Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ольга Зондберг ускользает и в стихах и прозе. Трудно сказать конкретно, о чем она пишет. Она пишет отдельными мазками. Хочется ухватиться за эту мысль и попытаться через нее выстроить описание. Отдельные мазки сразу отсылают к импрессионизму, если стараться быть точным — к пуантилизму. Но достаточно импрессионизма. И тут же видна разница: если в импрессионизме из отдельных мазков складывается цельная картина, то здесь ее нет. Мазки не претендуют на цельное описание сцены, объекта, события. Между ними остаются бреши. Тогда абстракционизм? Но нет, каждый кусочек-мазок взят из реальной жизни, он содержателен, просто не встраивается в сквозной стержень сюжета или описания. Реальные объекты, перетекающие друг в друга в рамках одной картины, — это будет сюрреализм. Возможно, это ближе, но если читать Ольгу Зондберг, то в процессе такое определение не приходит на ум. Да и вот в чем ошибка: картина жизни взята из реальности, тут нет элемента сна или фантазии. Хотя на самом деле есть. Есть абсурдистские вставки, есть что-то такое эдакое. Но оно не ведет и есть не везде. Слишком много простого быта. Последняя попытка из этого ряда: примитивизм, детский рисунок, где перспектива нарушена, все расположено на одной плоскости, а человечек — размером с дом, и у него в руках цветок. Но для примитивизма ее творчество слишком изысканно, в нем есть «арт-хаусный» элемент. В общем, ничего не вышло. Точнее, Ольге Зондберг удалось ускользнуть.
Сейчас я читаю ее книгу «Очень спокойный рассказ», пишу по свежим впечатлениям. Ранее мне не удавалось найти эту книгу в продаже даже у букинистов, но тут я бесцельно гулял по сетевому простору «Озона», вбил в поиске «Ольга Зондберг», и книга 2003 года вдруг оказалось в продаже по цене в 300 руб. Купленный экземпляр оказался новым.
Ее ускользание бросает мне творческий вызов. Легко писать о том, о чем легко пишется. Легко писать о понятном и конкретном. Но как нужно описывать Ольгу Зондберг?
Первой ее книгой, что я прочитал, была «Хризантемы крысе в подвал». Название мне не очень, а стихи понравились. Из больших кусочков я собрал коллаж, который затем исполнил на альбоме «Стихи о смерти и другие стихи». Так пропустил автора через себя, впустил в свой мир, зафиксировал какую-то близость или взял на себя ответственность. Когда в магазине встречаешь сиротливо стоящую книгу автора, стихи которого ты исполнял и которой у тебя нет, — приходится брать. Ну, бывает, конечно, что ты выделил для себя только отдельное произведение, а все остальное не близко, тогда ответственности нет. Но тут была. А почему сиротливо? В магазине книги стоят в забитых книгами шкафах. Они часть большой общности. Возможно, потому, что книга стоит там годами, а может, сознание подкинуло слово неудачно, но почему-то эмпирически кажется, что использовать «сиротливо» было верно.
Чтобы описать творчество Ольги Зондберг, можно было бы воспользоваться ссылками на ее поэтических соседей, Сергея Тимофеева или Станислава Львовского. Эта параллель была бы продуктивной и сущностной. Но такой ход не несет в себе никакой интриги. С большой вероятностью человек либо читал всех троих, либо не читал ни одного. Хочется брать что-то подальше, из другого поля.
Позавчера я вернулся из Челябинска, куда ездил в гости к музыканту Ивану Лужкову. Он раньше выступал под псевдонимом Никита Прокопьев, мы с ним еще записали совместный альбом. В эту поездку мы с ним сочиняли на студии. Я подумал, что в его музыкальной поэтике есть сходство с творчеством Ольги Зондберг. И надо бы посоветовать ему ее почитать. Благо в Челябинске есть книжный магазин «Поэзия», который держит местный работник культуры и поэт с большим стажем Александр Самойлов. Наверняка можно купить у него. С Самойловым мы тоже встречались в Челябинске, он очень обаятельно рассказывал о своей жизни. Стоило бы взять у него интервью, где задать все эти вопросы, зафиксировать рассказ. Но я забыл посоветовать Ивану Лужкову Ольгу Зондберг. Пусть совет будет вшит в статью. Но может ли читателю что-то сказать указание на сходство их поэтик? Очень трудно себе это представить. Нет, в общем случае я бы ответил «нет». Значит, опять ускользает.
«Хризантемы крысе в подвал», когда я их купил, только вышли. Их легко было найти. Это был 2022 год. Все предыдущие книги затем встречались мне отдельными мазками на полках привычных независимых книжных. При визуальном осмотре сложно найти книжку, на корешке которой ничего не написано. Но Ольге Зондберг ускользнуть так просто не удалось. Среди случайного соседства я выхватил ее «Семь часов одна минута». Большая удача найти. До этого было попроще, попались «Вопреки нежеланию и занятости» по узнаваемому дизайну, а две другие и вовсе были подписаны. «Сообщения: граффити», странное издание, где моностихи или афоризмы расположены шрифтом на фоне стены, повторяющейся из страницы в страницу. «Сообщения: imerologio (2003–2008)» единственными оказались не распроданы, а вышли в 2010 году. Они с сайта издательства, но видел потом и на полках. Там Ольга Зондберг ежедневно писала по абзацу или отрывочку текста. Иногда побольше, иногда поменьше, и так пять лет. За пять лет удалось скопить большой объем. Я прочитал кусочек. Надо будет дочитать до конца работы над статьей. Еще две ранние книги, «Книга признаний» и «Зимняя кампания нулевого года», доставанию не подлежат. Да и цели такой нет. Про «Очень спокойный рассказ» я уже написал, вот и все ее восемь. «Восемь часов одна минута» — в качестве небольшого дополнения я углядел одну интернет-публикацию «Все города теперь одинаковы». Показалось важной.
Дмитрий Данилов — теперь уже известный драматург и писатель. Можно сравнить Ольгу Зондберг с ним: похожи своим вглядыванием в простой быт-ход жизни. Но Данилов ведет рассказ последовательно, в то время как нить Зондберг разрывна. Данилов всматривается во все вокруг, в город и архитектуру, в дорогу и пейзаж. В центре внимания Зондберг остаются люди и их переживания. Или обрывки их мыслей. Она не «сидит и смотрит», скорее находится в бытовом движении, бросая взгляды в разные стороны и подмечая какие-то детали, выхватывая их неочевидным образом, комбинируя из разных времен. Складывает мозаики из элементов.
Почему я решил написать о ней? Не могу сказать, что мне нравится все, что она пишет. Многие вещи кажутся слабыми или проходными, и это при малом объеме творчества. Но те, что ощущаются сильными, как-то проникают вовнутрь. Это сложно описать, по причине все того же ускользания.
Есть еще причина, но она более формальная. Когда познакомился с чем-то неведомым и ярким, хочется о нем рассказать. Это другой вид ответственности. Предать публичности личное знание. Нельзя сказать, что про Ольгу Зондберг никто не писал. Семь ее книг вышли в двух издательствах — «АРГО-РИСК» и «Новое литературное обозрение». Уточнение про восьмую раскрывать не стоит, потому что это как было выше с импрессионизмом. Про Ольгу Зондберг писали те люди, которые систематически пишут про книги этих двух издательств. Других отзывов мне не попадалось. Явно они бывали. Но все же. Мне показалось, что стоит попытаться вывести знание об Ольге Зондберг из внутренней циркуляции в узком кругу. Не то чтобы я мог на что-то принципиально повлиять, но взаимодействовать с миром, показывая собственный скромный пример, — моя привычная тактика, ничего лучше я не придумал. Да и не я придумал, конечно, оно из христианства. Вот и выполняю сейчас.
Ольга Зондберг. Фото: rusfreeverse.com
Сходство с Дмитрием Даниловым не закончилось на том, что написано выше. Дмитрий Данилов предлагает свой взгляд на мир и неявную философию. Читая его, перенимаешь, начинаешь так же приглядываться. Когда-то я писал про него большую статью. Его взгляд на мир отличается от того, каким смотрю я. То же и с Ольгой Зондберг. Важны не отдельные вещи, важен взгляд на мир, который можно ощутить, читая одну или несколько ее книг. То есть отдельные вещи тоже важны, потому что сильные помогают прочувствовать это больше, чем слабые. Но и слабые подкрепляют, несут в себе тот же заряд. Мне кажется, чтобы поглубже прочувствовать, надо читать побольше. Так происходит погружение. В этом плане проза оказывается даже лучшим помощником, с ней проводишь больше часов или минут. Хотя книга «Очень спокойный рассказ» начала мне наскучивать уже на первой трети. Но не стоит давать скуке взять верх над собой, направленность воли дает возможность с легкостью ее победить.
Этот взгляд на мир можно было бы назвать поэтическим, но это же скучно, мне не стоит напускать скуку вовне. Он необычен, и это куда важнее. Обретя чужой взгляд, можно осмотреть им свою жизнь и увидеть в ней что-то новое. Обычный взгляд — ты им и так уж обладаешь. А необычный, индивидуальный как нельзя лучше подходит для этой затеи. Поэтический он или нет — не играет никакой роли. Поэзия тоже может быть обычной. И даже никак не проигрывать от этого.
Ольга Зондберг родилась в 1971 году. В нулевые она принадлежала к поколению тридцатилетних, это были люди, которые начинали работать в офисах. Первое поколение, для которого офисы были естественной средой. Первописатели офисной жизни. На их стиль письма могли влиять sms и icq. У Дугласа Коупленда в его «Поколении Х» такие назывались «яппи». Давно не встречал этого слова. Зато, написав предпредыдущее предложение, прокрутил в голове содержание «Поколения Х». И понял, что параллель между Коуплендом и Ольгой Зондберг провести очень даже стоит. Сходство есть и в настроении описания. Это такой добрый и не-трагичный тон, размеренная жизнь без эмоциональных потрясений, состоящая из деталей повседневности. Или потрясения присутствуют, но редко и не фатально. Их удается обойти, продолжив ту же повседневность. Она все обволакивает. Спокойный рассказ. Да, тут ускользнуть будет уже труднее. Пора привести цитату, она из рассказа «Зимняя кампания нулевого года»: «Люди, горожане, их взбитые, легкие, будто наносной слой февральской ледяной крошки, привычки — работать, есть, спать, бывать иногда в театре, в кино, на катке, мыть руки и украшать себя».
Пусть творческий метод — это мазки и фрагменты. Но чем больше фрагментов, тем ближе к целому. Они даны нелинейно, время идет изломанным ходом, но неупорядоченный столбец значений можно расставить в Excel в порядке убывания или возрастания. Это делается одним кликом мыши, было бы собрано. И сразу вторая цитата. Предлагаю смотреть на нее как на самоописание творческого метода: «Коль скоро расстояний никаких нет, то легкость перескока с любого предмета на другой без необратимых последствий требует (это такая требовательная легкость), сказав А, немедленно сказать и В, иначе создается впечатление, что А было ненастоящее и лучше бы его не поминать, пока тихо, поскольку вокруг настоящего А непременно прыгают всякие там В, С и D».
В детстве я не пропускал ни одной серии «Футурамы», я буквально соревновался в последовательности с товарищем и смог обскакать его — он пропустил одну серию. С таким багажом трудно не подметить звуковое сходство между фамилией Ольги Зондберг и доктором Зойдбергом, персонажем мультика. Эта параллель абсолютно бессодержательна, но она упорно приходит в голову.
Интересно, что в челябинском магазине «Поэзия» не нашлось книги «Хризантемы крысе в подвал», которую я хотел посоветовать взять Ивану Лужкову. Там есть только «Вопреки нежеланию и занятости», которая показалась мне не такой яркой. Но можно выписать из столицы, или Александру Самойлову будет нетрудно при следующем заказе из «НЛО» прихватить экземплярчик. «Хризантемы» я читал дважды.
Почему я все-таки решил писать эту статью? Изложенная выше аргументация не убедила меня самого. Есть огромное количество авторов, которые меня впечатлили, но про них я ничего не написал. Видимо, произошло какое-то стечение обстоятельств, которое трудно отрефлексировать. Помню, у американца Ричарда Хьюго была книга «Пусковой город», там изложена идея про посещение иного города, которое запускало поэтический поток, живое впечатление, передающее творческий импульс. Что было таким впечатлением? Я опять не вижу его в памяти. Но потребность написать была сильной.
У Джима Джармуша был неплохой фильм «Патерсон» про поэта, вглядывающегося в быт бесхитростной жизни, он работал водителем в провинциальном городе. Еще одна уместная параллель с Ольгой Зондберг, хотя творчество у них разное. Но сродство атмосферы уловить стоит. А еще мне вспоминается христианская идея про подвиг ежедневной постоянной жизни как насущную задачу современного человека. Поэтому внимание к ней так важно. Поэтому мне важно творчество Ольги Зондбрег? К тому же у нее есть доброта и приятный легкий игривый юмор. И коты. И вот такая цитата из рассказа «Промысловое собрание»: «(вынимает из верхнего кармана жакета нелинованную бумажку). На букву „эн“: новый год, нахождение клада, новоселье, наслаждение чем-либо, надбавка к зарплате... на букву „о“: отдых, отпуск, обретение утраченного... на „эс“ свидание, свадьба, свершение, смешной анекдот, спокойствие... дальше по одному — на „дэ“ день рождения, на „ха“ хорошая погода, на „эр“ романтическая встреча... извиняюсь, еще рождение потомства, в том числе у любимого домашнего зверя, на „бэ“ благодати сошествие, на „че“ чудо, на „у“ увлеченность. Больше всего их оказалось на „пэ“ и на „вэ“, а именно: праздник, представление к награде, получение наследства, полный покой, путешествие, просветление, приятная встреча, победа, пуск горячей воды, подарка получение, покупка чего-нибудь нужного, прилив сил, предвосхищение, приобщение, прогулка на свежем воздухе, выздоровление, выходной день, выход из мест заключения, вкусно поесть, всегда выигрывать, веселье, влюбленность, и, наконец, возвращение в рай».
Название «Шум дождя как средство массовой информации» я взял из сборника моностихов и афоризмов Ольги Зондберг «Это недолго». Мне оттуда запомнился еще один: «Лучше бы они экономили силы на саморазрушении».
Почему от книги «Очень спокойный рассказ» я устал на первой трети? Память о прочитанных ее книгах говорит мне, что Ольга Зондберг хороша там, где она проста, и слабее там, где она сложна. В этой книге ей не везде хватает легкости, встречается перенагромождение штрихов. Во многих других это иначе. Хотя и не все легкие складываются во что-то сильное. Тут мы возвращаемся к аналогии с детскими рисунками и примитивизму. Или нет, это минимализм. Область, где она сильнее. Но это утверждение в целом тоже не кажется мне верным.
Лучше еще раз вернемся к сюрреализму. У Ольги Зондберг есть стихотворение под названием «Поплавский» 1997 года:
Поплавский
Он спит в кафе, держась за край стола.
Во сне снимает кепку, и сонливо
выводит на стекле «lumière astrale»
железной кистью с грифельным отливом.
Запоминает беглую строку
«Какой поэт не любит гладить кошек»,
и забывает эту чепуху,
когда идет гулять и видит лошадь.
Разглядывает мелкие черты
лица на аверсе монеты мелкой.
Устав до наступленья темноты,
ложится на спину и на скамейку,
не зная, что поверхность холодна,
что мимо едет девочка в дормезе,
и ей от нетерпения и сна
темно дышать, как яблоку на срезе.
1997
Буквально сегодня я был участником разговора о Борисе Поплавском. Такие в последние полгода происходят часто, что вылилось в альбом на его стихи «Дирижабль запел». Там (в разговоре) я сказал, что сюрреализм Поплавского был естественным ходом мысли, который совпал с теоретическими построениями французов. Поплавскому не нужно было напрягаться и теоретизировать, чтобы быть сюрреалистом. Напротив, ему достаточно было расслабиться и разглядывать свой поток мыслей. Это же можно сказать про Ольгу Зондберг. Судя по мировосприятию, которое она транслирует в творчестве. Нелинейность времени и фрагментарность — скорее всего, для нее это естественно. Это не значит, что она не может иначе, но ей так проще. Зато эта идея опровергает мою предыдущую идею о простоте. Вероятно, сложность Ольге Зондберг столь же естественна. Если научиться чувствовать естественность сложности, она перестанет быть сложной, раскроется и расцветет. Учиться трудно. Но чтение можно воспринимать и как вызов такого рода.
А вообще в таком творческом методе формальные критерии качества сформулировать не выйдет. Он от них ускользает. Какой текст ярче, а какой более блеклый — это надо самому для себя.
Обычно, когда я пишу статьи, я использую их как повод, чтобы прочитать все скопившиеся дома книги автора, добавить материалы из интернета, интервью или отдельные публикации. Засесть на какой-то срок, погрузиться, обдумать, погонять внутри головы. Расставить все в хронологическом порядке. Осознать диалектически раскрывающееся развитие творческого пути и самого автора. Произвести весь анализ, сформулировать стройную модель. Зафиксировать результат и показать читателям.
Выше я писал, что у некоторых авторов можно перенимать взгляд. Чужой взгляд, отличный от твоего. Взгляд Ольги Зондберг призывает меня к нарушению своих правил. Я уже запланировал объем дочитывания — две прозаические книги, объем перечитывания — три поэтические, объем интернет-чтения — три ссылки. Задумал расспросить товарища, поэтического обозревателя, про Ольгу Зондберг, уточнить, ведет ли она интернет-активность, и если да, то что же там, что она писала в новое время последних полутора лет.
Всего этого я теперь делать не буду. Отложу с сейчас на потом. Ускользающее творчество лучше ловить ускользающим текстом. Личное творчество лучше ловить личным текстом. Фрагментарное творчество можно пытаться ловить фрагментарным текстом. Ускользнет ли такая статья от читателя? «Кто знает?» — так называется спагетти-вестерн с Джаном Марией Волонте и Лу Кастелем, который раньше мне нравился. Вполне возможно, что понравился бы и сейчас. Все же Дамиано Дамиани. А этот текст я написал с часу до полшестого ночи 09.06.2023. А ведь хотел уснуть не позже четырех. Но время подходящее, мысли идут и рассеиваются сами собой. Хорошо, что теперь текст написан. Надо было рассказать про Ольгу Зондберг кому-то еще, неведомым читателям сайта «Горький». Интересно, пишет ли она так же, за один заход, или же текст у нее занимает много времени? Не думаю, что за один.
Стихотворение Ольги Зондберг «Поплавский» раннее, стилизованное, не очень демонстрирует ее поэтику. Лучше было бы выбрать другие, но ведь это тоже скучно. Описательный метод, метод статьи с элементом легкой проекции на себя художественного метода — кажется мне более живой задачей. У Ольги Зондберг чувствуется прекрасное биение жизни — правда, в тихие ее периоды. Нелинейность времени проще ощущать, когда время не пытается остро навязать свою линейность. У меня под рукой есть другие стихотворения Ольги Зондберг. То есть как: я хотел спеть еще из нее и для песенного варианта объединил два фрагмента. Перередактировал и дописал к ним что-то самостоятельно, умеренно нарушая исходную поэтику. Приведу именно такой вариант. Надеюсь, это не будет сочтено за излишнюю вольность и саморекламу. Хотя понимаю, что все это может быть считано в негативном ключе. Но ведь цели такой правда не стояло. Просто именно так несет поток. А футурист Игорь Терентьев утверждал: «Моя цель — сделать котлеты конкретнее».
в детстве снег был мокрым
смех бескрайним
в нем покачивались
капли плача
пространство разливалось
по углам укромным
толща времени
легким бременем
детство пройдет
не плачь мальчик-девочка
не плачь кошка-кот
оно пройдет
бумажные солдатики
журавли-оригами
смотрят ровно в ту сторону
куда оно все идет
не плачь кошка-кот
журавлики-оригами
смотрят ровно в ту сторону
куда оно все идет
в детстве снег будет мокрым
смех бескрайним
и закончится
все иначе
ваш Иван Щеглов