняла, как надо жить. Как угодно, только не так, как делали это герои „Колыбельной” — в летаргическом сне, в автоматическом повторении слов и действий, без цели и без любви». Роман «Колыбельная», по мнению Карповой, это «портрет русского мужчины… перед войной на Донбассе»: «Мужчина Данихнова не плачет, потому что мужчины не плачут, а когда все-таки решается заплакать, понимает, что не помнит, как это делается». Карпова сравнивает книги Данихнова с пьесами Дмитрия Данилова и прозой Александра Снегирева (которая ей активно не нравится). «Я надеюсь и жду, что его и их историю напишет Яна Данихнова, когда-нибудь, когда книги Владимира будут экранизированы, когда выйдет собрание его произведений, когда мы перестанем путать насилие и любовь, когда Россия будет счастливой».
4. Вышла новая книга Веры Павловой «Записки счастливого человека», написанная по следам карантина. В «Современной литературе» об этой книге пишет Борис Кутенков. «Здесь стерта грань между личным дневником и записью в ФБ, между наблюдением, далеким от художественного преображения, и стихотворением как преображенной реальностью. <…> Название… поначалу кажется условностью; велик соблазн счесть сборник актом откровенного эскапизма: мол, я счастлива вопреки творящемуся вокруг, цивилизационной катастрофе» — но Кутенков сопоставляет это название и тон книги с «умышленным оптимизмом» Людмилы Петрушевской и представлением Лидии Гинзбург о том, что «счастье, как все прекрасное, дается с трудом».
К рецензии приложено интервью Кутенкова с Павловой: «Знаете, я носилась одно время с мыслью исполнить „Евгения Онегина” Чайковского силами русских писателей. Сорокин своим прекрасным баритоном спел бы Онегина. Татьяну — Людмила Стефановна Петрушевская: более музыкального человека я не знаю. С тенорами всегда проблема, но, думаю, с партией Ленского справился бы Санджар Янышев. Гремин? Алексей Цветков или Лев Рубинштейн, я пока не решила. Я спела бы Ларину. Партии няни и Ольги вакантны».
5. Выложен мартовский номер «Нового мира»: здесь, среди прочего, напечатаны новый рассказ Бориса Евсеева и биографическая повесть Александра Ливерганта о сестрах Бронте (надо надеяться, скоро она выйдет книгой). В поэтическом разделе — стихи Андрея Пермякова, Анны Золотаревой, Андрея Василевского и Кей Райан в переводе Григория Кружкова:
Очень нужно порою
обратное чудо:
несколько самых
простых слов,
один божественный
глоток
вместо четырех мер
вина, спокойный отказ
умножаться —
одна рыба,
один хлеб.
Еще тут есть три новые виньетки Александра Жолковского: воспоминания о детстве, соображения об известной грубой шутке президента США Линдона Джонсона и рассказ о том, как Жолковский заподозрил переводчика Льва Гинзбурга в том, что тот приписал Гёте собственные стихи (подозрение оказалось ложным). Ольга Канунникова и Юлия Веретенникова публикуют воспоминания о покойном литературоведе Мироне Петровском, Дмитрий Бавильский — эссе об авторском формате у Тургенева: это опыт перечитывания его романов с соображениями о происхождении тургеневской интриги, о противостоянии Тургенева тенденциозности — невзирая на политический подтекст всех его романов, — и об эволюции его персонажей: «…подобно Альмодовару, „тургеневских девушек” автор лепил по собственному подобию (жертвенная любовь к Полине Виардо как раз о том же самом), а вот „лишних людей” конструировал как абстрактные величины, необходимые для фабульных надоб». В рецензионном разделе — последний, видимо, текст Инны Булкиной, скончавшейся в январе: рецензия на «Филэллина» Леонида Юзефовича.
6. «Русский пионер» во второй раз проводит литературный конкурс «Пробел», к участию приглашаются все желающие: «Пробел — это место, где можно пробовать, экспериментировать со словом, изучать свои возможности. Тут можно не бояться — никто не скажет „что это за заумь”, „зачем левой рукой за правое ухо” и тому подобный патриархальный вздор». Уже опубликованы, например, тексты Андрея Черкасова, Еганы Джаббаровой, Елены Сиреневой: «лестницы нас / не считают / за людей / кот полосат / другое тело». А еще здесь есть отрывок из романа Евгении Риц.
7. На сайте «Просодии» — три публикации из проекта Катерины Белаш «Поэты и вещи»: Белаш рассказывает о знаковых вещах из гардероба знаменитых поэтов, от Блока и Маяковского до Лимонова и Евтушенко. От Маяковского — понятно, желтая кофта, от Ахматовой — шаль, от Есенина — цилиндр, ставший частью есенинского облика случайно: «Поэты, вымокшие под холодным петербургским дождем, пытались хоть где-то найти шляпы, которые в то время выдавали только по ордеру. Их ожидала неудача: продавец в одном из магазинов сказал, что „без ордера может отпустить только цилиндры“».
8. На «Кольте» опубликованы фрагменты из автофикшн-романа кинокритика Анны Меликовой «Я тону в ускользающем озере» — о событиях 2014 года, о войне с Украиной. В начале отрывка — ввод российских войск в Крым и «Марш мира» в Москве: «Мы знаем, что все решено. Мы поем, что не сдадимся без боя. В песне мы чувствуем себя сильными. Но мы знаем, что бой проигран. Неизвестными остаются только детали: как именно, до какой степени и будет ли пролита кровь. Мы поем по-украински в центре Москвы, и это уже кажется нам невероятным событием». В центре этого текста — тяжелые отношения с подругой, живущей в Киеве, отношения, становящиеся из-за войны непереносимыми: «Ночью Вера звонит. Она предупреждает, что с сегодняшнего дня больше не разговаривает по-русски. <…> Поздно ночью Вера снова присылает сообщение: ну что, посмотрела, как гибнут люди в твоей стране, пока ты развлекаешься киношками в стране-агрессоре? Я не отвечаю».
9. Еще одна публикация на «Кольте»: поэт Александр Дельфинов подробно рассказывает о том, как он переводил стихотворение Уильяма Блейка «Лондон» для музыкального проекта Леонида Федорова и Игоря Крутоголова. Дельфинов решил переводить «а) современным языком; б) избегая штампа „классического перевода”, когда чужой текст адаптируется к русскому с помощью усредненного „псевдопушкинского стиля”; в) учитывая контекст иной культуры» — предуведомление, позволяющее оправдать многие переводческие решения. Дальше Дельфинов сравнивает свою работу с предыдущими переводами — Маршака, Зенкевича, Виктора Топорова и Сергея Степанова. Зенкевич, кстати, единственный сохранил переход с нерегулярного ямба на регулярный хорей в третьей строфе — которая, как замечает Дельфинов, еще и представляет собой акростих.
10. Говардский университет в Вашингтоне, один из исторически черных университетов, расформировал отделение классической филологии. В The Washington Post об этом с ужасом и горечью пишут Корнел Уэст и Джереми Тейт. Они отмечают, что Сократ, Катон и Цицерон вдохновляли таких деятелей, как великого аболициониста Фредерика Дугласа и Мартина Лютера Кинга. Они указывают, что утилитарное образование стало сейчас важнее воспитания души. Возникшее в последнее время в академической среде движение за «отмену классиков» они считают «признаком духовного разложения, морального упадка и глубокой интеллектуальной узости [sic!], беснующихся в американской культуре. Те, кто совершают эти чудовищные действия, считают западную цивилизацию либо незначительной и недостойной приоритизации, либо зловредной и достойной лишь осуждения». В тексте вообще много мест, за которые сторонники сброса Сократа с парохода современности с радостью ухватятся. Авторы предлагают отделять преступления Запада от его культурных достижений: «Преступления происходят от некоторых философий и некоторых проявлений цивилизации, а не от всех». Они отстаивают западный канон как «длящийся разговор элиты цивилизации о важнейших вопросах» — хотя в то же время говорят, как важно услышать голос каждого; античные философия и словесность позволяют «найти свой голос, а не просто эхо или имитацию чужих голосов, но нельзя найти свой голос, не будучи укорененными в традиции, облеченными наследием».
11. В серии Library of America вышел ранее не публиковавшийся роман Ричарда Райта, одного из самых значительных афроамериканских писателей XX века. Роман называется «Человек, который жил в подземелье». В The New York Times книгу рецензирует Дуэйн Реджинальд Беттс. Роман был написан в 1940-е — издатель отверг его, после чего Райт сократил текст до рассказа. Как полагает Беттс, сегодня полный текст выглядит пугающе релевантным. Проблемы Америки, о которых писал Райт, никуда не делись: «Ни в 1940-е, ни в 2020-е вы бы не хотели оказаться чернокожим мужчиной, которого останавливает на улице полиция по подозрению в убийстве» (именно это происходит с героем в начале романа). «Ричард Райт отчетливее, чем все остальные черные писатели, осознавал, что в отношениях чернокожих с полицией — корень понимания расизма». Из героя романа, человека по имени Дэниелс, выбивают признание в преступлении, которого он не совершал. «Подземелье» здесь вполне буквальное: Дэниелсу удается бежать через канализацию. «Под землей Дэниелс становится по-настоящему невидимым. Он больше не муж. Он не вспоминает, что он отец. Подземелье лишает его признаков идентичности, так же, как тюремное заключение. В книге больше не будет ни полиции, ни арестов, ни побоев, но Райт заставляет читателей задуматься, какова цена такой свободы». Дэниелс становится жителем подземелья, грабит ювелирные магазины — но деньгами оклеивает стены своей «камеры», а бриллианты похищает просто ради забавы. Утратив интерес к материальному, он теряет и мораль в надземном смысле этого слова. Это напоминает «Уловку-22»: ложное подозрение превращает героя в карикатуру на предполагаемого преступника. А среди выводов, которые делает Ричард Райт, такой: «Расизм позволяет жить в „осмысленном с виду мире” и умереть „абсолютно бессмысленной смертью”».
12. На Lithub основательница журнала Apofenie Кейт Цуркан рекомендует 10 книг современных украинских авторов, переведенные на английский. Здесь есть роман Андрея Любки «Карбид» и книга Олеси Яремчук об украинских национальных меньшинствах «Наши другие», рассказы Олега Сенцова и «Серые пчелы» Андрея Куркова. И, конечно, Андрухович и Жадан.
13. Вышла новая работа переводчика Роберта Чандлера — собрание рассказов Тэффи в серии NYRB Classics. The Paris Reviw публикует предисловие Чандлера к книге. «Часто бывает, что на писателя навешивают ярлык, но мало великих писателей пострадали от этого больше, чем Тэффи. Среди ее важнейших произведений есть невероятно мрачные, но многие русские читатели до сих пор знают ее только по юмористическим и сатирическим рассказам первых лет карьеры. Немногие критики осознали полную силу ее сочувствия к людям, ее чеховскую способность убедительно писать о самых разных представителях общества: неграмотных крестьянах, респектабельных буржуа, монахах и священниках, эксцентричных поэтах, растерянных эмигрантах и знаменитостях от Толстого до Распутина и Ленина. Кроме того, у Тэффи с поразительным талантом писала о детях, умела показать мир с точки зрения маленького ребенка». Писательнице, по словам Чандлера это непонимание публики было хорошо известно. В предисловии к сборнику «Неживой зверь» она рассказывает, как после публикации рассказа «Явдоха» — «об одинокой деревенской старухе, безграмотной и бестолковой и такой беспросветно темной, что, когда получила она известие о смерти сына, она даже не поняла, в чем дело, и все думала — пришлет он ей денег или нет», — некая газета с возмущением спрашивала, что же Тэффи нашла здесь смешного.
Чандлер сравнивает старую Явдоху с персонажем пьесы Беккета и пишет о том, как в своей прозе Тэффи работает с открытиями символизма. Анализируя сборник «Ведьма», переводчик вторит самой писательнице, говорившей: «Я, между прочим, горжусь своим языком, который наша критика мало отмечала…» «Сложно определить в точности, что делает язык Тэффи столь примечательным. Она мастерски пользуется повторами: часто одно слово оказывается лейтмотивом всего рассказа. В „Диком вечере”, например, прилагательные «дикий», «дикая» применяются к конскому глазу, ночи, человеку и высоте сиденья в упряжке-„таратаечке”. В „Русалке” повторяется — чем дальше, тем больше — слово „мутный”… Кроме того, у Тэффи превосходный слух на особенности речи разных слоев общества — от волынских крестьян до парижских эмигрантов. Неслучайно сатирик Михаил Зощенко в начале карьеры выписывал самые удачные неологизмы и намеренные ляпсусы Тэффи».