1. Началось время подведения итогов — порой даже сразу за все десятилетие. Анастасия Завозова в Esquire рассказывает об основных трендах 2010-х: здесь и нобелевские скандалы (см. ниже), и расцвет феминистской и вообще женской прозы (тоже см. ниже), и «эпоха докуроманов» (названы книги Хелен Макдональд, Тары Вестовер, Анны Старобинец, почему-то отсутствует «Памяти памяти»), и бум литературных подкастов. Один из важнейших мотивов прозы 2010-х — дружба, в самых разных формах: тут и «Щегол», и «Маленькая жизнь», и «Неаполитанский квартет». Новыми русскими литературными звездами объявлены Яхина, Водолазкин и Сальников. Главный критик — Галина Юзефович: «Десятилетие окончательно показало, что читателю насущно необходим навигатор в области литературы, который бы, помимо всего прочего, говорил бы с этим читателем на понятном ему языке»; Юзефович «ясно пишет и формулирует, невероятно много читает, ориентируется на мейнстрим и очень искренне проповедует чтение как некоторое доступное и понятное удовольствие для досуга, а не повышения в себе элитарности».
2. Несколько итоговых материалов просто 2019 года. Главные книги назвали критики The New York Times и Electric Literature. Среди пересечений — замбийская сага Намвали Серпелл «Олд-Дрифт» (действительно очень достойный роман), «Упражнение в доверии» Сьюзен Чои («Где-то посреди романа Чои будто выдергивает из-под повествования скатерть и заставляет вас заново, с другого угла, оценить все изложенное ранее»), «Нормальные люди» Салли Руни («Этот глубокий роман — о сложностях взросления и влюбленности»). Нетрудно заметить, что в списках доминируют книги, написанные женщинами.
Лучшие детективы и триллеры года названы на CrimeReads; есть, например, «Поворот ключа» Рут Уэйр — оммаж «Повороту винта» Генри Джеймса. Десятку юмористических книг составил Vulture (нон-фикшн о лучших голливудских комиках 80-х, роман о таксидермисте и книга «Токсичная феминность на рабочем месте»). А в Chicago Tribune Джулия Кляйн пишет, что 2019-й стал временем настоящего расцвета мемуарной прозы — жанра, постоянно доказывающего свою эластичность: важные мемуары этого года затрагивают темы «травмы и исцеления, семейного разлада, границ медицинской науки, формирования идентичности невзирая на социальные и культурные препятствия». Среди фаворитов — «Собрание шизофрений» Эсме Вейцзун Ван и «Выжившие» Адама Франкеля. Стоит заметить, что душевные расстройства, беспокойство, стресс так или иначе фигурируют в большинстве перечисленных книг.
3. На сайте Нобелевской премии появились лекции Ольги Токарчук и Петера Хандке. Фрагменты лекции Токарчук «Чуткий повествователь» при содействии Culture.pl опубликовал «Горький»; всячески рекомендуем.
Переводом и пересказом лекции Хандке, кажется, никто не озаботился — гораздо интереснее коллективно бойкотировать церемонию вручения или делать писателя персоной нон грата. «Хандке уклонился от провокационных и важных тем. Он не упомянул Сербию», — констатирует Deutsche Welle*Признано властями РФ иноагентом.. В самом деле: с высокой трибуны нобелиат изложил несколько историй, которые в детстве рассказывала ему мать (в этом его лекция схожа с лекцией Токарчук). Одна из них — притча о деревенской дурочке, которая родила ребенка от фермера и затем спасла его из колючей проволоки. Другие — истории семьи Хандке, например о его дяде, который в 1943 году приехал на побывку с войны:
«Сходя с автобуса, он наткнулся на человека, который разносил похоронки. Тот как раз шел к нам в деревню объявить, что младший брат „пал смертью храбрых за Фатерлянд” где-то в тундре. А раз вестник смерти встретил кого-то из семьи, он решил, что идти туда ему необязательно: он просто вручил извещение солдату-отпускнику. Вот что было дальше: Грегор пришел домой, где его встретили радостными возгласами: в юности мама любила отдаваться радости. Но за всю свою побывку он не обмолвился ни словом о смерти брата... Грегор, в мирное время большой домосед, весь отпуск не бывал дома, не навещал родителей, сестру, уходил даже из деревни Стара Вас, а бродил туда и сюда, оставался даже в соседних деревнях... где в компании друзей или незнакомцев плакал навзрыд. <...> И только в последний день, шагая к автобусу, чтобы вернуться на войну, он отдал своей сестре — единственной из семьи, кому он позволил себя проводить, — то извещение. Несколько недель спустя он и сам был „в чужой земле зарыт, да будет она ему пухом” — как говорилось в его собственном похоронном извещении».
Подобные истории сформировали Хандке как писателя, дали первотолчок таким его текстам, как «Короткое письмо к долгому прощанию», «По деревням», «Повторение». Ну а обрести форму его прозе помогли произведения искусства — не только книги, но и картины, и вестерны Джона Форда, и песни Джонни Кэша и Леонарда Коэна, а еще — длинные церковные службы в словенской деревне Стара Вас. Заканчивает речь Хандке двумя норвежскими воспоминаниями: однажды он сидел в баре «с пятью или шестью охранниками» (!), и один из них вдруг достал мобильный телефон и начал читать любовные стихи; через несколько дней Хандке, «наконец оставшись один», встретил на улице, у витрины книжного магазина, юношу, почти ребенка: «Он повернулся ко мне, показывая на витрину, и сказал: „Смотрите: моя книга! Сегодня только вышла! Первый день!”. <...> И он был счастлив, как может быть счастлив только ребенок. И счастье, которое исходило от него, автора, творца, до сих пор меня согревает. Пусть оно не охладеет никогда!» И Хандке желает двум этим людям всего наилучшего.
4. На «Кольте» — большая статья Глеба Морева, посвященная истории со стихотворением Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны...». Морев изучил опубликованное в 2017 году спецсообщение зампреда ОГПУ Якова Агранова об аресте и ссылке Мандельштама: «На мой взгляд, этот документ замыкает разорванную до сегодняшнего дня цепочку архивных документов, связанных с арестом Мандельштама в 1934 году, и позволяет пересмотреть многие сложившиеся вокруг первого дела Мандельштама стереотипы».
Арест Мандельштама накануне Первого съезда Союза писателей, полагает Морев, выбивался из понятной Сталину механики госуправления литературным процессом, а кроме того, стал для вождя сюрпризом (что само по себе эксцесс) — отсюда раздраженная резолюция Сталина на письме Бухарина в защиту Мандельштама: «Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие...». «С точки зрения Сталина, никакого права арестовывать сколь-нибудь заметного литератора без его личной санкции у чекистов не было», — комментирует Морев. В этой же логике (Сталин озабочен тем, что важные дела решаются без его ведома, да еще в это замешан не слишком известный ему поэт) трактуется и знаменитый звонок Пастернаку («Но ведь он мастер? Мастер?»); и та же проблема «незнания» (читал ли Сталин «Мы живем, под собою не чуя страны...»? назвал ли Мандельштам имя Пастернака при допросе) обусловливает расплывчатость пастернаковских ответов.
Агранов появляется в деле как возможный организатор процесса против Мандельштама и тех, кому поэт читал свое стихотворение (ОГПУ рассматривало его практически как террористический акт, оружие заговорщиков). Но среди этих людей были известные поэты, в первую очередь Анна Ахматова. Начать громкое «дело писателей» накануне все того же Съезда, очевидно, было не с руки. В том самом спецдонесении Сталину Агранов характеризует стихотворение Мандельштама как «пасквиль на вождей революции» (а не на вождя), да и еще и сообщает неправду: якобы текст этого пасквиля безвозвратно утерян. То есть спускает дело на тормозах, понимая, что излишняя резвость может стоить головы ему самому. Если так, то в 1934 году Мандельштама спас внутрипартийный политес, а домыслы о том, что стихотворение было известно Сталину и даже понравилось ему своей дерзостью, несостоятельны.
5. Много важных материалов в октябрьском «Новом мире», теперь полностью доступном в Сети. Среди прочего — проза Марии Галиной и стихи Амарсаны Улзытуева (в подборке, охватывающей больше 30 лет работы, — и фирменные анафорические тексты, и более традиционные), а также сделанный Ильей Оганджановым новый перевод стихотворения Уолта Уитмена «О Капитан! Мой Капитан!..» — эпитафии Аврааму Линкольну.
Александр Чанцев говорит о писательской стратегии Шатобриана, с удивительной прозорливостью явленной в его «Замогильных записках»; Дмитрий Бавильский вспоминает биографический контекст создания романа «Игрок» и уподобляет его написание успешной игре в рулетку: «Достоевский все ставит на зеро, то есть на диктовку Анне Григорьевне Сниткиной, — и выигрывает». Мария Нестеренко пишет о том, какую роль в полемике «Беседы любителей русского слова» и «Арзамаса» играл вопрос о женщинах-писательницах (прогрессивный Карамзин здесь не так уж прогрессивен). Артем Скворцов посвящает статью мотиву кинематографа у Ходасевича (в частности, делает догадку о том, какой именно фильм Чаплина смотрят в «Балладе» безрукий с беременной женой).
Наталия Азарова и Светлана Бочавер размышляют о современной философии поэтического перевода: «Языков, включенных в процесс перевода, сейчас всегда больше двух. Перевод уже не мыслится как процесс, который происходит в паре языков, например, между русским и испанским. Когда мы переводим современную поэзию, мы предполагаем, что в любой момент можем обратиться к целому ряду других языков. Переводя того или иного автора, мы собираем переводы его стихов на все другие доступные нам языки». На «преодоление бинарности» работают современные переводческие практики: семинары, в которых поэты работают в паре и переводят друг друга, многоязычные поэтические фестивали и так далее. «Перевод перестает быть сакральной практикой, секретным действом профессионалов. Он становится полноправной частью поэтической жизни...» На самом деле эта ситуация не нова: перевод всегда был нормальной частью поэтической практики, и современные коммуникативные возможности этому способствуют. Может быть, слова о профессионалах относятся к культурному образу «советской школы» перевода.
Елена Павлова делает краткий обзор современного «женского бульварного романа». Упомянуты Екатерина Вильмонт, Анна Берсенева, Мария Воронова и другие писательницы этого жанра (правомерность его выделения — отдельный пункт статьи). Заходит речь и о детективах Александры Марининой (Анастасия Каменская «обозначается литературными критиками как прототип новой российской женщины, образ которой стал важной вехой российского феминизма»). Павлова предлагает типологию героинь и героев постсоветского pulp fiction — и отмечает, как в нем со временем появляется запрос на «настоящую жизнь»: «Проблемы со здравоохранением, провалы в социальной политике, с которыми сталкиваются герои романов, делают неправдоподобные сюжеты чуть ближе к реальности»; под мягкой обложкой ощущается и влияние новейших дебатов — от #metoo до политкорректности.
6. Открылся поэтический сайт «Грёза»; декларируемая цель — способствовать навигации «в мире современных поэтических практик». Возглавляет редсовет Галина Рымбу, также в него входят Анна Глазова, Екатерина Захаркив, Анна Родионова, Янис Синайко, Иван Соколов, Никита Сунгатов. Пока что на сайте две публикации: фигурный текст Ивана Соколова, в котором можно заподозрить программное для всего сайта высказывание («революция грёзы»), и тексты Александра Дарина из книги «Аутоимунность»; вот, к примеру, отрывок:
Сущности кишат слепотой, как пыльца планирует в кессоне,
и в формах своих наблюдателей почти исчезают.
вышли из пещеры на солнце, с имплантами перепончатого огня
Волевое тело резонирует узловой высотой, на праздник обретения
раскрывающей вглубь просвет, как звук: нефти всплеск;
лабиринтное пение не прекратится.
7. Два больших интервью с Ольгой Седаковой. Первое — на «Полке»: Юрий Сапрыкин и Сергей Сдобнов разговаривают с Седаковой о «второй культуре», участницей которой она была в советские годы. В беседе разделены три различные общности: подпольных литераторов («В нашем кругу поступать в Литинститут было почти то же, что вступить в партию»), ученых-гуманитариев и прихожан Православной церкви (Седакова подробно рассказывает о встречах с митрополитом Антонием Сурожским: «Конечно, владыке пытались разными способами затруднить встречу с людьми: объявляли, что он будет служить всенощную в одном храме, все приезжали туда, а уже там объявляли, что службу перенесли в другой храм, на другой конец Москвы. И огромная толпа, которая собралась со всей Москвы, бегом бежала, зная, что уже все равно опоздает, до другого храма»). Много сказано о встречах с Иоанном Павлом II, Владимире Бибихине и Сергее Аверинцеве:
«У меня, признаюсь, никогда не было педагогического пафоса, но Аверинцев — прирожденный просветитель, в самом высоком смысле этого слова. Ему всегда хотелось рассказать другим то, что он узнал. Ему не дали этого сделать. И теперь мы видим, как уходит из нашей гуманитарной жизни огромный континент Аверинцева: его мысли, его работ следующее поколение просто не знает».
Второе интервью — на сайте «Тайга.инфо». Здесь Седакова также рассказывает о своих учителях (много — об учителе музыки Михаиле Григорьевиче Ерохине), о дружбе с Венедиктом Ерофеевым; формулирует, что отличает посредственность («Посредственность меньше всего готова от чего-либо в себе отказаться, она до последнего держится за себя как за данность»), и объясняет, что такое духовная работа — для поэта и для человека, поэтическим даром не наделенного:
«Духовная работа — это как минимум не закрывать для себя реальность, не говорить: „Об этом я думать не буду, это меня не касается”. Хотя бы немного отключить инстинкт самосохранения. Потому что чему и противопоставлена духовная жизнь, так именно этому самосохранению, отказу от гетевского stirb und werde, умереть и стать...»
8. Вышел восьмой номер «Артикуляции», как всегда очень интересный: журнал благодаря кураторским усилиям превращается в полигон поэтик, разнообразных до полярности; такое ощущение возникает, если сравнить, например, короткие рассказы Владимира Аристова и ультрафрагментарное письмо Сергея Васильева, или стихи Татьяны Скарынкиной, Владимира Бекмеметьева, Андрея Резцова, Юлии Немировской:
Хозяйка ждет
Глаза голубые
Щеки красны от быстрой езды
...Если мы только
Игрушки кого-то с другой звезды...
Швейцар сердито
А кошка жалобно
Медлить нельзя
Прибавка к жалованью
В переводном разделе — американские, итальянские, украинские, казахские, шведские, французские авторы. Роже Ковальски в переводе Ивана Саранчова:
Это зима, ежевика белого цинка, переплетения несообразного
металла; и это зима,
с, на конце ветви, сверхчувствительной иглой мороза.
Мы говорим приглушённо перед огнём цвета
анемонов, в верхней комнате, на большом
болоте внутри души;
Здесь оживляется население сновидения, добыча
памяти, плащи милосердия.
В критическом разделе Елена Георгиевская пишет о позднесоветской феминистской прозе Кати Бурнашовой, Анна Голубкова подсчитывает тексты мужчин и женщин в российских толстых журналах (обнаруживается, что соотношение почти одинаковое что в «Воздухе», что в «Арионе», что в «Новом мире»), Владимир Коркунов рассказывает о трех новых книгах русскоязычных украинских поэтов — Андрея Костинского, Татьяны Ретивовой, Дмитрия Дедюлина (подборку его текстов можно прочитать в этом же номере).
9. Взгляд в параллельный мир. Один из самых популярных русских YouTube-блогеров Сыендук, чьи пародии на «Смешариков» и «Фиксиков» собирают миллионы просмотров, рекомендует подписчикам любимые фантастические книги, в диапазоне от Свифта до Стругацких; беляевская «Голова профессора Доуэля» сопровождается видеорядом под «Футураму». Предлагается также купить эти книги с веселыми суперобложками. Самое интересное в комментах — подписчики Сыендука рассказывают о своих любимых книгах.
10. Посол Мексики в Аргентине попался на краже книги, сообщают «Новости литературы». 76-летний Оскар Рикардо Валеро попытался вынести из магазина El Ateneo Grand Splendid (признанного самым красивым книжным в мире — честно говоря, лень выяснять, кто признал) биографию Джакомо Казановы, «завернув ее в газету». Книга французского историка Ги Шоссинана-Ногаре стоила 12 с половиной долларов. Дипломату грозит отставка.
11. Базз Лурман, самый коммерчески успешный режиссер в истории Австралии, приобрел права на экранизацию «Мастера и Маргариты», передает РБК. Среди предыдущих работ Лурмана — «Мулен Руж», «Ромео + Джульетта» (с Ди Каприо, Клэр Дейнс и иконическим для 90-х саундтреком«) и экранизация «Великого Гэтсби». На Западе роман Булгакова толком никогда в кино не ставили (фильмы Анджея Вайды и Пола Брайерса интерпретировали только ершалаимские главы); параллельно новую его версию снимает в России Николай Лебедев.
12. На английском впервые издали книгу эссе Эмманюэля Каррера; в Los Angeles Review of Books ее рецензирует Рэнди Розенталь: «Название ужасное, но эссе превосходные». Название, если что, «97 196 слов»; поляриновские «Почти два с половиной килограмма», в самом деле, куда тоньше. Лейтмотив книги — ложь; не только ложь политиков и патологических врунов, но и та, что мы изрекаем ежедневно, будучи уверены, что говорим правду. Среди героев документальных романов Каррера — Жан-Клод Роман, много лет притворявшийся врачом и убивший свою семью, чтобы избежать разоблачения, и Эдуард Лимонов, чья биография «показывает, что мы можем стать, кем захотим, пока верим в собственную ложь».
В «97 196 словах» (да, правда, глупое название) есть статья о Джанет Малколм, которая в своей книге «Журналист и убийца» утверждала: «Всякий журналист... знает, что его поведению нет морального оправдания. <...> Отношения между автором и героем нон-фикшна по определению нечестны». Каррер тут же делает вывод: этим заявлением Малколм как раз и продемонстрировала ту самую невозможную честность. Словом, что-то в духе парадокса критянина. Карреру, пишет Розенталь, претит идея самоустранения автора из текста: комментируя слова Маргерит Юрсенар о том, что в историческом романе не должно остаться и тени автора, он пишет: «Тени — и ваши ухищрения, чтобы от них избавиться, — всегда будут заметны. Так не лучше ли принять их существование и дать им место в тексте?» Сам Каррер, разумеется, так и делает.