1. It’s that time of year again: пошли списки лучших книг 2020 года. В последнее время их, к неудобству читателя, принято делить на несколько частей. Свой список выкатила Financial Times; текст под пейволлом, но знайте: там есть Сюзанна Кларк, история фейсбука, книга про Савву Морозова, стихи Маргарет Этвуд, автобиография тренера «Арсенала» Арсена Венгера и, разумеется, нон-фикшн про ковид.
The Guardian свой громадный список вывесила без всякого пейволла. В прозе газета выделяет, среди прочего, Элену Ферранте, Али Смит («Лето», завершающее цикл «Времена года»), букеровского лауреата Дугласа Стюарта и климатическую антиутопию Дженни Оффилл «Погода». Среди лучших детективов — «Когда никто не смотрит» Алиссы Коул и «Дьявол и темные воды» Стюарта Тертона (действие происходит в XVII веке). В фантастике отмечают «Министерство будущего» Кима Стэнли Робинсона и «Войну карт» Пола Маколи (про космическое мегасооружение, создатели которого отчалили в пустоту, оставив жителей самих разбираться со своим проблемами). Из поэтических сборников названы, в частности, книга поэта-лауреата Великобритании Саймона Армитиджа и «Постколониальные любовные стихи» Натали Диас; в политическом разделе не обходится без мемуаров Обамы и занимательного трамповедения; из комиксов рекомендуют новую книгу автора «Палестины» Джо Сакко, на этот раз посвященную живущему в Канаде индейскому народу дене, и «J+K», нарисованную Джоном Фамом историю про двух подружек, чья обыкновенная жизнь то и дело превращается в сюрреалистическое приключение.
2. Российская пресса тоже радует списками: хотя ярмарка «Нон-фикшн» из-за ковида была перенесена на март, «Коммерсантъ» выпустил свой гид «50 книг, которые вы могли бы купить на non/fiction» (и мы подозреваем, что еще увидим несколько похожих публикаций). Как обычно, Игорь Гулин отвечает за взрослое, а Лиза Биргер — за детское; в первом разделе можно найти, например, переведенный Алексеем Поляриновым и Сергеем Карповым роман прославленного сценариста Чарли Кауфмана, две книги «НЛО» из новой серии «Гендерные исследования», поэзию Дзиги Вертова и мемуарную прозу Михаила Айзенберга (одновременно с ней «Новое издательство» выпускает книгу Филиппа Дзядко, посвященную чтению айзенберговских стихов). В числе детских книг — «Средиморье» Марино Амодино («Что если бы Средиземное море было островом? На что была бы похожа его жизнь?»), графический путеводитель по «Евгению Онегину» и своевременная книга известного детского врача Федора Катасонова о том, «что такое нормальная температура тела и почему она именно такая».
3. Главная поэтическая публикация недели — первые после десятилетнего перерыва стихи Дмитрия Воденникова, вышедшие на «Кольте». Это цикл, по связности близкий к поэме; как всегда, автобиографический, мучительно пробивающийся к предельной искренности. Некоторые части его — из лучших стихов, Воденниковым вообще написанных.
Когда ещё повалит этот снег?
Из всех прорех, из всей моей печали.
Я вдруг пойму, что это всё про всех:
тебя, меня, него, неё, про всех —
и все ключи, которые искали.
И я скажу, что я тебя люблю,
что я лишь сон, что я лишь сор вчерашний.
И жизнь идёт, и дело к декабрю.
И я скажу, что я тебя люблю.
Но почему же мне теперь так страшно, страшно.
4. Несколько публикаций в связи с новым романом Евгения Водолазкина «Оправдание Острова». Отрывок из книги можно прочесть в «Снобе», а Forbes публикует интервью с писателем: Водолазкин рассказывает, что роман появился из «тоски по определенному стилю», по периоду Древней Руси, с которым он работал в «Лавре». На «Медузе» о книге в хвалебных тонах пишет Галина Юзефович. «Если бы на вопрос, о чем этот роман, требовалось ответить максимально сжато, ответ был бы — о времени», — замечает она. Водолазкин создает хронику вымышленного Острова, написанную разными языками, из разных эпох; вторую часть романа составляют комментарии правителей Острова — Парфения и Ксении. «Мы видим придуманный Водолазкиным мир одновременно подвижным и статичным, целостным и дробным, изменчивым и повторяющимся, и от переключения между этими разными взглядами — или, вернее, от их одновременности — по-настоящему захватывает дух». Юзефович сравнивает «Оправдание Острова» с «Лавром», но касается в рецензии и других романов писателя.
«Фонтанка» публикует рецензию Сергея Князева — написанную также с симпатией, но не без оговорок (например, «на дворе осень Средневековья, а персонажи, причем самые симпатичные, вдруг начинают изъясняться языком пресс-релизов и третьесортной публицистики»). Главной темой романа Князев считает власть — вернее, решение вопроса, какой она должна и может быть; он отмечает человечность властителей и увлекательность их сюжетных линий: «Нечасто так бывает, чтобы циничный литобозреватель, прочитавший в своей жизни уйму книжек самого разного толка, влюблялся в персонажей, переживал за них…» Это, применительно к властителям, черты почти фэнтезийные, но Князев считает «Оправдание Острова» «частичной утопией».
5. В издательстве «Белая ворона» вышла детская повесть Анны Красильщик «Давай поедем в Уналашку». Это книга о мальчике, который пытается разгадать семейную тайну: кем был его дедушка? Перед нами гораздо более светлая история, чем в предыдущей книге Красильщик «Три четверти», — но и там, и там писательница пытается понять, как говорить с детьми о сложных вещах. В «Афише» — интервью с Красильщик; Мария Лебедева спрашивает ее о границах допустимого, приводя ходовой пример современной скандинавской литературы для детей. «…Мне кажется, с детьми можно говорить обо всем, просто тщательно выбирая слова, — отвечает Красильщик. — <…> в книгах Ульфа Старка, Марии Парр, Мони Нильсен, Астрид Линдгрен, из которой, кажется, выросли все остальные писатели, которых я перечислила, есть то, что мне кажется самым главным в детской литературе. Их книги очень честно и естественно разговаривают с детьми обо всех аспектах жизни, не замалчивая темы, которые кому-то могут показаться недетскими. В них нет фальши и лицемерия, в них показаны настоящие живые люди… и их авторы не пытаются сюсюкать с детьми, как будто это не люди, а какой-то отдельный биологический вид».
Кроме того, речь заходит о прототипах героев «Уналашки»: «…если в первой книжке все дети были списаны с моих одноклассников, то здесь скорее все герои придуманные. Йохана я, например, представляла как одного филолога-слависта, у которого брала интервью для „Ученого совета” „Арзамаса”».
6. Еще о детской литературе, еще интервью в «Афише»: Трифон Бебутов говорит с Романом Супером, только что снявшим фильм об Эдуарде Успенском (посмотреть его можно на Premier.one). Журналист рассказывает, почему решил работать с пластилиновой анимацией и что для него значат книги Успенского: «Мне кажется, что в этих книгах живут самые крутые персонажи, придуманные на русском языке. Этих персонажей Успенский ювелирно встроил в ряд бессмертных народных супергероев — и сейчас уже не очень понятно, кто народнее: Баба-яга или, например, Шапокляк. Они на одной поляне нашего сознания живут. Успенский создал русский сказочный архетип. Это великое изобретение, и я его нахожу более интересным, чем, скажем, вселенная Marvel».
Разумеется, Суперу приходится отвечать на вопрос об обвинениях в жестокости, которые покойному писателю предъявила его дочь Татьяна. «Нам действительно так скучно и одиноко, что мы готовы в 2020 году рассуждать на тему: „А можно ли снимать кино про человека, который не был святым?” <…> Может ли совершать отвратительные поступки детский писатель? Может. Перестают ли быть великими его произведения от этого? Нет, не перестают. Оправдывает ли наличие великих книг отвратительные поступки писателя? Нет, не оправдывают. Может ли все это уживаться внутри одного человека? Конечно. И, как правило, уживается».
7. На «Грёзе» вышел большой виртуальный фестшрифт к столетию Пауля Целана, составленный Иваном Соколовым и Анной Глазовой, — причем пока только первая часть. Здесь собраны эссе, признания в любви, переводы и пояснения к переводам. Алеша Прокопьев рассказывает, как строится его работа над стихотворением «Авдала», Александра Цибуля вспоминает о своем первом столкновении с Целаном, Йоко Тавада размышляет о его голосе: «Целан занимался беспощадными вокальными упражнениями, переводя певчих птиц из различных регионов. Жизнерадостно и самозабвенно перепевал он то Мандельштама, то Дикинсон. Был в репертуаре, понятно, и Аполлинер, но был и Мишо. Ни Хлебникову, ни Маяковскому не удавалось надорвать голос Целана. Какое там. Целан пел по-настоящему собственным голосом тогда, когда переводил. Чужим становился для него скорее свой собственный голос, возможно, он перевел дыхание и оставил его позади, чтобы уже налегке все глубже забираться в тугое, безъяйное художественное пространство».
В предисловии к публикации Иван Соколов говорит о той стороне Целана, которая русской рецепцией, как ни странно, совсем не усвоена: «…видимо… так устроена поздне- и постсоветская дискурсивность, что Целана по-русски мы читаем либо как „поэтически жительствующего на земле”, абстрактного лирика о возвышенных материях (в лучшем случае — о поэтической традиции), либо как автора, методически архивирующего свою биографию и историю Холокоста (Шоа, дритер хурбн’а). С широкого горизонта рецепции как бы стерт Целан — автор трагического стихотворения о Розе Люксембург и Карле Либкнехте, Целан — сотрудник Международной организации труда, Целан подпрыгивающий от радости при виде черных флагов анархистов в Париже шестьдесят восьмого (и остро полемизирующий потом с тем „маем“). <…> Возможно, в память об этом наш материал следовало бы проиллюстрировать интернациональными лицами Джорджа Флойда, фоторепортажами со столкновений протестующих и полиции в Минске, в Лиме, кадрами с ИВЛ, картой Нагорного Карабаха; не может быть малейшего сомнения, что сегодня Пауль Целан думал бы только об этом. Но не будем забывать, что газетную лирику он не переносил и напускался на нее чуть ли не пуще, чем на „чистоэстетов”».
Есть здесь и стихи, посвященные Целану:
мальчик о анчел забывший стихи
выведи нас проведи нас за ноготь
ногтем держа где пробелы узки
дай нам протиснуться в щели строки
дай нам невзысканный воздух потрогать
(Игорь Булатовский)
8. На сайте Rara Avis — статья Дарьи Лебедевой о мотиве атомной бомбардировки в японской литературе. Лебедева замечает, что в описании бомбардировки у разных авторов (некоторые пережили Хиросиму и Нагасаки) есть много общего — в самой, если можно так сказать, композиции момента. «Но разнятся детали. Вот девочка, которая несла палочки для еды, даже не заметив, что крепко зажала их в руках. Вот другая девочка, в пепле сожженной Хиросимы отыскавшая древнюю статуэтку дракона, который стал ее лучшим другом. Вот мужчина, который при взрыве потерял очки, вернулся за ними и нашел чуть оплавленными, но с целыми стеклами — в куче покалеченных человеческих тел». Лебедева пишет не только о прозе (от Кобо Абэ до Масудзи Ибусэ), но и о манге; в последних разделах речь заходит о том, как видят разрушение Хиросимы и Нагасаки писатели других стран, в том числе упомянут Андрей Геласимов.
9. «Прочтение» публикует отрывок из романа Бернадин Эваристо «Девушка, женщина, иная» — в прошлом году разделившего Букеровскую премию с «Заветами» Этвуд. Книга выходит в «Эксмо» в переводе Сергея Таска. Перед нами первая глава романа, текст формально пограничный: проза, разбитая на строки, большой верлибр или версет. Паузы совпадают с границами мыслей и описываемых ощущений героини:
маргинал Амма десятилетиями закидывала ручными гранатами истеблишмент, который ее отверг
пока мейнстрим не начал воспринимать то, что ранее казалось радикальным, и у нее не появилась надежда найти в нем свое место
случилось это, лишь когда три года назад Национальный театр впервые возглавила женщина-худрук
после бесконечных вежливых отказов от ее предшественников однажды утром в понедельник сразу после завтрака, когда впереди не маячило ничего, кроме теледрам в интернете, раздался звонок
мне понравилась пьеса, хотим ее поставить, не хотите выступить заодно и режиссером? я понимаю, что свалилась как снег на голову, но, может, выберетесь к нам на чашечку кофе на неделе?
10. В Electric Literature Том Зеллнер, только что выпустивший книгу своих репортажей об американской жизни, попытался составить список «Книг, Объясняющих Америку» (КОА). КОА в нон-фикшне — такой же Грааль, как Великий Американский Роман — в прозе. В списке Зеллнера есть безусловная классика — «Демократия в Америке» Алексиса де Токвиля («дедушка всех КОА», «самая редко читаемая и часто цитируемая книга о Соединенных Штатах») и «Путешествие с Чарли» Джона Стейнбека, — но есть и книги относительно недавние, например «Эти истины» Джилл Лепор, которая пытается на 955 страницах объяснить, как родилась «первая нация в мире, управляемая не случаем, а здравым смыслом и осознанным выбором». Есть книги, схожие в методе: скажем, Джон Гюнтер, чья классическая книга вышла, когда штатов было еще 48, экс-хиппи 1970-х Питер Дженкинс и наш современник Уильям Лист Хит-Мун ездят (а иногда ходят пешком) по всей стране, разговаривают с самыми разными людьми и из их рассказов пытаются сложить портрет нации. Есть и работы по относительно частным вопросам — например, история латиноамериканского населения США, написанная Фелипе Фернандесом-Арместо.
11. The Guardian публикует разговор с самым востребованным гострайтером Великобритании: карьера 75-летнего Джеймса Фокса пошла в гору 10 лет назад, когда вышли в свет мемуары Кита Ричардса «Жизнь» — долгий рассказ музыканта Фокс превратил в книгу. При этом работать в журналистике он начал в 19, выпустил две книги под собственным именем. Сейчас Фокс закончил работу над мемуарами фэшн-фотографа Дэвида Бейли. В интервью он рассказывает о долгой дружбе с Ричардсом, которая «временами бывала опасной» (у музыканта, добавляет он не без удивления, «фантастическая память»), объясняет, что было плохого в 1960-х («Сейчас люди вспоминают их как кошмар, по крайней мере я. Сексуальная революция была болезненной штукой. Отмена ревности в сексуальных отношениях на самом деле ранила, особенно женщин») и дает советы авторам «воспоминаний знаменитостей»: «Просто разговаривайте. Не держите в голове перечень событий в хронологическом порядке, не ставьте галочки: дальше, дальше, дальше. Иногда одну и ту же историю вам будут рассказывать раз за разом, но к четвертому разу вы разберетесь в ее подробностях. Эти истории обкатывались и мумифицировались много лет. Нужно снова сделать их человеческими».