Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
1. Нобелевскую премию по литературе за 2023 год получил норвежский драматург и прозаик Юн Фоссе — один из самых востребованных драматургов в мире. В норвежских СМИ награждение восприняли с радостью (только редактор Expressen Виктор Мальм сообщил, что, по его мнению, смелее было бы наградить Дага Солстада); особенно подчеркивают, что это большое событие для нюнорска — языка, на котором пишет Фоссе. Самый известный, наверное, сегодня норвежский писатель Ю Несбё сказал, что всем коллегам Фоссе нужно учиться у него лаконизму — поэтому он «просто говорит „ура“ и встает в очередь с поздравлениями». Едва ли похвала за немногословие — искренний комплимент в адрес автора романа в семи частях «Септология». Другой важнейший норвежский автор Ян Хьерстад добавляет, что Фоссе «по сути, создал новую литературу, в которой работает только он один... нечто вроде существования как литургии». Колумнистка Aftenposten Ингунн Экланд полагает, что премию Фоссе получил именно за «Септологию».
В англоязычной прессе в основном говорят о том, что налицо еще один случай, когда важнейший европейский автор остается малоизвестным в американском и британском контексте. Об этом, например, пишет в своем репортаже The New York Times — и тут же подчеркивает, что для малых издательств, которые не боятся взяться за работу с «некоммерческим» автором, это большой выигрыш: в случае с Фоссе повезло Fitzcarraldo Editions (в штате которого всего четыре человека), причем повезло уже второй раз подряд — Анни Эрно в Америке издавали тоже они. Та же газета предлагает читателям краткий путеводитель по творчеству Фоссе — и горячую апологетическую статью канадского писателя Рэнди Бойагоды, который в текстах Фоссе ощущает присутствие «чего-то большего». В The Guardian Филип Олтерман пишет о «запоздалом мировом признании» драматурга и притом замечает, что нынешняя Нобелевская премия — еще одно событие, выводящее Норвегию в европейские культурные лидеры: среди других примет — романы Карла Уве Кнаусгора, фильм Йоакима Триера «Худший человек на свете» и нетфликсовские сериалы «Тролли» и «Рагнарёк».
2. Cкандал вокруг искусственного интеллекта, который кормят книгами современных писателей, ни цента им за это не платя, набирает обороты. В The Atlantic вышло большое расследование о том, что книги для обучения ChatGPT и его конкурентов используют вообще пиратские. Среди тех, чьими лингвистическими конструкциями будут говорить с вами ваши внуки, — Стивен Кинг, Зэди Смит, Майкл Поллан, Джордж Мартин, Джон Гришэм. Недавно нью-йоркская Гильдия авторов (в которую входят в том числе Мартин с Гришэмом) подала в суд на компанию OpenAI. Разработчик пытается бодаться в ответ, но, если посмотреть на успех забастовки сценаристов (которые, в числе прочего, бастовали против использования ИИ), кажется, что какого-то судебного компромисса не избежать. Некоторые компании в Кремниевой долине уже начали нанимать писателей и поэтов, чтобы они писали тексты для обучения ИИ-чатов. На самом деле, может быть, нынешнее поколение авторов окажется самым влиятельным в истории, даже если их имена сотрутся из памяти.
3. Есть уважаемая канадская журналистка и теоретик антиглобализма Наоми Кляйн. Есть американская писательница, феминистка и сторонница теорий заговора Наоми Вулф. Их часто путают. Так вот, более респектабельной Наоми (Кляйн) это надоело, и она написала книгу о странных отношениях со своим доппельгангером. О работе над «Доппельгангером» рассказывает Дженнифер Шалаи в The New York Times.
Наоми Вулф, ранее называвшая себя либеральной демократкой, начала резко праветь во время ковида: довольно скоро она стала постоянной гостьей шоу Такера Карлсона и Стива Бэннона, а потом договорилась до того, что вакцинированные люди могут представлять угрозу для невакцинированных (например, моча и экскременты вакцинированных как-то по-особому загрязняют природу). Фигура Вулф для Кляйн — это еще и «точка входа» в «параллельный мир», зазеркалье альт-райтов, которые еще вчера были левыми: их характеризует «странное сочетание ненависти к иммигрантам, конспирологических теорий, любви к электромобилям и поглощения биодобавок». Привычные политические ориентиры расшатались — что, в конце концов, просто неудобно для политологов. Кляйн пытается найти выход из «лабиринта зеркал» — помогает ей в этом чтение классиков американского автофикшена, таких как Джоан Дидион. Попутно она узнавала в конспирологии Вулф и ее единомышленников искаженные собственные идеи (например, мысль о том, что элиты используют кризисы ради утверждения своей воли, превратилась у Вулф в историю о манипулировании людьми с помощью коронавируса). Она стала задавать себе вопросы, насколько сама была подвержена конспирологическому мышлению: в конце концов, глупо отрицать, что политические заговоры существуют — правда, обычно они гораздо банальнее, чем думают уфологи или антиваксеры. Шалаи показывает, что многие теории самой Кляйн оказались весьма уязвимы (например, она возлагала надежды на режим Уго Чавеса в Венесуэле — который с тех пор не раз осудила, но правые критики продолжают ей это припоминать). В конечном итоге взгляд на своего двойника оказался для Кляйн полезным опытом самопознания и самокритики.
4. Свежий номер World Literature Today посвящен аборигенным литературам двух Америк. Поэзия, проза, эссе — богатый выбор текстов, в которых большое место уделено проблемам идентичности и колонизации. Из интервью с Оскаром Хокеа, недавним лауреатом премии Хемингуэя за дебютный роман: «Когда я думаю о деколонизации, мне сразу приходит в голову мысль об излечении. На протяжении почти всей моей карьеры я работал с молодежью коренных народов, подверженной риску... Опыт, которым я наделяю своего героя Леандера, — реальный опыт, который переживали эти люди. Это для меня один из самых важных аспектов деколонизации: взрослые, которым приходится нелегко, находят твердую почву под ногами и передают этот навык следующему поколению».
5. Вышел новый роман Чака Паланика «Не навсегда, но на сейчас» («Not Forever, But for Now»). Esquire публикует большой профайл писателя. Журналист Джонатан Рассел Кларк в молодости читал много Паланика, был восхищен его черным юмором, который писатель подавал «с совершенно серьезным лицом», — так что не разочаровался, когда Паланик, приехавший на вечер встречи выпускников, начал обсуждать с ним убийство своих школьных обидчиков. Выяснилось, что некоторые уже умерли: «Ну, ничего, надо нассать им на могилы».
Кларк припоминает самые известные шок-сцены Паланика, от рассказа «Кишки», содержание которого вы и так знаете, до романа «До самых кончиков», где миллиардер, похожий на Илона Маска, подчиняет себе человечество при помощи секс-игрушек. Журналист с удовлетворением сообщает, что в свежем романе можно найти кое-что и похлеще, а Тайлер Дёрден из «Бойцовского клуба» по сравнению с новыми героями покажется пушистым кроликом. Достаточно сказать, что основной мотив книги — инцест между братьями, а эти братья — выходцы из семьи кровавых убийц, ответственных за все главные американские трагедии последних десятилетий. Писатель, своими манерами напоминающий терпеливого учителя, приводит своего визави в пещеру: «Я собираюсь здесь тебя убить» — Кларк, конечно, в восторге. Ну и все в таком духе. В конечном итоге новая книга Паланика, как и прочие, — про любовь. «Как и любой большой романист, Паланик обожает свои создания. Вот разве что его создания убивают».
6. Можно ли считать «Властелина колец» модернистским произведением? Таким вопросом на Lithub задается специалист по готической литературе Ник Грум. После обязательного рассказа о том, как Толкина не жаловали представители «серьезной литературы» в XX веке, Грум говорит, что «чем больше мы изучаем „Властелина колец“, те более метафикциональным он нам кажется: это история об историях, вымысел о вымыслах, текст о текстах». Он прослеживает многочисленные, пусть и скрытые, появления автора в его произведении и отмечает самые модернистские его особенности: ощущение мира между двумя войнами, вообще непонятность, непостижимость, иррациональность Средиземья. Переизобретение мифов, работа с чужими языками и сознаниями, с темой катастрофы — все это, по мнению Грума, ставит Толкина в один ряд с Джойсом, Борхесом, Тедом Хьюзом и Анджелой Картер, а то и с Оруэллом: сравните всевидящее око Саурона и телекран из «1984».
7. Американские критики, кажется, полюбили Оксану Васякину, и нам это очень приятно. В The New York Times вышла рецензия Фернанды Эберштадт на «Рану»: рецензентка оценивает сложное, концентрическое устройство романа («путешествие, особенно в литературе, редко бывает линейным»), систему отсылок, мотив пробуждения чувственности, противопоставленный острому переживанию смертности — ведь основной сюжет «Раны» заключается в том, что поэтесса везет прах своей матери на родину. На Book Marks можно увидеть ссылки на еще два отзыва — все сугубо положительные.
8. Одна из самых громких новинок осени — роман Лорен Грофф «The Vaster Wilds» («Дикие пустоши»?) — история о безымянной девушке XVI века, которая сбегает из Джеймстауна, первого британского поселения в Америке, во время самой голодной зимы и пересекает огромную страну, населенную коренными жителями и полную опасных животных, чтобы найти счастье в Канаде, у французов. Письмо Грофф одновременно сентиментально (роман буквально заканчивается советом читателю оценить, какое это счастье — овевающий его легкий ветерок) и сурово-физиологично — будь то телесные страдания героини или описания каннибализма в забытом Богом форте в Виргинии. В The Atlantic Джудит Шулевиц сообщает, что Грофф написала «новое Евангелие»; в Vox Констанс Грэди называет роман «пока что книгой года» и безусловным триумфом — состоявшимся потому, что писательница знает, когда перестать говорить о страшном и начать говорить о красоте: «Эту книгу было бы невыносимо читать, если бы не божественные моменты искупления, которые происходят в жестокой, кровавой дикой природе, описываемой Грофф». Предыдущие романы писательницы выходили на русском в издательстве Corpus; будем надеяться, переведут и этот.
9. Сайт Africa Is A Country рассказывает историю Тандо Мгколозаны, южноафриканского писателя, который считался едва ли не главным профеминистом в стране и призывал своих соотечественников задуматься о токсичной маскулинности и об участи женщины в стране, где ежедневно регистрируется (и это только регистрируется) более ста случаев сексуализированного насилия. А в 2021 году Мгколозану обвинила в насилии его собственная жена. Литературная общественность была скандализована, от участия Мгколозаны отказывались многие фестивали. «Если Мгколозана надеялся на снисхождение, значит, он не понимает основного принципа теории, за которую ратовал все эти годы. Вот что случается, когда теорию принимают, но не придерживаются ее радикальных требований. Женщины, видевшие в Мгколозане символ феминистских возможностей, — это воюющая сторона, и в этой войне они в меньшинстве в социальном, культурном и экономическом плане. Разумеется, узнав о предполагаемом насилии, они первым делом откажутся от такого союзника», — пишет Гополанг Ботлхокване и заключает, что случай Мгколозаны демонстрирует «и возможности, и пределы участия мужчин в феминистском движении».
Среди других любопытных публикаций на сайте — статья о том, как зимбабвийский прозаик Дамбудзо Мачерера изменил представления об африканской литературе, и рецензия на недавнюю биографию южноафриканской писательницы Лоретты Нгкобо; в рецензии Зинле ка’Нобулалусе также рассказывает, как книжная индустрия систематически отказывала чернокожим писательницам в площадках.
10. В журнале Strand опубликован «неизвестный рассказ» Трумена Капоте — «Еще один день в раю». Героиня — американка, живущая на Сицилии: несмотря на то, что вокруг дивные красоты, она несчастлива, ругается со своей служанкой и читает журнал Time, который оказывается ее единственной связью с родиной. Публикаторы говорят, что рассказ отличается характерным для Капоте ядовитым стилем — и что им пришлось немало потрудиться, чтобы расшифровать рукопись: писал Капоте как курица лапой.
Рассказ, меж тем, не то чтоб совсем неизвестный. Российский исследователь Денис Захаров, работавший с архивами Капоте, подробно писал об этом тексте ещё в 2020 году в «Вопросах литературы».
11. Очень интересная статья в Aeon: профессор классической филологии Джулия Хейдук доказывает, что Вергилий, вполне возможно, читал Библию (или, если говорить осторожнее, тексты, составившие Библию) — и зашифровал отсылки к ней в своей поэзии с помощью акростиха. Первым на акростих в «Георгиках», читающийся как ISAIA AIT («Исайя говорит»), наткнулся 10 лет назад какой-то студент, которого вообще-то можно было и назвать. Хейдук называет «Исайин акростих» событием, «перевернувшим все» в ее интеллектуальной жизни. Понятно, что отыскивать акростихи в классике — само по себе увлекательное занятие (приятно разгадать загадку, которой этак 2000 лет), но такие открытия, как Исайя в «Георгиках», существенно расширяют представления о круге чтения, интеллектуальном кругозоре античных авторов. В статье также рассказывается про Дипсаду — старую сводню у Овидия и ядовитую змею у других авторов, в том числе у древнегреческого поэта Никандра: по мнению Хейдук, упоминание змеи рядом с акростихом, в котором поэт зашифровал свое имя, отсылает к библейской истории грехопадения.
12. 50 лет назад вышла книга Вити Ихимаэры «Танги» — первый в истории роман маорийского автора. Новозеландский онлайн-журнал The Spinoff спросил маорийских писателей нового поколения, что для них значат книги Ихимаэры. Кто-то вспоминает его всякий раз, когда стрижет ногти. Для кого-то самое ценное в его прозе — взгляд издалека, передающийся через слова, как бы обращенный к читателю и помогающий принять свою идентичность. А кто-то говорит о «чистом волшебстве», о красоте прозы Ихимаэры, которая вдохновляет на то, чтобы «бороться с правительством за сохранение наших таонга [слово, которое можно грубо перевести как „культурные ценности“], нашего тино рангатиратанга [суверенитета], за возможность исполнять наши обязанности каитиаки [защитников природы]».
13. The Chronicle of Higher Education публикует статью Якоба Микановски о двух новых подходах к изучению истории — основанную на двух недавно вышедших книгах: это «Последние времена» Питера Турчина и «Путешествия разума» Питера Брауна. Подходы эти противоположны, можно назвать их «быстрой историей» и «медленной историей».
По мнению Турчина, только сейчас история наконец стала наукой — то есть дисциплиной, в которой возможны наблюдения, эксперименты и предсказания. Турчин ранее разрабатывал математические модели, описывающие поведения хищника и жертвы, а потом вдруг понял, что они прекрасно применимы к народам и государствам, к циклам взлетов и падений демократий и империй. Совместно с социологом Джеком Голдстоуном он создал дисциплину под названием «клиодинамика», применил ее к современным Соединенным Штатам — и готов рассказать, почему произошло то, что произошло, и что произойдет дальше. Турчин видит историю как процесс взаимодействия элит и масс, дисбаланс в этом взаимодействии вызывает кризис, разрешить который можно только путем «отключения» экономических потоков или революции / гражданской войны. Кто именно входит в элиту, Турчин не уточняет, но делает вывод, что Республиканская партия в США может оказаться революционной силой, а в середине 2020-х, то есть совсем скоро, Америку может застать врасплох всплеск политического насилия. Ко всем этим прогнозам Микановски относится со скепсисом, считая их прежде всего политически ангажированными — вдобавок никаких математических расчетов математик Турчин не приводит, а в качестве источника иногда указывает Википедию.
Другое дело Питер Браун — ирландский историк, во многом определивший представления коллег о Поздней Античности. Его книга — это рассказ о методе, о погружении в историю, которое длилось всю жизнь. Понять, что прошлое было другим, не таким, как настоящее, — это, по мнению Брауна, действительно задача, для которой может понадобиться вся жизнь ученого: о том, как благодаря постоянному чтению и переосмыслению эта задача решается, и рассказывает его книга. Ее тоже можно кое в чем упрекнуть (в длиннотах, например). Но зато Браун находит важную формулировку, которую было бы неплохо, считает Микановски, показать Турчину: «Работа историков — диагностика. Иногда они с определенной проницательностью улавливают предвестия напряжения, неутоленного гнева. Но они редко обращаются к прогностике. Они не знают, каким окажется развитие примеченных ими неполадок и недовольств».