1. Умер выдающийся французский поэт Эмманюэль Окар. В издании Diacritik о нем пишет Жан-Филипп Казье: он отмечает, что чья-то смерть всегда ставит нас в неловкое положение, так как мы не знаем, что сказать, и в случае Окара это особенно очевидно, потому что проблематизация языка была его главной темой. Элегическая поэзия Окара «построена на языке, посредством языка, через язык; предмет текста — письмо, безличный производитель „это есть”». Читатель Окара, считает Казье, всякий раз собирает собственный механизм чтения, а сам автор, ставящий язык под сомнение, перевоплощается в детектива. «Эмманюэль Окар сегодня умер. Но на самом деле мы не знаем, что это означает. Может ли умереть такое настойчивое, радикальное обращение к поэзии? Может ли умереть утверждение поэтической жизни, поэзии как жизни? Эту жизнь стоит прочитать».
В статье на Mediapart Патрис Бере ставит поэтику Окара в широкий контекст экспериментальной, «языковой», «грамматической» поэзии (скажем, в статье вскользь упомянут Лев Рубинштейн, хотя из русских авторов логичнее было бы назвать Драгомощенко) — и противопоставляет объективизму в духе Чарльза Резникоффа.
2. На прошлой неделе в возрасте 101 года умерла Диана Этхилл — в первую очередь она знаменита как редактор, работавшая с Джоном Апдайком, Норманом Мейлером, Джеком Керуаком, Симоной Де Бовуар, Джин Рис, Маргарет Этвуд; кроме того, Этхилл была писательницей и остроумной мемуаристкой. В журнале Granta о ней вспоминает Маргарет Этвуд: она рассказывает о сотрудничестве Этхилл с ее деловым партнером Андре Дойчем («Андре заключал сделки, все разбрасывал и скакал по офису, как лучшая собака на выставке Crufts, а Диана редактировала книги, задабривала писателей разговорами и крепким черным кофе и, как могла, убирала за Андре беспорядок» (под беспорядком, судя по всему, тут понимается и бытовое поведение, и манера ведения бизнеса) — так в то время было принято в издательском деле, и Этхилл признавалась, что женщина «могла чувствовать себя счастливой, если ее в это дело вообще допустили». Этвуд вспоминает, что ее первый роман «Лакомый кусочек» (в оригинале — «Съедобная женщина») издателей нервировал; молодые писательницы в то время все еще казались диковинкой, но «Диана не разделяла этих предубеждений. Она вела себя безупречно и старалась во всем помочь. Конечно, она сочла меня странной — я и была странной, — но никак этого не выразила)».
Этвуд, кроме того, считает, что Этхилл можно назвать ролевой моделью в принятии старости (одна из ее мемуарных книг — «Ближе к концу», посвященная старению, — получила премию Costa). В The New York Times об этой книге пишет создательница сериала «Девчонки» Лина Данэм: «Хотя Этхилл без обиняков пишет о горестях старения (в первую очередь об отказе от секса — Этхилл любила секс очень по-британски, утверждая, что в жизни каждой женщины должно быть несколько хороших романов), тон этой книги был почти отчаянно бодрым — не слащавым, но непоколебимым перед страхом великой неизвестности». За простотой прозы Этхилл, считает Данэм, скрывалась сложность мысли (необходимая, чтобы редактировать Найпола и пережить обед с Джин Рис); в статье говорится и о других мемуарных книгах Этхилл.
3. В новом номере «Звезды» — стихи Александра Кушнера, Аси Векслер, Юза Алешковского, Валерия Сосновского, проза Елены Макаровой и Марка Харитонова. Здесь же — впервые печатаемая незавершенная статья Даниила Гранина «Правда и правдолюбцы», написанная в 1989 году, во время споров о люстрациях и привлечении к ответственности виновных в репрессиях («Дело писателей не обвинять, не преследовать, а вступаться даже за виновных, раз они осуждены и ждут наказания. Но ведь не несут, и это ощущается как может быть самая мучительная социальная несправедливость»), и небольшой фрагмент из переписки Гранина с Алесем Адамовичем. Наконец, еще два материала, важных не только для этого номера, но вообще в череде публикаций года. Во-первых, это письма Леонида Добычина к редактору Госиздата Лидии Варковицкой; полные мистификаторского духа, странного и немного мучительного флирта, эти письма открывают мало известного Добычина — частного человека. Здесь есть даже наброски рассказов, например:
«Я придумываю вот какой рассказ: в нем слышно вечером, как за окном падают с деревьев груши. Две девицы ходят по асфальтовой дорожке по площади для демонстраций. Громкоговоритель хрипит тихонько. Звезды появляются, когда отходишь от фонаря.
Чистильщик сапог поет в саду, впотьмах, негромко красивым голосом:
Рахиля, вы мне даны
Небесным привиденьем [так!].
Лев рычит в зверинце. В цирке борются пузатые седые чемпионы — с младенческими личиками. Стеклографистка бросает им цветы».
Во-вторых, это воспоминания Ольги Бродович об Иосифе Бродском; с Бродович у Бродского был долгий роман в юности, он делал ей предложение. Об этой общей молодости здесь написано с теплотой и нежностью — здесь, кроме прочего, много эпизодов, близких к анекдотам, рисующих независимый характер Бродского:
«Ося тогда (в восьмом классе школы) увлекался Олдриджем. И вот кто-то пишет ему на уроке записку, что в книжном на Литейном появилась новая книжка Олдриджа. Прочитав ее, Ося встал и пошел в магазин за этой книжкой. Прямо посреди урока. Учитель ему говорит: „Бродский, вы что это? Сядьте немедленно на место”. Ося постоял — и пошел дальше. Учитель: „Завтра в школу без родителей не приходите”. Ося мне потом говорит: „Я подумал: а зачем я вообще буду возвращаться в школу?” Обязательное образование было тогда семилетним. „Так в пятнадцать лет я бросил свои кости в цеха одного завода”. Потом была первая зарплата. Осины сослуживцы считали, что ее надо пропить с ними. Ося был другого мнения. За воротами завода его сослуживцы начали его бить. Мимо шел молодой человек — один. „Как? Пятеро (или четверо или шестеро — неважно) на одного?” Вмешался. Бившие разбежались. Спаситель и спасенный познакомились. Оказалось, что спаситель (Олег Шахматов) шел не куда-нибудь, а в „Смену” (газета такая была) на семинар начинающих литераторов. Пошли вместе».
4. У журнала «Носорог» наконец появился сайт. На нем будут выкладываться только избранные журнальные материалы — сейчас можно увидеть тексты из всех номеров с 2014 года: это, например, вступление к книге Квентина Мейясу «Число и сирена», проза Виктора Боммельштейна, стихи Полины Андрукович, Арсения Ровинского и Ксении Чарыевой:
когда отменят скорбное бесчувствие
братоубийство и работорговлю
какие песни я тогда включу
какие блюда приготовлю
и только иногда кровопролитный алфавит
тихонько буду повторять, когда меня никто не слышит
и пальцем в воздухе чертить, когда никто меня не видит
реликтовую литеру теракт
5. В издании «Театралий» Александр Гаврилов без энтузиазма оценивает спектакль Константина Богомолова по «iPhuck 10» Пелевина: «Отношение к книге спектакль имеет довольно опосредованное, хотя Богомолов и заставляет актеров заучивать наизусть и декламировать длинные пелевинские прогоны». Там, где у Пелевина три основные темы романа «обтекают друг друга, играют дружка с дружкой в бодрую и порой жестокую чехарду», у Богомолова «одни сюжетные линии брошены на полпути, другие скомканы, как влажное белье плацкарта на подъезде к точке назначения, а третьи утырканы в интерлюдию, играющуюся в антракте, пока публика теснится за бокалом просекко (хорошего) или специального коктейля, созданного к спектаклю (плохого)». Хвалит Гаврилов, с оговорками, игру Игоря Миркурбанова, исполняющего роль литературно-полицейского алгоритма Порфирия, и встроенные в спектакль работы художников; «настоящей катастрофой» критику кажется роль искусствоведа и «бабы с яйцами» Марухи Чо в исполнении Дарьи Мороз.
6. «Арзамас» публикует отрывки из писем Набокова к жене Вере с комментариями Юрия Левинга. Вот, например, о ненависти к Берлину: «Меня тошнит от немецкой речи — нельзя ведь жить одними отраженьями фонарей на асфальте, — кроме этих отблесков, и цветущих каштанов, и ангелоподобных собачек, ведущих здешних слепых, есть еще вся убогая гадость, грубая скука Берлина, привкус гнилой колбасы и самодовольное уродство». Левинг поясняет: «В поздних интервью Набоков будет последовательно утверждать, что за долгие годы жизни в Германии так и не выучил немецкого языка. Некоторые набоковеды подозревали его в лукавстве: слишком хороши были его лингвистические способности. <…> В письме к другу детства и бывшему однокашнику Самуилу Розову, написанном вскоре после капитуляции Германии, Набоков не стесняется в выражениях и не скрывает своего отношения: „Вся Германия должна была бы быть испепеленной несколько раз подряд, чтобы хоть немного утолить мою ненависть к ней, когда думаю о погибших в Польше”. Боль за погибших в холокосте (не только близких друзей, но и родного брата писателя убили в нацистских концентрационных лагерях) еще долго будет тревожить Набокова и отразится в его романах, сильнее всего в „Пнине”».
7. Поэтесса и издательница Дана Курская запустила новый портал «Литоскоп», «на котором тексты оказываются перед читателем в высокой степени приближения». Состав авторов до какой-то степени связан с программой издательства Курской «Стеклограф». Сейчас на сайте есть много стихов (Юлий Гуголев, Алина Витухновская, Мария Ватутина, Олеся Николаева, Феликс Чечик, Игорь Караулов, Вадим Месяц и другие), немного прозы (рассказы филолога Игоря Силантьева и главреда «Лиterraтуры» Андроника Романова), посвященные поэзии статьи Елены Зейферт, Юлии Подлубновой и Наталии Черных. Ждем обновлений.
8. Галине Юзефович не понравился новый роман Алексея Сальникова «Опосредованно»: по мнению критика, в нем неудачно скомбинированы два сюжета — о девушке Лене, которая нелегально барыжит стихами, вызывающими наркотическую зависимость, и о той же Лене, которая обзаводится семьей и в конце концов обретает счастье (именно второй сюжет неожиданно оказывается основным). «Словно пытаясь как-то сгладить, замазать разлом между двумя линиями повествования, автор наводняет пространство романа второстепенными героями, вставными новеллами и бытовыми подробностями — иногда просто непонятно зачем нужными, а иногда утомительно, раздражающе избыточными», — пишет Юзефович, а заканчивает совсем уж грозно: «…принимаясь за следующую книгу, автору очевидно следует проявить большую рачительность и, возможно, меньше торопиться: имеющийся в его распоряжении кредит велик, но не бесконечен». Мне «Опосредованно» не кажется плохим романом (при том, что я читал только журнальный вариант, который, по мнению Юзефович, хуже книжного) — особенно в нем хороша классификация наркотических эффектов, вызываемых поэзией (тут стоит напомнить, что Сальников — поэт, скоро у него выйдет большой сборник стихов), но впечатление от «Петровых» действительно трудно перебить.
9. На сайте «Литературно» — интервью с французским писателем, лауреатом Гонкуровской премии Эриком Вюйаром. В «Эксмо» вышел его сборник эссе «Повестка дня», главная его тема — экономические и этические истоки II Мировой войны. Вюйар не видит в современном мире столь же чудовищной силы, какой был нацизм, но предлагает задуматься об опасной связи политики с большим бизнесом: «…когда демократия становится все более хрупкой, мы видим со стороны политики опасную снисходительность к бизнесу. Так что один из важных вопросов повестки дня — „Сколько стоит?” Сколько стоит человеческая жизнь?» Желание заставить читателя по прочтении книги оглянуться вокруг и спросить: «А сейчас? Что происходит с нами сейчас?» — мотивировка, которой Вюйар не скрывает. Кроме того, он рассуждает об «антидемократическом» понятии политической харизмы — не врожденной, по его мнению, а появляющейся в соответствии с обстоятельствами.
10. На «Годе литературы» Петр Моисеев рецензирует «Зиму» Али Смит — вторую часть квартета о временах года, вышедшую у нас вслед за «Осенью». Рецензент отмечает, что, «как и „Осень”, „Зима” не захватывает с первых страниц» (не могу согласиться: до «Зимы» я пока не добрался, но от «Осени» с первых же строк, перефразирующих Диккенса, невозможно оторваться), и обозначает идеологическую диспозицию романа: здесь есть ценители «чистого искусства», есть «профессиональный борец за справедливость» и есть герои, примиряющие обе стороны. Несмотря на то, что Смит «в тоне оппозиционера озвучивает скорее господствующую точку зрения» и «достаточно аккуратно» вписывается в свою эпоху, главное в ее романе все же красота, находящаяся в опасности, — от уходящих из зоны понимания поздних пьес Шекспира до английских пейзажей, теснимых цивилизацией.
11. Новый роман Марлона Джеймса «Черный леопард, красный волк», в котором герой по прозвищу Следопыт ищет пропавшего ребенка, собирает восторженные рецензии. Ради него с заслуженного отдыха вернулась Митико Какутани: ей этот роман напоминает одновременно прозу Маркеса и полотна Босха, «Игру престолов» и комиксы Marvel. «Метаморфозы — в духе и Овидия, и Стэна Ли — одна из центральных тем романа. Следопыт становится взрослым благодаря ужасающим приключениям, а его отношения с Леопардом — харизматичным существом, способным воплотиться и в животное, и в человека — это и любовь, и ненависть». Какутани отыскивает у Джеймса отсылки к Кормаку Маккарти, Октавии Батлер, Салману Рушди, Джоан Роулинг и другим, но утверждает, что Джеймс — «такой хитроумный прозаик, что все эти отсылки не превращаются в претенциозные постмодернистские упражнения. Даже когда истории вкладываются друг в дружку, как матрешки — что подчеркивает нестрогий, приблизительный характер повествования (см. „Расёмон”), — мы всегда получаем на выходе захватывающий, полный происшествий текст».
Радуется новой книге и писатель Джефф Вандермеер («Влияние Толкина обезвреживается здесь голосом Джеймса, его стилем, фигурой рассказчика… <…> Джеймс создал мир, который одновременно свеж и детально проработан»), хотя и отмечает в ней мелкие недостатки, и еще один известный критик — Рон Чарльз: «Посторонись, Беовульф. Новый эпический герой рассекает нам грудь, чтобы войти в наше сердце, и, может быть, мы никогда не смоем с наших рук всю кровь этого романа». Чарльз с упоением перечисляет жестокости, с которыми столкнется читатель, и добавляет, что Джеймс «породил африканское фэнтези — столь же живое, сложное, неотвязное, как любая западная мифология; любой, кто одолеет эту книгу, ее не забудет. Слышите этот гром? Это в гневе ревнуют олимпийские боги».
12. Семья Джерома Дэвида Сэлинджера подтвердила, что все годы затворничества — то есть около полувека — писатель создавал новые произведения и что все они будут опубликованы. Сын Сэлинджера — актер и продюсер Мэтт Сэлинджер — поговорил с The Guardian: он рассказывает, что его отец хотел, чтобы его неизвестные книги были напечатаны, но подготовка текстов еще не завершена. «Он хотел, чтобы я этим занялся, а объем работы таков, что это займет много времени, и он это понимал. Человек 50 лет писал и ничего не публиковал — материала масса. Так что тут нет никакого нашего нежелания или скрытности. Как только мы будем готовы, мы поделимся этими книгами с миром». В последние годы Мэтт Сэлинджер скрупулезно разбирал отцовский архив: «Я понял, что довольно долго не смогу заниматься кино и театром и буду работать ровно столько, чтобы оплачивать семейную страховку». Слухи о неопубликованных книгах Мэтт Сэлинджер с усмешкой опровергает: нет, среди них нет романа о коротком первом браке писателя, зато есть новые истории о семье Глассов. Автору материала Лидии Хаас сын писателя показал несколько коротких отрывков — в том числе такой:
«…и в окно над кроватью он увидел снег, который неспешно, но густо падал в серость, в декабрьскую бессолнечность позднего дня, и вдруг ощутил блаженство, чистое блаженство: он жив, смотрит на это и засыпает, вот сейчас заснет. Блаженство. Слава Тебе, Господи!»