Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Татьяна Баскакова
— Роман Райнхарда Йиргля «Собачьи ночи» был опубликован в вашем переводе еще в 2007 году, однако русскоязычному читателю этот автор по-прежнему малоизвестен. Что бы вы могли о нем рассказать?
— Йиргль впервые был переведен на русский уже пятнадцать лет назад (я имею в виду роман «Собачьи ночи», позже публиковались фрагменты еще двух романов и два маленьких эссе), и книга эта имела интересную судьбу. У нее было, кажется, мало читателей, но зато очень преданных. Книгу быстро раскупили, и достать ее сейчас крайне трудно (но текст можно скачать в интернете). Меня периодически спрашивали (на презентациях других книг), не хочу ли я перевести еще какое-то произведение этого автора. Читательские отклики на этот роман появляются даже сейчас, в 2023 году, и в одном из последних таких откликов говорится:
«....Однозначно же можно утверждать, что данный текст Йиргля, как и тексты Кафки, не поддаются общепринятым трактовкам, главное — их надо переживать, а не объяснять. Переживать роман, где обыденное и макабрическое перемешаны и растворены друг в друге, где время выходит из-под контроля, где насилие и зло холодно-символическое и означает много больше самого себя, где исследование кризиса личности шокирующее и завораживающее одновременно».
О Йиргле я впервые узнала на переводческой мастерской в Германии, участникам которой предложили перевести по нескольку страниц из романов двух современных немецких авторов, чтобы потом иметь возможность обсудить проблемы перевода с ними самими. Нам всем прислали эти романы целиком. Книга Йиргля («Незавершенные», 2003) заворожила меня с первых страниц. Она произвела глубокое впечатление на всех участников из стран Восточной Европы, но все они в один голос говорили, что у них на родине публиковать такой экспериментальный текст ни одно издательство не возьмется. Я решила перевести другой роман Йиргля, понимая, что так будет и у нас, но мне повезло: немного позднее я договорилась о публикации «Собачьих ночей» с Дмитрием Волчеком, который жил не в России, но при этом был совладельцем книжного издательства в Твери.
Позже я купила и прочитала все романы Йиргля (их не так много) и пришла к выводу, что это один из самых значимых современных немецких прозаиков, прямой продолжатель литературной традиции модернизма (линии Альфреда Дёблина, например, но также и других европейских и американских авторов). Человек, обладающий философским взглядом на мир (некоторые фрагменты его романов читаются как культурологические эссе), создающий при этом очень жизненные (узнаваемые), но одновременно мифологизированные образы (например, незабываемый образ метро, берлинской станции Фридрихштрассе, где во времена ГДР осуществлялся контролируемый переход из Восточного Берлина в Западный и наоборот: в одном из романов Йиргля она изображена как пограничье между миром живых и миром мертвых, Аидом).
Станция Фридрихштрассе в 1964 году. Паспортный контроль для западных немцев, желающих попасть в Восточный Берлин
Райнхард Йиргль, родившийся в 1953 году, начинал писать в ГДР и был самым непримиримым из восточнонемецких писателей-диссидентов: в отличие от своих знаменитых коллег, таких как Хайнер Мюллер или Криста Вольф, он не пользовался эзоповым языком, а предпочитал писать в стол, без надежды на публикацию. Его первая опубликованная книга, «Мама-Папа-Роман», вышла в 1990-м и на фоне тогдашних бурных событий практически «пропала без вести» (позже она была переиздана). С 1995 года все романы Йиргля выпускало одно из интереснейших издательств Германии — мюнхенский «Ханзер-ферлаг». Йиргль неоднократно получал литературные премии, в том числе две самые авторитетные в Германии: Бременскую литературную премию (2006) и Премию имени Георга Бюхнера, дающуюся за совокупное творчество (2010). Йирглю она была присуждена именно после публикации романа «Штиль», в 2009 году.
В 2017 году, после скандала, связанного с одним из его высказываний по поводу политики в отношении иммигрантов, Йиргль полностью отказался от публикации своих новых произведений (которые он вроде бы продолжает создавать) и от любого рода публичных выступлений.
Райнхард Йиргль в 2017 году
— Почему вы решили заняться его творчеством? Чем оно вас в первую очередь привлекло?
— В романах Йиргля всегда идет речь о событиях большой истории, увиденных глазами обычных людей, о коллективных травмах, проговариваемых в отчаянных монологах. Он говорит о вещах, которые долгое время замалчивались или не отражались в литературе с такой полнотой, как у него. Например, о судьбах беженцев с восточных территорий в конце Второй мировой войны. Или, например, о том, что в ГДР до 1968 года для казней врагов режима применялись гильотины, сохранившиеся еще с нацистских времен (роман «Отщепенчество», 2005). О нивелирующем воздействии СМИ на человеческое сознание — уже в объединенной Германии. Это один момент. Второй — сильнейшее эмоциональное воздействие (на меня, по крайней мере) этих романов, которые всегда полифоничны, представляют собой мозаику из обрывков монологов разных персонажей, относящихся к разным социальным стратам, использующих как «высокую», насыщенную метафорами речь, так и просторечье, диалектизмы, всякого рода языковые игры. Я с удовольствием перевела бы любой его роман, но выбор для перевода первого, «Собачьих ночей», был обусловлен тем, что там эти не связанные между собою обрывки индивидуальных воспоминаний в итоге соединяются в единую картину — общечеловеческой памяти — и выстраивается миф о пишущем «осеннем» человеке, который не может перестать писать и умереть (или, что не исключено, человек этот существует именно как миф, а общая картина складывается сама собой, из выброшенных на свалку, никому будто бы не нужных клочков разрозненных воспоминаний).
— Что представляет собой роман «Штиль» и каковы его основные особенности?
— «Штиль» — не последний, не самый новый роман Йиргля. После него были опубликованы фантастический роман «Ничего от вас на Земле» (2013) и роман (скажем так, замаскированный под детектив) «Вверху огонь, внизу гора» (2016).
Я подписала договор на перевод романа «Штиль» в конце 2021 года и вскоре поняла, что вообще не могла бы делать в следующем году никакую другую работу. В этой книге Йиргля более последовательно, чем в других, исследуется феномен войны, мировой войны: Первой мировой, Второй мировой и еще одной, которая предположительно случится в будущем и будет отличаться от предыдущих. Чем отличаться? Приведу только несколько фрагментов, которые говорят о беспрецедентно большой роли СМИ в будущей войне (и о потере людьми привычки к самостоятельному думанью):
«...Родина там где стоит телевизор — Глаза Ощущения ослеплены такой Родиной & постоянно всасываются & гасятся телеэкраном, как земля всасывает разбрызганную кровь Убитых и забирает растерзанную плоть Казненных... <...> ...они говорят, что любят своих-детей свою-собаку & что их привлекает Все-прекрасное. Поэтому им нужен пульт дистанционного управления — remote control — Волшебная-палочка & последняя Виза, позволяющая Из-Бежать ответственности... <...> Сегодня человек перемещен в Неопределенную-зону между Фанатизмом & Тоской и там оставлен: Barbarus novus, Новый Герой с избыточным весом & повышенным уровнем холестерина: Это всё появилось не из далеких Пустынь не из Джунглей или с Отдаленных-островов; Маточный Раствор для всего-этого колыхался в обогреваемых центральным отоплением чанах распространенных=по-всему-миру городских многоэтажек, это процветало в конторах & административных-учреждениях: Здесь он и был рожден, Barbarus novus: наполненный осколками Чужой Речи, но сам — ограниченный-в-речевом-плане, с-уплощенными-чувствами, без-мыслей —; Пип-Шоурнальчики & Демоскопия вскармливали его, обеспечивали грандиозными цифрами: милльоннократное 1но=Душие, одинаковая Воля = одинаковые Радости... <...> — Им был бы очень нужен ангел-хранитель Достоинства, но у них нет ни того, ни другого — ни ангела-хранителя, ни достоинства : стратеги рекламы & чудо-целители прививают им условные рефлексы, а в дни Государственных Праздников & Выборных-Церемоний политики охотятся за поддающимися-учету голосами, чтобы прополоскать Эту-толпу=Эту-массу в Глупости... —
И потом внезапно ВОЙНА».
Такой позиции пассивных потребителей телепродукции Йиргль противопоставляет понятие, которое рефреном проходит через его роман (именно этот): свое-Волие. Этот роман — еще и об отношениях индивида и государства. Именно здесь Йиргль воспроизводит формуляры подлинных документов — например, подаваемую в официальные инстанции автобиографию или (страницу за страницей) — военный паспорт времени Первой мировой войны, где на маленьком вклеенном вкладыше перечислены сражения, в которых принимал участие данный солдат (среди них — ужасная битва на Сомме). По поводу этого вкладыша он пишет:
«...Ибо всё действительно Сделанное, Пережитое, Выстраданное находится в дурацком несоответствии с Написанным, с управляемо-Биографическим; все первоначальные жуткие затраты в плане скотского-Труда & перенесенных-Истязаний — и: потом 1-1ственная короткая запись, едва ли больше, чем 1 фраза; для Всего-этого хватает 1 кассового чека: Имя, дата рождения, дата смерти, как если бы речь шла о каком-нибудь домашнем животном, — а ведь это была 1 человеческая жизнь. <...>
С тех пор как каждому отмерена судьба не больше кассового чека в супермаркете — а большей она не бывает, — в то время как Тень уже опережает нас всех, спеша к Следующей-войне (каждый станет ее добычей, даже до 1го выстрела), и: всякий разумный-расчет считается не-свое-временным, — с тех самых пор сквозь это-Вечное-сегодня каждый все=еще марширует сам-по-себе=как-1ночка...»
Немецкий военный паспорт времен Первой мировой и вкладыш с указанием сражений, в которых принимал участие солдат. Иллюстрация из русского издания романа «Штиль»
Документы, которые приводит Йиргль, — это все, что желает знать о человеке государство. В самом же романе — на протяжении большей его части — отец и его взрослый сын, собирающийся уехать из Германии в Америку, уже в наше время вспоминают и обсуждают подлинную историю своей семьи. Вспоминают, реконструируют ее долго и с трудом, потому что поначалу не испытывают особо теплых чувств к родственникам, запечатленным в семейном фотоальбоме в условных, мало что говорящих позах. А между тем с этими родственниками, с пережитыми, но не изжитыми ими травмами напрямую связана их собственная трагедия...
Работая над переводом романа и над комментариями к нему, я поначалу ставила себе цель выявить подлинную историческую основу описанных в нем событий. Один пример: выяснилось, что под вымышленным названием Матильденбург скрывается город Потсдам (а называет его Йиргль так потому, что первое упоминание Потсдама относится к 993 году, когда император Оттон III даровал эту землю своей тетке Матильде).
Гораздо позже я обратила внимание на то, что у всех его персонажей есть мифологические прототипы. Сюжет романа, как если бы мы имели дело с палимпсестом, написан «поверх» круга преданий о Деметре и Персефоне, Дионисе и любимце Деметры Триптолеме (и Зевсе в его взаимоотношениях с этими богами). А главное, я поняла, зачем это понадобилось Йирглю. Дело в том, что именно в мифологии сложился способ описания значимых для человека событий, предшествовавший историческому взгляду на происходящее и альтернативный по отношению к нему. Для сюжета мифа важны не столько войны и деяния правителей, сколько история индивида и его семьи, его дéла, его до́ма, принадлежащей ему земли. Персонажи романа не отождествляются с древними богами, но принимают на себя их роли: роль девушки, матери и скорбящей старухи (Персефона и Деметра в двух ее ипостасях), отца семейства (Зевс), сына, еще не основавшего собственную семью (Дионис и Триптолем)... На протяжении своей жизни (так выходит у Йиргля) человек может эти роли менять. Всем такого рода персонажам романа свойственно одно качество, столь важное для Йиргля и отличающее их от обычных непритязательных потребителей телевизионной информации: то самое свое-Волие. Свою благодарственную речь при получении Бременской литературной премии Йиргль неслучайно назвал «О своеволии писателя как этосе».
— Какой жизненный опыт определил взгляды Йиргля? Повлияло ли на его творчество полученное им инженерное образование?
— Какой жизненный опыт? Опыт жизни в ГДР, конечно. Последовательное неприятие этого опыта и нежелание идти на какие бы то ни было компромиссы. Опыт чтения мировой художественной и философской литературы, отчасти в ГДР запрещенной или игравшей в официальной культурной жизни третьестепенную роль. В подтверждение своей мысли приведу еще одну цитату из романа «Отщепенчество», где содержатся явные намеки на сюжеты произведений таких влиятельных восточнонемецких писателей-диссидентов, как Франц Фюман, Хайнер Мюллер, Криста Вольф, Катя Ланге-Мюллер:
«Так, благороднейшие из Дисси-Дентствующих на официальных государственных мероприятиях всегда сидели в-1м-ряду; быть-диссидентом — это !привилегия... И они, преисполнившись рвения, не думали ни о гнили, ни о болотной жиже в подлеске ГэДэР... <...> своими формами для духовной выпечки они вычерпывали из словесного песка народные сюжеты о Марсии & Прометее, также целые вагоны, полные=стихов о падших несчастливых ангелах, а под конец появились Медеи & Кассандры как феминистки для лучше-оплачиваемых — / — все это очень далеко от ужаснейшей гонки друг-против-друга-вооружений: Семья Немота & Работа-в-3-смены; и еще дальше — от охранников & капо: от заключенных со сломанными челюстями отбитыми почками, валяющихся в бетонных камерах в собственном дерьме, от Норманненштрассе [=канцелярии министра госбезопасности] — Баутцена [=тюрьмы для политзаключенных] — расстрельных камер в Лейпциге и Франкфурте-на-Одере. <...> Сперва с книгами, а потом и со страной этих ГэДэР-писателей он все связи порвал».
Инженерное образование — возможно, я не знаю — сыграло какую-то роль в умении Йиргля виртуозно выстраивать структуру романа (опирающуюся, в частности, на сквозные лейтмотивы).
— Произведения Йигрля вызывают в Европе немало споров — большинству читателей его экспериментальный стиль по сей день кажется весьма непривычным. Почему писатель выбрал столь усложненную манеру повествования?
— Йиргль всеми средствами противится тому, чтобы читатель легко и бездумно скользил глазами по строкам книги, с нетерпением ожидая развязки увлекательного сюжета. В одной статье сам он объяснял свою языковую стратегию так:
«Именно теми способами, какими мы сегодня вынуждены говорить и писать (мог бы я прибавить), принуждали к молчанию наших предков.
Отчужденный от себя, от своего языка и от общества человек может обнаружить новые взаимосвязи, наблюдая тот след, который проложила в разорванной поверхности общества свернувшаяся как кровь и ставшая словом история самого человека. <...>
С тех пор как я занялся поисками подходящего для меня способа письма, я предпочитал — во всех моих опубликованных до сих пор работах — тот путь, который учитывает средства, а значит, и возможности свободы, заложенные в текстуальной самости (в воле конкретной системы письменности к письменной реализации себя): индивидуализированные формы написания слов; модификации грамматики, типографического образа текста и пунктуации. <...>
Сказанное предполагает, что Читатель может вступить в такого рода диалог и в этом смысле стать со-работающим над книгой».
Станция Фридрихштрассе в 1989-м. Паспортный контроль для восточных немцев, выезжающих в Западный Берлин
— Вы упомянули о том, что Йигрль не один год писал только в стол, но он, разумеется, был далеко не единственным писателем в ГДР, испытавшим на себе давление цензуры. Отсюда вопрос: можно ли говорить о неких общих чертах, отличавших восточнонемецких писателей от западнонемецких?
— Каждый действительно интересный писатель, думаю я, имеет свои неповторимые особенности, поэтому вопрос о разнице между писателями ГДР и ФРГ (вообще как представителями двух отчетливых групп) кажется мне не особенно удачным. Могу только сказать, что, поскольку между общественным устройством ГДР и СССР было много общего, мне очень часто кажется, что Йиргль пишет о вещах, непосредственно касающихся лично моего жизненного опыта.
— А как на писателей из обеих частей страны повлияло ее воссоединение и выделяется ли как-то на этом фоне Райнхард Йигрль?
— Воссоединение Германии было воспринято и многими немцами, и многими писателями обеих частей страны с большими надеждами. На этом фоне Йиргль выглядит закоренелым пессимистом, видящим и критикующим недостатки не только ГДР, но и новой Германии. Он, как некогда Кассандра, предостерегает от опасных тенденций в общественной жизни, и это часто вызывает неприятие со стороны читателей, критиков, других немецких писателей.
В своем лаудацио Йирглю, произнесенном по случаю присуждения ему Бременской литературной премии, литературовед Уилфрид Ф. Шёллер выразил это сложное, двойственное отношение немецких читателей к творчеству Йиргля так:
«Мы, очень хорошо натренированные на достижение компромиссов, выбор наименьшего зла, порционирование социальных катастроф, хотели бы отмахнуться от ярости рассказчиков Йиргля и сказать: ярость непродуктивна — она знает только жесты отторжения, манихейское разделение на Добро и Зло. Ярость искажает мир, представляя его в виде простых противоположностей... Однако ярость рассказчика Йиргля устроена по-другому: она цветет всеми красками языка, она обогащает нас новыми словами, помогает нам что-то высказать; это — ярость искусства, ницшеанская ярость над бездной».