1. Одни сайты еще подводят итоги, а другие уже раскрывают карты на будущий год. В свежих подборках заранее назначенных главных книг можно обнаружить даже то, чего еще нет в издательских пресс-релизах — и выудить интересные новости. Так, из материала «Собаки» узнаем, что скоро нас ждут новый роман Маргарет Этвуд, большой том неопубликованных работ Михаила Гаспарова и воспоминаний о нем и мемуары Франсин дю Плесси Грей — писательницы, литературного критика, дочери возлюбленной Маяковского Татьяны Яковлевой. В списке «Афиши» еще больше интригующих анонсов: романы Боба Дилана, Дональда Бартелми, Дона Делилло, Михаила Гиголашвили, эссе Жоржа Перека о живописи, два давно назревших переиздания — «Vita Activa» Ханны Арендт и «древнеримская» поэма в прозе Алексея П. Цветкова «Просто голос». Из материала «Года литературы» выясняется, что Захар Прилепин пишет биографию Есенина. Вероятно, продолжится программа по посмертному привлечению классики под знамена родной Прилепину идеологии: у него выйдет еще и сборник «Взвод», доказывающий, что русские писатели были не дураки повоевать.
2. И все-таки еще немного итогов. Несколько наших изданий расспросили известных литераторов о том, каким был для них книжный год. На «Кольте» Анна Наринская*Признана властями РФ иноагентом. отмечает стагнацию литературы и общественной мысли, Илья Данишевский говорит о кристаллизации образа «усредненного» потребителя культуры, Кирилл Медведев перечисляет важные события в поэзии и социальном активизме, Андрей Василевский напоминает, что на наших глазах «умирают» толстые журналы — не в каком-то концептуальном, а во вполне приземленном, финансовом смысле; Илья Кукулин рекомендует новые гуманитарные исследования, а Наталья Иванова противопоставляет разрушительной скандал в ПЕН-Центре созидательной стихии «Нон-фикшна». РБК попросил писателей назвать лучшие прочитанные книги: к примеру, Алексей Иванов советует «Историю свердловского рока» Дмитрия Карасюка, Марина Москвина — «Фрагменты любовной речи» Барта, а Алиса Ганиева — роман Сергея Лебедева «Люди августа». «Открытая Россия» спрашивает об отношении к премиальным сюжетам («Боб Дилан хорошо поет, но Алик Мирзаян делает это лучше» — Евгений Попов), новогоднем чтении («Если вы хотите художки — надо читать Алексея Иванова» — Павел Подкосов) и государственной политике в области чтения («Ничего не происходит» — Борис Куприянов).
В «Афише» Дарья Варденбург называет 50 лучших детских книг года (к каждой дается аннотация). «Журнальный зал» отчитывается о самых популярных прозаических публикациях 2016-го: на первом месте — не полюбившаяся критикам «Травля» Саши Филипенко.
В западных СМИ хочется отметить материал Lithub — 50 самых заметных литературных событий года, понятное дело, с прицелом на Америку. Вышло три части (1, 2, 3), сегодня как раз должна появиться четвертая, собственно самая главная. Вероятно, место там зарезервировано для Дилана. Среди уже отмеченных событий — 400-летие смерти Шекспира, перезапуск сайта Guernica и закрытие сайта Bookslut, сокращения в Penguin Random House, продажа с молотка праха Трумена Капоте, новый рост популярности книжных клубов, скандал с Лайонел Шрайвер, победа Пола Бейти на «Букере» — ну и Трамп, конечно, Трамп вездесущ.
А The New York Times опубликовала список лучших поэтических книг года — от 91-летней ливанской художницы и поэтессы Этель Аднан до индианополисца Джордана Занди. Из десяти авторов, насколько я понимаю, на русский переводили двоих: Кевина Янга (не сказать, чтобы удачно) и Стиви Смит (тут, по счастью, работал Григорий Кружков).
3. Четыре потери прошедшей недели. Умерла, не пережив последствий инфаркта, Кэрри Фишер — сотни миллионов человек знают ее как принцессу Лею из «Звездных войн» и гораздо меньше — как писательницу. Статьи о литературном пути Фишер вышли в Quartz (здесь вспоминают, как писательский опыт помогал ей создавать блестящие киносценарии) и в Los Angeles Times: «Воспоминания Фишер далеко не всем понравились… но, может быть, в конечном счете открытый разговор о собственных психических заболеваниях, лекарствах и прочих веществах — самое важное, что она сделала. Не так-то просто обнажиться перед миллионами и сказать: „Вот что происходило, пока вы смотрели на меня как на принцессу“. Фишер именно это и сделала — бесстрашно и без церемоний, — и ее отказ от молчания помог хотя бы частично избыть стигму, которая до сих пор сопутствует лечению зависимостей и психических расстройств», — пишет Джон Скальци.
За три дня до Фишер скончался 96-летний Ричард Адамс — автор романов «Обитатели холмов» и «Шардик». В The Guardian о писателе вспоминает Джулия Экклшер. Она рассказывает об «Обитателях холмов» — аллегорическом романе о странствиях кроликов (да, настоящих кроликов, семейство зайцевых, отряд зайцеобразных) — и об истории их публикации: длинную кроличью сагу не хотело брать ни одно издательство, наконец кто-то рискнул — и получил бестселлер, разошедшийся к настоящему времени в количестве 50 миллионов экземпляров. Как и многие выдающиеся «детские, да не детские» книги, эта началась с непритязательных сказок, которые автор сочинял для своих детей.
27 декабря пришло известие о смерти ирландского поэта Джона Монтэга. Ему было 87 лет. «Те, кто слышал выступления Монтэга, наверняка вспомнят то, что поэт Дерек Махон называл „мифическим заиканием“, — пишет в The Guardian Джон Грининг. — Стремление высказать себя, найти слова для невыразимого, непроизносимого… — движущая сила его творчества, часто автобиографического». Незадолго до смерти Монтэг получил литературную премию фирмы Bord Gáis Energy — и его коллеги записали видеоролик, в котором почтительно рассказывают о старшем поэте. «Между масштабными набросками и полотнами некоторых его работ и небольшими, более личностными произведениями — свой словарь, оптика, повлиявшая на целое поколение», — говорит Питер Фэллон.
А вчера стало известно о смерти польского писателя, переводчика русской литературы, главного редактора журнала «Новая Польша» Ежи Помяновского. В его переводах в Польше читают Чехова, Толстого, Ахматову, Мандельштама, Бабеля, Булгакова, Солженицына, а благодаря «Новой Польше» у нас есть возможность читать по-русски современную польскую поэзию, прозу, публицистику. Биографическую статью о Помяновском можно найти на сайте «Культура Польши».
4. В «Афише» Анастасия Завозова советует на выбор семь викторианских романов для каникулярного чтения: «Из представленного списка романов — не самых известных: здесь нет ни Диккенса, ни Теккерея, ни Уилки Коллинза — мы рекомендуем выбрать один и читать его как минимум все каникулы, небольшими порциями — да, впрочем, и на год растянуть один такой роман можно совершенно без зазрения совести». Пусть книг всего семь — список внушительный: Гаскелл, Троллоп, Джордж Элиот, Шеридан ле Фаню, Мередит, Энтони Хоуп, Джордж Макдональд. Если честно, и радует, и удивляет, что все это переведено на русский язык и переиздается сегодня.
5. «Дискурс» продолжает публикацию комментариев филолога Александра Кунарева к «Евгению Онегину». Казалось бы, после Набокова и Лотмана заниматься этим бессмысленно, но отличие текста Кунарева — в выбранном тоне: он заявляет, что сейчас расскажет нам о знакомом с детства тексте нечто невообразимое («Одной из задач филологии как раз и является обнаружение потаенных смыслов в, казалось бы, совершенно прозрачных с точки зрения массового сознания строчках»). Кунарев препарирует вторую строфу пятой главы — «Зима!.. Крестьянин, торжествуя…» Кажется, если вы знаете, что такое кибитка и облучок, никаких иных загадок здесь не найти, но не тут-то было. Исследователь предоставляет доказательства остроумной гипотезы: в сцене с дворовым мальчиком, катающим жучку в салазках, Пушкин зашифровал реминисценцию эпизода из истории «Арзамаса»; мальчиком-шалуном при этом оказывается он сам, а жучкой — то ли Жуковский, то ли дядя Пушкина Василий Львович. Аргументацию, в ходе которой Кунарев сам выдвигает естественные возражения и тут же их отметает, легко назвать если не прямо бредовой, то притянутой за уши — но плюс ее в том, что из катания собаки в салазках один за другим выныривает множество увлекательных фактов, известных лишь знатокам литературной жизни 1810-х.
6. В Журнальном зале за отчетный период появились свежие номера «Интерпоэзии» и «Урала». В первом стоит обратить внимание на переводы украинских поэтов (Марианны Кияновской, Сергея Жадана, Галины Крук, Юрия Издрыка) и прозу Шамшада Абдуллаева: здесь Абдуллаев сознательно, с нажимом, пользуется той техникой, которую отмечают многие рецензенты, — сопоставлением слова с кинематографией. Весь текст — экфрасис фильма Алена Рене: «От первых цветных кадров в Песни о стироле явно веет неожиданной колористической вспышкой, которая ворошит, как улей, зрительскую память о залитом солнцем пространственном усердии (настоящее происходит не здесь, в физическом месте, в котором ты пребываешь, но в гипотетичном воздухе твоего волевого представления)… На двенадцать минут, примерно (из четырнадцати – ровно столько длится Песнь), камера словно набрасывает на экранное полотно извивистую сеть царственно-аккуратных тревеллингов: слева направо, слева направо, средний план, стоп, слева направо, тут же справа налево, справа налево, средний план, справа налево, общий план, стоп, перемещение вниз, в люк, вдогон за человеком со стертой внешностью в сером комбинезоне, потом плавное выныривание из антрацитовой, донной тьмы вверх, к боковому проезду вдоль технического паноптикума, вдоль втулки, поршня, рычага, вибрирующего сита, металлических канав, ступенчатых роликов, пестрых, ветвящихся артефактов, ячеистых решеток, дробящих и без того иссеченный бликующей далью пустынный ландшафт в глубине кадра…»
В «Урале» — новые стихи Екатерины Симоновой, Дениса Безносова, рассказы Фарита Гареева, а еще статья Николая Блохина об Иване Ряпасове — писателе, популярном в начале XX века, а ныне совершенно забытом. Ряпасов, по собственному признанию, «метил в русские Жюль Верны», однако его романы 1910-х годов скорее предвосхищают Александра Беляева. Впрочем, о романах в статье говорится мало: главная тема статьи — трагическая судьба Ряпасова, которая была сломана несколько раз — революцией, террором, войной, пленом, лагерем.
7. Британский журнал Granta публикует серию коротких эссе о лучших книгах того или иного года. Например, лучшей книгой 1947-го названа «Пена дней» Виана, 1991-го — «Мао II» Делилло, а 1983-го — «Пианистка» Елинек: «Я люблю эту книгу, несмотря даже на то, что читать ее иногда физически больно, — пишет Софи Макинтош, — и здесь есть двойственность: боль сюжета, боль самой прозы, точной и вооруженной против вас, повествование, на шаг отстоящее от главной героини Эрики, которая холодно фиксирует свою жизнь, свои действия. В этой книге читателю невозможно отвернуться. Мы — вуайеристы по отношению к Эрике так же, как она сама вуайеристка: и в том смысле, что она любит спрятаться на автомобильной стоянке, чтобы подсмотреть за чужим сексом, и в том, что она смотрит на жизнь, проходящую мимо нее; это порождает сильнейшую фрустрацию и ненависть к себе — эмоции, пронизывающие здесь все». Прочие эссе о «книгах года» можно найти по этому тегу.
8. Мрачная история, которая длится уже больше года. В Китае и Таиланде при неясных обстоятельствах пропали пятеро человек, все они связаны с гонконгским книжным магазином Causeway Bay Books. Как сообщает The Guardian, литературная жизнь в Гонконге парализована: «Книжные магазины закрываются. Издатели уезжают. Писатели прекратили писать. Тиражи отправляют под нож. Типографии отказываются печатать книги о политике. Переводчики устали от того, что к ним обращаются с текстами на одни и те же темы. Читатели перестали покупать книги».
Гонконг с 1997 года принадлежит Китаю, но пользуется широкой автономией — благодаря этому здешние издатели позволяют себе гораздо больше свободомыслия, чем в остальной стране: местный закон защищает свободу слова. Независимый магазин Causeway Bay продавал многие книги о политике, которые очень не нравятся властям, но при этом пользуются популярностью и в Гонконге, и в остальном Китае. Похищения начались в октябре 2015-го; через несколько недель после исчезновения пропавшие объявлялись в китайских СМИ и каялись во всех смертных грехах. Возможность вернуться получили пока что немногие. Например, издателя Ли Бо китайские власти отпустили, но он наотрез отказывается рассказать, что с ним произошло. Он пообещал больше не продавать запрещенных книг; его жена, чтобы добиться освобождения мужа, распорядилась уничтожить 45 000 экземпляров крамолы.
До разгрома Causeway Bay книги, критикующие политику КПК, можно было свободно купить, например, в аэропорту Гонконга и в супермаркетах. Сейчас их не найдешь: издатели боятся, а независимые книжные магазины переходят под контроль проправительственной торговой сети.
9. В этом году исполнилось 500 лет со дня первой публикации «Утопии» Томаса Мора. На Hyperallergic Мурат Чем Менгук рассуждает о том, почему и полтысячелетия спустя «Утопия» нас вдохновляет. «Некоторые филологи считают, что „Утопия“ замыслена как сатира. Сам Мор насмехался над правдоподобием своего сочинения — хотя бы уже потому, что его остров называется Утопией (в переводе с греческого — „место, которого нет“, а [повествующий о нем герой] Рафаил носит фамилию Гитлодей, что означает „разносчик небылиц“. Другие предполагают, что в „Утопии“ Мор выражает разочарование собственным выбором карьеры… Как бы то ни было, он выступил в древнем жанре парадоксографии, начала которого можно найти еще у Гомера и ранних древнегреческих писателей». Менгук вспоминает других утопистов — Платона, Ямбула, Фрэнсиса Бэкона, Шекспира, Дефо, и утверждает, что идея утопии может способствовать выходу из многочисленных кризисов — от проблемы беженцев до глобального потепления. Для этого, вероятно, нужно вообразить Землю «местом, которого нет», и сделать так, чтобы это место было.
10. Electric Literature публикует беседу американских писателей Дэвида Галефа и Лена Кунца о flash fiction — сверхкороткой прозе. Вы наверняка помните грустный анекдот о неношеных ботиночках Хэмингуэя; так вот, этот жанр — полные драматизма произведения из одного короткого предложения — переживает настоящий расцвет. Очевидным образом на это повлиял твиттер: 140 символов стали своего рода точкой отсчета, хотя к сверхкороткой прозе можно отнести и рассказы из 140 слов. Кунц замечает, что, кроме краткости, правил во flash fiction нет, однако далеко не все справляются с простой на первый взгляд задачей: «Я отвечаю за отдел прозы в журнале Literary Orphans и получаю множество текстов, которым недостает сложности: они не рассказывают историю. Многие думают, что все, что требуется от flash fiction, — краткость. Но такая проза не может просто что-то описывать, быть наброском. Я ищу в ней богатство языка, новый голос». Кунц приводит несколько примеров из свежего выпуска журнала Dime Show Review. Примеры все очень жалостные:
«Голыми ногами по истлевшему линолеуму. Прыскают тараканы. „Мамочка, я есть хочу“» (Джейн Мартин, «Номера по 7 долларов за ночь»)
«Сижу снаружи. Мать-наркоша опять опаздывает на четыре часа» (Дэниел Грин, «Жду»)
«Компьютер показывает изображения, среди них моя посмертная маска» (Клайд Лиффи, «Изображения»)
«Она снова побила меня ради моего же блага. Блага не наблюдалось» (Пол Бекман, «Жестокая любовь»)
«Проснулась на окровавленной простыне — по мне звонит колокол. Мне двенадцать, брак не для меня» (Клэр Лоуренс, «Каста воинов»)
«Наконец он повстречал ее, но кольцо сказало: Поздно» (Ребекка Лонг, «Она»)