Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Балинт Мадьяр, Балинт Мадлович. Посткоммунистические режимы: концептуальная структура / Пер. с венг. Ю. Игнатьевой. В 2 т. М.: Новое литературное обозрение, 2022. Содержание: том 1, том 2
После распада Советского Союза и упразднения Организации Варшавского договора наступление всеобщей демократии казалось лишь делом времени. Эйфория по этому поводу звучит в знаменитом тезисе Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории». Если ранее, в середине XX века, существовало два противоборствующих блока — западный демократический и советский социалистический, — то теперь, когда СССР распался, остался единственный победитель, которому соревноваться более не с кем. Такой оптимизм разделяли многие публицисты, общественные деятели и академические ученые. Например, Самюэль Хантингтон писал о третьей волне демократизации, начавшейся чуть раньше, с революцией гвоздик в Португалии в 1974 году, и достигшей своего пика как раз в канун демократизации бывших социалистических стран в конце 80-х и начале 90-х годов XX столетия.
Впрочем, вскоре стало понятно, что подобный оптимизм не оправдал ожиданий. Стремительное возрождение авторитаризма в России, приход к власти правительств авторитарной направленности в бывших республиках Советского Союза и даже в странах Восточной Европы, входивших ранее в ОВД (например, в Польше и Венгрии) привлекают внимание как широкой публики, так и профессиональных исследователей.
Исследование венгерских ученых Балинта Мадьяра и Балинта Мадловича «Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура» продиктовано этим вниманием: оно о том, что помешало бывшим недемократическим странам стать демократическими и как следует описывать феномен авторитарных откатов, то есть восстановления диктаторских практик управления. Именно сегодня все большее число людей убеждается в том, что политика постоянно проникает в нашу жизнь, а тип политического режима — это не просто теоретическая конструкция, интересная лишь экспертам, но и фактор, побуждающий менять место жительства, бросать привычный образ жизни и бороться с новыми вызовами. Иными словами, от характера политического режима, его жесткости или мягкости, напрямую зависят миллионы судеб в самых разных уголках мира.
Балинт Мадьяр — известный венгерский политолог и социолог, один из основателей партии Альянс свободных демократов (SZDSZ). В 1979–1990 гг. занимался правозащитной деятельностью, благодаря которой приобрел практический опыт взаимодействия с коммунистическим режимом. После крушения советского блока работал депутатом венгерского парламента в 1990–2010 гг., министром образования Венгрии в 1996–1998 гг. и 2002–2006 гг. С 2010 по 2020 год — старший научный сотрудник Института финансовых исследований в Будапеште, а с сентября 2020 года — научный сотрудник Института демократии Центрально-Европейского Университета. Балинт Мадлович — политолог, научный сотрудник того же Института. Основная идея исследования — предложить новую оптику рассмотрения проблем демократии в бывших недемократических режимах, поскольку уже имеющиеся стратегии описания, очевидно, не справляются с имеющимися вызовами.
Упомянутая ранее уверенность во всеобщей демократизации послужила началом такого направления исследований в политической науке, как транзитология. В ее основе — представление о демократическом транзите, то есть переходе к демократии или, иными словами, демократизации. Речь идет о том, что бывшие недемократические страны (те же советские республики или восточно-европейские: Болгария, Румыния и так далее) вступили на путь демократизации, то есть движутся по направлению к конечной финальной точке. Эта конечная точка ясна и понятна — западная либеральная демократия, причем образца Финляндии, Норвегии или Швейцарии. Исследователи полагали, что бывшие социалистические страны дружно направятся к демократии, проведут соответствующие реформы и с переменным успехом вольются в семью подлинных демократий. Надо сказать, что положительные примеры такого транзита есть — это некоторые восточно-европейские государства бывшей ОВД, а также страны Балтии, которые могут выглядеть как весьма достойный пример отказа от советского прошлого и перехода к демократии.
Модель такого линейного транзита проста и понятна. Визуально мы можем представить отрезок, где исходная точка — это недемократический режим в какой-то стране, а конечная точка — прочная демократия. Согласно такому линейному подходу, различные страны можно сравнивать и ранжировать по мере успеха их демократических трансформаций. Надо сказать, что международные индексы демократии делают подобно следующему: например, The Economist Intelligence Unite каждой стране присваивает свой рейтинг. 10 — это максимальный показатель, идеал (его нет ни у кого, у страны-лидера Норвегии — 9.81). На последнем месте — Афганистан под властью «Талибана» с 0.32.
Сложность, правда, заключается в том, что исходное предположение о всеобщем движении к демократии оказалось неверным. Некоторые государства, выйдя из авторитарного прошлого и пройдя какой-то путь к демократии, затем словно застыли в своем текущем положении и попытались в нем обосноваться. В результате получились своего рода демократии с прилагательными: нелиберальная демократия, неконкурентная демократия и так далее. Прилагательные стали использоваться, чтобы подчеркнуть, что перед нами все-таки не подлинные демократии образца Норвегии или Финляндии, а нечто иное. Вроде и не авторитаризм, но и демократией назвать не получается.
Число застывших стран довольно велико. Это и подавляющее большинство бывших советских республик (включая Россию, Казахстан и так далее), но и в странах Восточной Европы тоже есть соответствующие примеры. Наиболее характерный — это Венгрия. Под руководством Виктора Орбана она демонстрирует свои собственные во многом недемократические черты.
Мадьяр и Мадлович утверждают, что первоочередная проблема, встающая перед нами, — это поиск нового языка, который позволил бы описывать имеющиеся реалии. Мы попадем в ловушку, если станем использовать язык, пригодный для либеральной демократии, применительно к другим странам.
При знакомстве с исследованиями фундаментального характера сразу же хочется задать вопрос о методологическом фундаменте. В книге Мадьяра и Мадловича таким фундаментом служит социология Макса Вебера, а именно его теория социального действия. Согласно Веберу, любое действие будет социальным, если по своему субъективному смыслу направлено на другого человека. В своей повседневной жизни люди вступают во множество социальных действий, все многообразие которых может быть классифицировано по разным основаниям. В самом общем виде, как отмечает цитируемый авторами Клаус Оффе, можно выделить три категории социальных действий: экономические, политические и общинные действия.
Опираясь на веберовскую теорию социального действия, авторы утверждают, что разные страны могут быть по-разному предрасположены к тому или иному политическому режиму. В частности, либеральная демократия как один из политических режимов основана на разделении всех типов социального действия, в результате чего получаются автономные друг от друга сферы экономического, политического и общинного действий. В странах Западной Европы такое разделение начало складываться в Новое время, с развитием капитализма: предприниматели занимались экономическими отношениями, а политики — управлением и принятием законов. Именно благодаря такому строгому разделению, отмечают Мадьяр и Мадлович, и возможно создать эффективно функционирующие демократические институты. Например, такой институт, как парламентаризм, основан на последовательном проведении различий между сферами социального действия: предприниматели и представители гражданского общества выражают свои интересы перед политиками посредством избранных представителей.
Термин «политик» в нашем привычном понимании (ориентирующемся именно на стандарты либеральной западной демократии) имеет вполне определенное значение: это человек, занимающийся деятельностью в сфере власти и управления. Когда мы используем этот термин, то наделяем политика определенными чертами и ожидаем, что зона его ответственности — это политическое действие. В то же время в коммунистических странах ситуация была иной. Политик — патрон, который занимается не только собственно политическими вопросами (принятие законов, осуществление исполнительной власти и прочее), но и вовлечен в экономические отношения, культуру и иные неполитические области: например, та же советская номенклатура комбинировала эти задачи, и, следовательно, западной демократии в СССР быть не могло. Аналогичным образом обстоят дела с политическими партиями. В странах, наследующих новоевропейской либеральной демократии, политическая партия — это организация, добивающаяся политической власти, объединенная общей идеологией и представляющая интересы определенных социальных слоев. Понимаемая так, политическая партия представляет институт гражданского общества, а не государства. В то же время в коммунистических режимах партия являла более широкую конструкцию. Она инициировала принятие законов, назначала чиновников и стояла над всем государственным аппаратом.
Разделение или, напротив, соединение сфер социального действия во многом зависит от цивилизации, к которой принадлежит страна. Распадение мира на разные цивилизации предлагалось различными учеными, в том числе уже упоминавшимся Самюэлем Хантингтоном. Авторы исследования основываются на трактовке цивилизации Питера Каценштейна, немецко-американского политолога, лауреата Премии Юхана Шютте в политических науках. По его оценке, наибольшей степени разделения сфер социального действия способствует западная цивилизация — и именно поэтому в ней наиболее вероятно становление демократического политического режима. Различные незападные цивилизации, напротив, склонны смешивать сферы социального действия, что благоприятно сказывается на становлении недемократических (авторитарных и диктаторских) политических режимов: «Частичное или полное отсутствие разделения сфер социального действия — это основная причина, по которой коммунистические режимы нельзя по умолчанию анализировать как западные».
Таким образом, по версии венгерских исследователей, главная ошибка политологов-оптимистов заключалась в их убежденности, будто демократию можно сформировать, заимствуя нужные политические институты. Но, кроме формальных политических институтов, как показывают авторы, не менее важны и условия, на которых их планируется выращивать. Эти условия зависят от типа цивилизации и включают не только формальные, но и неформальные правила игры. Как мы можем убедиться, изучая различные примеры удавшихся и неудавшихся демократизаций, политические институты, успешно функционирующие в одной стране с определенным набором разделения сфер социального действия, в иной стране могут восприниматься как чуждые и не прижиться.
Вовлеченность страны в ту или иную колею политического развития авторы называют жесткими структурами. Этим термином обобщаются такие характеристики бывших советских стран, как отсутствие разделения сфер социального действия, слияние власти и собственности, патрон-клиентские отношения, а также централизованные формы коррупции. Жесткие структуры определяют вероятность политических трансформаций в определенном направлении.
Книга Мадьяра и Мадловича избавляет от излишнего оптимизма и предлагает реалистичный взгляд на те сложности, которые могут ожидать население и политические элиты при смене политического строя. Нынешний российский режим не вечен и рано или поздно придет к своему краху, поэтому анализ того, что «будет после», в каком направлении сможет развиваться страна и с какими сложностями столкнется, стоит начинать уже сейчас.