«Порой вещи — не совсем то, чем они кажутся»: как читать поэзию нобелевского лауреата Луизы Глюк

Культура — город недостроенных зданий: всякий раз в тот момент, когда строители очередного большого проекта, вроде маньеризма или барокко, оказываются близки к тому, чтобы подвести его под крышу — «дотянуться до небес», и кажется, что еще немного и нам станут внятны языки ангельские и человеческие, вбегает некто с криком «Эврика!» и новым строительным планом... После чего все бросают то, чем были заняты, и, прихватив инструменты, бегут на новое место рыть свежий котлован под очередную утопию... Отчасти тому объяснение: по мере реализации какой-то культурной парадигмы привнести в нее новое становится все сложнее — проще начать что-то иное, с нуля, оно сулит больший успех, особенно первопроходцам.

Луиза Глюк сформировалась внутри модернистской поэтики — и сохранила ей верность. Но это поздний модернизм, стремящийся не к новизне и сложности конструкций, а к ясности построений. Ее стихи чаще кажутся безыскусными, простыми, однако за этой простотой стоит уверенное владение тем, что Мандельштам называл «упоминательной клавиатурой», используемой очень экономно — и тем точнее.

Из книги «Зачарованные земли» (1996)

Ностос

Там, во дворе — там была яблоня,
тому назад
лет сорок, позади
был луг. Вспышки
Крокусов в росе травы.
Я, стоя у окна:
конец апреля. Соседский
дворик — в первоцветах весь.
Но... сколько раз
то дерево цветами покрывалось
в мой день рождения: ни раньше
и ни позже? Постоянство
Замещает перемены.
Тем самым замещая
бессердечие земли. Что знаю я
Об этом месте,
О роли, что играло дерево —
десятилетия подряд — словно бонсай...
О голосах на теннисной площадке —
там, в поле... Запах свежестриженной травы.
И это все, что ждете от поэта...

Мы вглядываемся в мир однажды: в детстве.
Прочее — лишь память.

(Пер. А. Нестерова)

Взять хотя бы стихотворение «Ностос». Первое впечатление от стихотворения по прочтении — подернутое ностальгией воспоминание из детства плюс немного рефлексии... Только вот название слегка, для начала, смещает контекст: греческое νόστος — это долгое возвращение домой, странствие, в котором обретаешь себя, подобно гомеровскому Одиссею. И перед нами — возвращение на Итаку, только скорее невозможность этого возвращения. А в конце стихотворение «подсвечено» еще одной отсылкой: «Дальнейшее лишь память» — это же парафраза последней реплики Гамлета — «The rest is silence»... И яблоня, про которую, собственно, все стихотворение: то ли яблоня в саду Гесперид, то ли — в саду Эдемском... Все сделано парой штрихов.

Но интересно другое: этому стихотворению в сборнике «Meadowlands» (1996) предшествует другой текст — «Одиссей принимает решение». И здесь Глюк напрямую перекидывает мостик к Гомеру, давая ближе к концу некий — выделенный курсивом — гомеровский экстракт, с совершенно узнаваемым эпитетом — «виноцветным морем», с самой квинтэссенцией гомеровской поэмы, посвященной морскому странствию; в «цитате» будут и корабль, и бухта, и волны... Только вот стихотворение немного о другом — оно намного амбициознее: весь этот текст про то, как связано течение времени и любой наш выбор. «Одиссей принимает решение» не парафраз на гомеровскую поэму, а стихотворение о самой координатной сетке бытия, о наших отношениях со Временем — и его преодолении. И после него в сборнике следует «Ностос» — с плаванием и всеми теми мотивами, о которых говорилось выше... Просто Луиза Глюк — тот поэт, которого правильно читать сборниками. Перед нами не единичные тексты, а секвенции. В «Meadowlands» параллельно разрабатываются два мотива: отношения современного человека с семьей и родом и миф о возвращении Одиссея, при этом стихов, в названия которых вынесены гомеровские реалии, в сборнике большинство. Но само название «Meadowlands» кивает на одноименный пригород Нью-Джерси — типичный пригородный рай для среднего класса, и одновременно в этом топониме, с его грамматической формой множественного числа, проглядывает значение некой зачарованной земли, лугов, где обитает «волшебный народец», нечто прекрасное и недоступное, сродни «Острова Нет и Не Будет» из «Питера Пэна». И плавание глюковского Одиссея направлено к этой зачарованной земле — бесконечно отличающейся от «суровой и каменистой» Италии и, по сути, являющейся ее антонимом. (Собственно, отсюда и перевод названия книги — «Зачарованные земли».)

Из книги «Зачарованные земли» (1996)

Одиссей принимает решение

Великий человек плывет на остров.
Ему не суждено узнать, как это — умереть в раю,
не суждено еще разок услышать
песнь райских лютен, средь оливковых дерев
там, у пруда, под сенью кипарисов. Время
начинает течь в миг, когда он снова
слышит пульс волн — слышит песню моря,
и она сильней — с рассветом.
Что нас сюда забросило
Теперь уводит прочь; корабль
качается на виноцветных водах бухты.

Так наваждению конец приходит.
Ему вернули жизнь,
вернули море, убегающее вдаль.

(Пер. А. Нестерова)

Глюк старается выстраивать книги стихов как сложные — не столько нарративы, сколько структуры: с определенным развитием, больше всего похожим на музыкальную разработку темы в концерте, с ее чередованием темпов, мелодических мотивов и т. д.

Книга «Арарат», которую критики называли «самой мрачной у Глюк», сфокусирована, прежде всего, на личном и семейном опыте поэтессы, но этот опыт подан как история выживших и рассматривается через призму того, кто прошел через Всемирный потоп, чтобы обнаружить себя на вершине горы Арарат, среди схлынувших вод и запустения...

Сборник «Дикий ирис» (1992) сделан как своего рода цветочный часослов, где каждое стихотворение — если не молитва, то медитация (в том значении, которое придавало этому слову европейское Возрождение, а позже окончательно зафиксировал Игнатий Лойола: духовное размышление).

В книге «Аверно» (2006) сквозным лейтмотивом является миф о Персефоне, но вновь, как и в «Зачарованных землях», этот лейтмотив растворен в современности. Название же всему сборнику дала медитативная поэма «Аверно», написанная с оглядкой на «Четыре квартета» Т. С. Элиота — вплоть до использования топонима в названии. При этом поэма подчеркнуто состоит из пяти частей, звучит на пять голосов — это квинтет, а не квартет...

Поэзия Луизы Глюк сложней, чем она кажется читателю, впервые пробежавшему взглядом небольшую подборку ее стихов, — и читать Глюк стоит (как почти любого поэта) не подборками, а книгами.

Из книги «Первородство» (1968)

Яйцо

III.

Из ночи в ночь все то же: океан,
Он по кусочкам отъедает жизнь. Сначала —
Сеть заливов... Дальше... Осторожность!
А дальше, онемело:
Рябь дыханья,
И перегар. И — узел...
С побережья наносит
Рыбу. Без кожи
Без плавников, только голый
Остов черепов,
В той куче мусорной
Средь хлама.

Шелуха, чешуя. Присвист
Воздуха в рыбьей глотке,
Придушенной тельцем мидии.
Изломы плоти. Мушки,
Как планеты, и строки раковин
Что цокают, будто палка слепого,
В набегающих волнах...
Что же —
Выношено. Вот, гляди. Кости
гнутся, уступая дорогу.
Темнота. Темнота.
Он приносит котел, сложить
Кусочки младенца.

(Пер. А. Нестерова)