1. Наступила осень, созрели списки. У The Guardian — 50 главных книг осени. Обратим внимание на то, как этот список разделен: есть вполне ожидаемые проза и нон-фикшн, но, помимо этого, по отдельным ведомствам проходят детективы, фантастика и (кажется, впервые) политика. Среди рекомендуемых новинок — новый роман Харуки Мураками «Убить командора» (в Японии вышел в прошлом феврале, по-английски — только сейчас), романы Джонатана Коу и Салли Руни (о ней мы недавно писали); автобиография певицы Лили Аллен, воспоминания Мишель Обамы и биография Кромвеля; очередной детектив Джоан Роулинг под маской Роберта Гэлбрейта; новый сборник поэта-лауреата Великобритании Кэрол Энн Даффи; труд Фрэнсиса Фукуямы о политике идентичности.
Список меньшего размера — на сайте «Афиши»: здесь — 23 книги, которые вышли или выйдут в российских издательствах. Среди прочего: сборник либретто Сорокина, тюремная проза Олега Навального, биография Венедикта Ерофеева, новый роман Водолазкина, «Братья Карамазовы» Достоевского, подвергшиеся редактуре Вячеслава Курицына и Юлии Беломлинской, и — наконец-то — «Бесконечная шутка» Дэвида Фостера Уоллеса.
На «Годе литературы» — список главных постсоветских книг, составленный путем голосования экспертов (примерно так, как на старте своего существования отбирала тексты «Полка»). Проект затеяли к условному тридцатилетию свободного книгоиздания в России. В тройке лидеров — Пелевин («Generation „П”»), Владимир Шаров («Репетиции») и опять Пелевин («Чапаев и пустота») — впрочем, по числу голосов к Пелевину присоединяются Владимов и Алексей Иванов. В список попали совсем не постсоветские (хотя и изданные в 2002 году) записные книжки Лидии Гинзбург, поэтические сборники Кибирова, Чухонцева и Максима Амелина, эссеистика Марии Степановой и Дмитрия Воденникова.
Кроме того — вот вам список 116 лучших книг по архитектуре на сайте ArchDaily. Много Колхаса, Джейн Джекобс, Зигмунт Бауман, «Язык шаблонов» Александера, Исикавы и Силверстайна, неожиданно Итало Кальвино — и никакого Витрувия.
2. «Кольта» публикует фрагмент из книги Вальтера Беньямина «О коллекционерах и коллекционировании», вышедшей в издательстве фонда V-A-C в переводе Сергея Ромашко и Наталии Бакши. Помимо статей в книгу вошли фрагменты из незавершенного проекта «Пассажи», посвященного «исследованию истоков современности»; как объясняет главный редактор издательства V-A-C Дмитрий Потемкин, этот проект «по факту представляет собой огромный набор цитат, замечаний и выписок, разделенных на тематические разделы». В печатаемом отрывке — мысли Беньямина о природе коллекционирования: для него «решающее значение имеет то, что предмет избавляется от всех своих изначальных функций, чтобы установить предельно тесные отношения с себе подобными». Беньямин пишет о коллекционере как типе, который связан с тактильным инстинктом так же, как фланер — с оптическим, ссылается на Бергсона и Маркса («Я могу на практике относиться к вещи по-человечески только тогда, когда вещь по-человечески относится к человеку») и возводит мотивы коллекционера к сферам этики и выживания: «Возможно, сокровеннейший мотив собирателя можно было бы описать так: он поднимается на борьбу с рассеянием. Великий коллекционер до глубины души тронут хаотичностью, разобщенностью, в которой пребывают вещи в мире».
3. Появилось несколько рецензий на новый роман Алисы Ганиевой «Оскорбленные чувства». На Rara Avis Алексей Колобродов сравнивает роман с «Левиафаном» Звягинцева, текстами великих русских сатириков (не в пользу Ганиевой) и позволяет себе неловкие пассажи вроде «Алиса Ганиева — красивая писательница даже в большей степени, чем очаровательная девушка» (после этого обвинения в пошлости, которые Колобродов предъявляет Ганиевой, выглядят странно). Напоследок рецензент заявляет, что «качеств в романе нет». На «Прочтении» Яна Семешкина призывает на помощь Тынянова и вновь апеллирует к теням отцов русской сатиры: «Щедринская трагикомическая интонация прочитывается как пародия на „Историю одного города”, роман-дежавю перетекает в экстерьеры современной России, ложится на страницы густым фейсбучным языком». Пошлость, догадывается Семешкина, в романе Ганиевой — так сказать, не баг, а фича, но «литературный иконостас Гоголя-Достоевского-Щедрина… придавил своей тяжестью трафаретных, картонных персонажей, расставленных по углам романа писательницы, как муляжи шахматных фигур».
Гораздо лучше к роману отнесся Сергей Оробий: «…в ганиевском романе глазу не на ком отдохнуть, это настоящий парад моральных уродов, шествие лицемеров… <…> Хорошая же новость в том, что „Оскорбленные чувства” все же выделяются из общего фельетонного ряда. Это сложный жанровый эксперимент — не только комедия нравов, но еще и детектив, и триллер. Не карикатура, но трехмерная история: в конце концов, перед нами в самом деле роман о чувствах — пусть извращенных, лицемерных. Пусть Ганиева не создала каких-нибудь новых нигилистов, ее роман вряд ли породит полемику (как, впрочем, не породит серьезной полемики почти никакой другой современный русский роман). Но она точнее других уловила эмоциональный фон времени и сделала из этого остроумную, правдивую, жутковатую историю».
4. «Арзамас» публикует материал из «Иностранной литературы» за 2015 год: литовский классик Томас Венцлова вспоминает о Москве 1960-х. Венцлова, скрываясь от КГБ, приехал в Москву в 1961-м; город он уже знал, но не особенно любил. «На всем лежала печать системы: с одной стороны, на каждом углу — милиция, у прохожих тусклые напряженные лица, нередко помеченные страхом; с другой стороны — хамство и пьяные драки, от которых нельзя было укрыться (во многих районах ходить по ночам, а то и днем, не рекомендовалось). Магазины, в том числе и книжные (они-то интересовали меня больше всего), снабжались скверно, а если на прилавок „выбрасывали” что-нибудь стоящее — повторяю, книги тоже были дефицитом, — то все расхватывалось вмиг». Круг московских знакомств Венцловы — интеллектуалы и диссиденты: Наталья Трауберг, Наталья Горбаневская, Григорий Померанц, Николай Котрелев, Андрей Синявский, Марья Розанова и другие. Здесь рассказывается также о встречах с Геннадием Айги и пожилым Алексеем Крученых: «Айги устраивал ему вечера. Помню одно такое чтение дома у Андрея Волконского. Это было нечто из ряда вон выходящее, потому что Крученых был не только поэтом, нарушавшим все правила грамматики и законы здравого смысла, но обладал к тому же незаурядным актерским дарованием».
5. На сайте «Православие и мир» — большое интервью с Верой Полозковой. Это личный разговор: она рассказывает о своем отношении к благотворительности, о детстве, о матери, о том, как воспитывает детей сама: «У нас была проблема в разности скоростей. Мама вечно куда-то бежала, ей нужно было успеть, добежать, доделать, а я могла зависнуть, потому что мне пришел какой-то мультфильм в голову, и я его с одним надетым ботинком пытаюсь представить на обоях. <…> Я могла бы гораздо больше работать и, соответственно, гораздо больше зарабатывать, и вообще по-другому строить свой график, если бы это не было моим приоритетом. Но у меня родился ребенок, и мне хочется, чтобы ему было кайфово, пока он маленький. Мне кажется, что я довольно много для этого делаю».
Кроме того — вопросы о смысле смерти, о вере в Бога и о тяжести инкорпорирования в литературное сообщество: «Это система, где ярлыки неотдираемы по тридцать лет. Даже если человек успел побывать десятком других авторов, он все равно будет носить самый первый ярлык, который иногда очень непрофессиональный, злой и завистливый человек ему наклеил». И о том, как появляются стихи: «Это очень похоже на то, как сахарную вату делают».
6. Согласно новому исследованию, американцы стали читать меньше романов и больше поэзии. В 2012-м романы и короткую прозу читало примерно 45 процентов американцев, в 2017-м — чуть меньше — 42; количество читателей поэзии за тот же период выросло с 6,7 до 11,7 процентов. Как видим, ножницы еще долго не схлопнутся. О причинах можно гадать; возможно, пишет PS Mag, потребность в длинных историях и сложных персонажах удовлетворяют теперь хорошие сериалы. Или же люди обращаются к поэзии, потому что она дает концентрированный эстетический опыт за короткое время (м-м-м).
7. Несколько интересных публикаций в The Guardian. В Национальном архиве Великобритании нашли документы, связанные с отцом Шекспира: оказывается, «профессиональные информаторы» вымогали у него деньги, угрожая доносами: Джон Шекспир нелегально давал деньги в рост и торговал шерстью. Доктор Кэти Мэр, заведующая в Архиве отделом Раннего Нового времени, считает, что документы проливают свет на то, как у Уильяма Шекспира формировались представления о власти и морали. Скорее всего, в Архиве лежат и другие документы, связанные с семьей Шекспира.
Марк Лоусон горячо хвалит роман испанского писателя Карлоса Руиса Сафона «Лабиринт духов» — итоговый том тетралогии «Кладбище забытых книг». Хотя 832-страничную книгу, по словам Лоусона, можно использовать вместо гантели, роман — «колоссальное достижение». В тетралогии речь идет о гениальных — неизвестных широкой публике и выдуманных, понятно, автором — литературных произведениях; в новом томе это книги детского писателя Виктора Матэ. «Через вымышленные книги читателю постоянно напоминают о настоящей истории литературы»: в детективном «Лабиринте духов» есть отсылки к Льюису Кэрроллу, Уилки Коллинзу, Шарлю Перро. Странно, что в рецензии ни разу не упомянут Умберто Эко.
На английский перевели последний, шестой том «Моей борьбы» Карла Уве Кнаусгорда. Эндрю Энтони рецензирует книгу — напоминает, что родственники Кнаусгорда возмутились, что писатель сочиняет о них вздор, говорит о смелом решении посвятить 400 страниц книги Гитлеру (ну, в конце концов, позаимствовал же норвежский писатель у Гитлера название всей серии): Кнаусгорд, романтик по темпераменту, хочет понять, как поиск национальной идентичности обернулся геноцидом и самой страшной войной в истории. По мнению Энтони, истоки гитлеровского антисемитизма остаются Кнаусгорду неясны. Кроме того, писатель вновь недоброжелательно отзывается о своей жене (теперь уже бывшей). «Писать о жизни… для него означает бежать от жизни. <…> К концу книги все больше видно, что этот побег ему надоел и он хочет сбежать обратно — в реальность». Теперь, заключает Энтони, вся оставшаяся жизнь Кнаусгорда будет находиться в тени шеститомника — если, конечно, он не решит нарушить свое обещание и продолжить писать о себе.
8. И еще одна история из The Guardian, настолько потрясающая, что о ней отдельным пунктом. На днях был объявлен лонг-лист французской премии Ренодо — престижной награды, вручаемой в один день с Гонкуровской премией. Туда вошло семнадцать романов, среди них один — «Французская шайка» Марко Коскаса — был опубликован самим автором через Amazon после того, как Коскасу отказали несколько издательств. Теперь книготорговые сети громко возмущаются и призывают критиков из жюри премии к ответу. Они требуют «помогать книгам, а не тем, кто им угрожает». Amazon, утверждают книготорговцы, «хочет не просто стать важным игроком на книжном рынке, а сам стать рынком, уничтожив конкурентов…» Премия Ренодо, по мнению авторов письма, оказала медвежью услугу и самому писателю. Писатель не согласен, доволен контрактом с Amazon и заявляет, что злиться нужно не на премию, а на издателей, которые завернули его книгу из-за популярных во Франции антиизраильских настроений (герои романа Коскаса — французские евреи, эмигрировавшие в Израиль). Член жюри Патрик Бессон утверждает, что роман Коскаса — одна из самых оригинальных, интересных и умных книг года.
С одной стороны, ситуация, когда книжные магазины указывают жюри премии, кого можно номинировать, а кого нельзя, — дичь. А с другой, это знак времени, торговые войны, бумага против интернета, все такое прочее — и сложно (пока) представить себе такой скандал у нас. Сложно представить гневную петицию «Читай-города» из-за того, что в лонг «Нацбеста» попал роман, изданный в Ridero. Отстаем.
9. Журнал 1843 рекомендует лучшие книги об островах Греции — точнее, книги, действие которых разворачивается на этих островах. Сначала нам советуют прочитать и перечитать «Одиссею», желательно в английском переводе Эмили Уилсон, — если этого мало, есть «Цирцея» Мадлен Миллер (феминистский взгляд на героиню все той же Одиссеи — «ученую, бессмертную, богиню, мать-одиночку») и триллер Патриции Хайсмит «Два лика января». Собственно греческую литературу представляют Йоргис Ятроманолакис («критский писатель… рассказывает историю семейной вражды в XX веке холодным оценочным тоном античного историка»), Александрос Пападиамантис (греческий классик XIX века, выбран роман «Убийца») и герой Критского Сопротивления Георгиос Психоунтакис. Казалось бы, очевидный кандидат — «Волхв» Фаулза — заслужил почетное (на самом деле непочтительное) упоминание: «Господи, как же все меняется. Это дикий, психоделический, психосексуальный, оккультный кошмар: сегодня кажется, что он устарел в плане сексуальной политики, а автор до одержимости заворожен солнечным островом, на котором происходит действие. Это такая же книга, как „В дороге”: читаешь ее в 20 лет — и все кристально ясно, снисходит просветление; читаешь сейчас — не пойми что».
10. На Lithub опубликованы страницы из досье ФБР на Сьюзен Зонтаг. Они вошли в сборник таких же досье, изданный Джи Пэт Брауном, Берилл Липтон и Майклом Мориси: здесь воспроизведены документы, собранные ФБР на Ханну Арендт, Джеймса Болдуина, Рэя Брэдбери, Трумена Капоте, Эрнеста Хэмингуэя, Хантера Томпсона, Айн Рэнд и других. В поле зрение ФБР, как пишут составители, Зонтаг попала «естественным образом» — как влиятельная мыслительница, которую ассоциировали с «новыми левыми». Тексты Зонтаг против войны во Вьетнаме привлекли к ней персональное внимание Эдгара Гувера. «Делом Зонтаг» занимались четыре года (особенно агентов интересовала ее поездка в Ханой) — в конечном итоге ФБР сочло деятельность писательницы «подрывной», но все же недостаточно опасной, чтобы включить Зонтаг в список лиц, представляющих угрозу государству. В деле девять информантов — имена их по-прежнему не раскрываются.