Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
В 1999 году Юрий Арабов удостоился «Золотой ветви» Каннского кинофестиваля за сценарий к фильму «Молох». Когда многочисленные интервьюеры спрашивали Юрия Арабова только о кинематографе, он каждый раз терпеливо объяснял, что в первую очередь он поэт, а уже потом сценарист.
Юрий Арабов ушел от нас накануне 2024 года.
Приблизительно за две недели до его ухода я проводил в библиотеке Переделкина вечер, посвященный его стихам. На вечере присутствовали поэты Евгений Бунимович и Марк Шатуновский — друзья и соратники Арабова по поэтическому цеху. Сам же виновник вечера отсутствовал по причине тяжелой и продолжительной болезни. О нем много говорили, читали его стихи. Говорили и о том, что он, сраженный тяжким недугом, мужественно читает лекции во ВГИКе онлайн; что перед каждой лекцией он целый день лежит и собирается с силами; что ему сложно даже говорить... Но прежде всего, мы говорили о нем как о человеке.
Вот и я хочу рассказать о Юрии Арабове как о человеке. Хотя знал его мало и больше по электронной переписке, которая завязалась в результате нашего знакомства в Санкт-Петербурге в 2017 году во время поэтических чтений на острове Новая Голландия.
На тот момент я был прекрасно осведомлен, что Юрий Арабов посещал в 1980-х известный семинар Ковальджи при журнале «Юность» и что привел его туда Алексей Парщиков. Это обстоятельство само по себе свидетельствовало, что поэт Арабов имеет непосредственное отношение к метареализму (термин ввел Михаил Эпштейн, его еще интерпретируют как метафизический или метафорический реализм).
Метареализм представлял собой направление, осуществлявшее переход к иному восприятию реальности, не идеологическому, не рационально-гуманитарному, а к находящемуся вне ограничения любыми человеческими реестрами и концепциями.
Первая книга Юрия Арабова вышла в 1991 году в совместном сборнике с Ниной Искренко. Сборник состоял из двух половин — по половине на каждого из них. Нина тяготела к концептуализму, отталкивающемуся от языка как инструмента всеобщего пользования. Юрий Арабов всегда оставался метареалистом. Их объединяло скорее обоюдное признание творческой значимости. Что не мешало ему бескомпромиссно критиковать поэтику Нины Искренко на заседаниях студии и преемственного ей «Клуба поэзии», одними из основателей которого были они оба.
Честно говоря, поэзию Нины я полюбил смолоду и открывал их совместный сборник гораздо чаще на страницах Искренко, чем на текстах Юрия Арабова. Но потом, с годами, заинтересовался и его поэтикой, которая поначалу слегка отталкивала меня интонациями, частично заимствованными из арсенала Иосифа Бродского.
Однако впоследствии, познакомившись с ним лично, я понял, что за внешней, чисто интонационной стороной его стихов скрывается огромная глубина собственных идей, чувствований и умозаключений, которые делают поэтику Юрия Арабова не просто индивидуальной, но и необычайно важной для современной русской поэзии.
На острове Новая Голландия, участвуя в одной пресс-коференции, мы как-то разговорились с ним о театре. Как всякий серьезный сценарист, он любил и отлично знал современный театр. Я обмолвился, что в юности играл в одном спектакле с Виктором Авиловым: восхищался его игрой, пластикой. И может быть, поэтому, чувствуя в себе недостаток актерского таланта, не пошел по театральной стезе, а, отслужив два года в армии, стал позиционировать себя как поэт, в те годы, разумеется, начинающий.
Оказалось, что Юрий Арабов хорошо знал Виктора Авилова, так как написал сценарий фильма «Господин оформитель», в котором Авилов исполнил главную роль.
Разговор, как-то незаметно перешел с актерской игры на очень модного тогда театрального и кинорежиссера, которого мы с Арабовым дружно стали ругать за отсутствие элементарного профессионализма.
Наши вкусы совпадали.
Я сказал, что в дополнение к стихам пишу и прозу. И Арабов с явным интересом дал мне свой электронный адрес и попросил прислать ему мои публикации. Сделано это было не из пустой любезности. Интерес к другому человеку трудно имитировать для кого угодно, а Юрий Арабов к тому времени был не просто человеком известным, но и самым маститым из лично знакомых мне творческих людей. Но при этом, по рассказам близких, никогда не гордился ни каннской Пальмовой ветвью, ни государственной премией и относился ко всем своим наградам легко и с завидной иронией.
Один только раз, как вспоминал Евгений Бунимович, после инцидента, возникшего в ресторане, где за одним столом сидели поэты и друзья Юрия Арабова и где их долго и неумело обслуживали, он вместо жалобы на нерадивого официанта написал в ресторанной книге благодарность и подписался — «Лауреат государственной премии Юрий Арабов». (Оцените уровень самоиронии и благородство совершенного поступка!)
Я послал ему свои рассказы. Он довольно быстро прочел их и одобрил. Причем приложил к своему одобрению по-настоящему серьезный и аргументированный разбор.
Я был на седьмом небе от счастья. Хотя к тому времени уже знал, что Юрий Арабов — заинтересованный в искусстве, неравнодушный и активный человек.
Он много возился со своими студентами. Писал романы. Участвовал во многих культурных проектах. Да и, как видите, успевал читать случайных знакомых — скрупулезно разбирая и оценивая присланные ими материалы.
С 2000-х Арабов трудился над телевизионными проектами, приложил руку к созданию сериала Николая Досталя «Завещание Ленина», ленты Александра Прошкина «Доктор Живаго» и картины Андрея Хржановского «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину».
Между тем не раз говорил, что многие считают, что писать сценарии он так и не научился... (Слышал это от него собственными ушами.)
Это — поверьте — говорилось не ради унижения, которое, как известно, бывает во многих случаях паче гордости. Думается, дело тут не в гордости. Дело тут в другом. Дело в том, что Арабову часто не нравились фильмы, которые снимали по его сценариям.
Даже такие знаменитые режиссеры, как Александр Сокуров, который знал это и говорил об этом так: «Ему могут не нравиться фильмы, которые я снимаю по его сценариям. Мне могут не подходить какие-то вещи, им написанные. И все же я никогда не откажусь от сотрудничества с Арабовым. Во-первых, у Юры совершенное чувство слова. Во-вторых, его способность концентрироваться на замысле другого человека следует признать уникальной».
Арабов сам сказал в каком-то интервью: «В моей фильмографии около 30 картин, из них мне нравится фильма три-четыре, не больше».
Действительно, по словам того же Сокурова: «Юрий Арабов обладает уникальным сочетанием мощного интеллекта, тонкой художественной интуиции, грустной иронии и страсти. По правде говоря, использовать его талант в кинематографе — все равно что хрустальной вазой забивать гвозди. Как правило, кино не нуждается в таком уровне культуры и литературного мастерства. Его сценарии самодостаточны. Это полноценные произведения, это искусство. И даже не столь важно, снят сценарий на пленку или нет».
Кстати, радость моя от одобрения моих рассказов была связана еще и с тем, что я на тот момент был прекрасно осведомлен, что в оценке чужой работы Юрий Арабов не жалеет рецензируемого, всегда бывает предельно прям и честен.
Вспоминается случай, когда в 2013 году во время вручения премии «Ника» за лучший сценарий (к фильму «Фауст») Арабов раскритиковал сложившуюся в России ситуацию с вмешательством государства в работу киноиндустрии. По мнению писателя, только приход частного бизнеса мог исправить положение. Во время выступления Юрия Николаевича его безуспешно пытался прервать ведущий Юлий Гусман, пронзительный спич не попал в телетрансляцию.
Более того, когда мы возвращались в поезде с чтений на острове Новая Голландия, Арабов высказал мысль, что в начале 1990-х годов на смену коммунистическому официозу к власти пришла не менее одиозная, чем до этого, литературная тусовка... в результате чего были задвинуты многие талантливые авторы, так и не сумевшие полностью реализоваться ни в советские, ни в новейшие времена.
Он называл имена новых гонителей и не стеснялся в выражениях, обсуждая методы оттеснения неугодных от авторитетных издательств и массовых СМИ.
Юрий Арабов был человеком эмоциональным, прямолинейным, но вместе с тем необыкновенно надежным и порядочным — первая же совместная с Сокуровым картина, по Платонову, вызвала такой град неприятностей, такой гнев высокого начальства, что создатели сразу поняли: история чрезвычайно опасна для них обоих. Сокурова отчисляли из института — а это ставило крест на дальнейшей судьбе. Но Арабов не оставлял его, не пытался уйти в тень. Он шел вместе с ним через все мучительные этапы, прекрасно понимая, чем ему это может грозить. Верность, порядочность, честность, надежность — уже тогда все эти качества были присущи Юрию Николаевичу в высшей степени. И позже, когда на «Ленфильме» Сокурова не хотели запускать с игровой картиной — Арабов писал сценарий за сценарием без всякой надежды, что хоть один из них примут к производству. Одного только «Тютчева», впрочем, так и не реализованного, он исполнил в семи (!) вариантах, которые последовательно отклонялись один за другим. То же произошло и со «Скорбным бесчувствием», которое было чудом запущено, чудом снято и... положено на полку. По словам Сокурова: «Он был рядом со мной в эти дни и месяцы, не уговаривал идти на компромисс, не сетовал, не пытался откреститься от товарища, неугодного сильным мира сего. Сейчас уже трудно понять, насколько высока была цена, которую приходилось платить за дружбу, сотворчество, честное имя».
Юрий Арабов был верующим человеком. Христианином. Это видно по тематике многих его стихотворений. Но в его религиозных стихах никогда не найдешь ни елея, ни прямолинейного славословия. Свою веру в Бога он выражал несколько иначе:
Нет никого, кто бы смерил темницу рукою,
Ни одного, кто бы смог описать эту жесть.
К этим троим, потерявшимся в вечном покое,
Не доползти, даже если залезешь на крест.
Лодка качается средь водяной мелюзги,
Если порвется батут, — утонет.
Горы извилисты, как мозги,
Но без Голгофы кто их надстроит?
Почта закрыта, молчит Тиберий,
Над Вифлеемом звезды не видно.
Там след впечатан на рыхлом небе,
Словно в ушанке у инвалида.
Птица надстраивает свой мост,
Словно струну, в вышине скребясь.
Но равенство птице — это еще вопрос,
Той, что сжимается, словно кулак, садясь.
Можно, конечно, залезть на сук
И что-нибудь посмешней солгать,
Так утка выкрякивает свой крюк,
И гусь говорит: «Ага!»
И потому, возвращаясь к большому стилю,
К длинной строке, уставшей от уточнений,
Можно сказать, что грязнее речного ила
Есть только жизнь без пророчества и речений.
Нет никого, кто бы смерил сию темницу
Ни сантиметром, ни просто хотя б ногами.
Ухо моллюска глухо, а око птицы
Только и дружит, что с облаками.
Эти строки Юрия Арабова прозвучали в Переделкине накануне его смерти. Их прочли вслух дважды. Прочли разные люди, пришедшие на вечер его поэзии. Прочли, еще не зная, что вскоре мы потеряем написавшего их поэта. Потеряем живого и деятельного человека, который, несмотря на то, что ушел от нас, навсегда останется в нашей культуре своими сценариями, романами и стихами.