В Петербурге суд вновь решил удалить граффити с портретом Хармса со стены дома по улице Маяковского, у писателей в моду опять вошли грибы, а Amazon назвали компанией, которая вторгается не только в индустрию книгоиздания, но и в сам литературный процесс. Как обычно по воскресеньям, Лев Оборин пишет о самом интересном в книжном интернете.

1. Поэт, активист и вокалист группы «Аркадий Коц» Кирилл Медведев арестован на десять суток вместе с активистами Анастасией Борисюк и Федором Нероновым: они протестовали против строительства апарт-отеля на Сретенке. Местные жители давно выступают против стройки, которая ведется, по их мнению, с нарушениями. «Вместо тупого элитного апарт-отеля на этом месте должна быть регенерированная историческая застройка либо сквер и археологический заповедник Сретенский холм», — написал Медведев в своем фейсбуке перед тем, как отправиться отбывать арест.

2. Судьба граффити с портретом Хармса на доме, где он жил, опять повисла на волоске: Дзержинский (how ironic) районный суд Петербурга постановил его закрасить. В борьбу за граффити включились петербургские краеведы, сообщает «Коммерсантъ»; городские власти выступают в духе «граффити хорошее, но что ж, если каждый будет на стенах рисовать». На уничтожение портрета отведен месяц, решение суда еще можно оспорить; петицию с просьбой сохранить граффити, созданную жильцами дома № 11 по улице Маяковского, подписали больше 30 000 человек.

3. Поэт Алексей Цветков размышляет в своем фейсбуке об эволюции юмора: «…вот что поразительно: до сравнительно недавнего времени шутки были совсем не смешными на наш нынешний вкус. Например, фарс Сенеки „Отыквенение” (или „Отыквление”), видимо рассчитанный на истерический хохот современников, вызывает у нас некоторое недоумение. И даже у Шекспира смешного не так уж много, как он ни старается…» Юмор, внятный нам, по мнению Цветкова, начинается с XVIII-XIX века.

4. На «Сторителе» Дмитрий Воденников пишет о дневниках Михаила Кузмина — приобретенных некогда Бонч-Бруевичем для Литературного музея за фантастическую сумму в 25 000 рублей, а затем изымавшихся НКВД и частично утраченных. Здесь говорится о трагической судьбе близких Кузмина (Юрия Юркуна) и его литературных знакомых (Хармса и Введенского) — и о том, почему Кузмину репрессий все же удалось избежать (помимо очевидного соображения, что до 1937-го он просто не дожил): «Он живет в своем небольшом отсеке коммунальной двухкомнатной квартиры на улице Рылеева, кто-то к нему ходит, но все литературно, благополучно, как кружок эти посиделки органами не квалифицируются, поэтому, возможно, его и не тронули, как тронули Хармса и Введенского. Видный исследователь кузминского наследия сказал однажды: „Кузмин всегда с сожалением отмечал в дневнике хорошую погоду в дни советских праздников, видя здесь некую несправедливость природы”. Но дальше этого не шло».

5. На «Ленте» Илья Кролевский разбирает «Основания» — дорогостоящий сериал Apple TV по одноименному циклу Айзека Азимова, который многие поклонники фантаста считали принципиально неэкранизируемым: «работа… чересчур обширна и охватывает несколько веков, события разных книг (и даже глав) разворачиваются вокруг разных персонажей, многие из которых впоследствии более и не упоминаются, да и почти все герои для сюжета, как правило, оказываются вовсе не важны». В итоге шоураннеры «отодвинули на задний план» трансгуманистический посыл саги, сделав акцент на падении Галактической империи, а некоторым ключевым персонажам сменили пол — женщин в «Основании» был недобор (а самому Азимову в его столетний юбилей прогрессивные медиа припоминали, что он вел себя с женщинами не лучшим образом).

«Первый сезон „Основания” становится в первую очередь историей о власти, коррумпированной собственной несменяемостью, — пишет Кролевский. — Не то чтобы это было плохим ходом… но все же к адаптации фантастики Азимова эта история имеет отношение самое отдаленное». Сериал на критика производит впечатление посредственного — несмотря на отменные спецэффекты. Кроме того, он слишком уж походит на «Игру престолов», перенесенную в космический антураж.

6. «Это может прозвучать странно, но грибы вошли в моду»: в «Коммерсанте» Игорь Гулин обозревает пять грибных новинок нон-фикшна. Тут есть «путеводитель по самым важным и интересным грибам» Роберта Хофхиртера, «Запутанная жизнь» Мерлина Шелдрейка («Если Хофрихтер идет по верхам, то Шелдрейк погружает читателя в грибной мир с головой»), «Путь через лес» Лонг Литт Вун — автофикшн о преодолении скорби с помощью изучения грибов, «Мистерии мухомора» Олларда Диксона («настоящий гимн» самому известному галлюциногенному грибу в мире) и «В начале был гриб» Джерри и Джули Браунов: «Брауны путешествуют по Европе и Азии, изучают церкви и архивы, разговаривают со специалистами и добрыми встречными в поисках доказательств одной сногсшибательной догадки. Догадка такова: галлюциногенные грибы играли главную роль в истории христианской религии».

7. В американском издательстве Academic Studies Press вышел сборник работ Юрия Тынянова «Перманентная эволюция», переведенный Энсли Морс и Филипом Редко. В Los Angeles Review of Books об этой книге пишет выдающаяся литературоведка Марджори Перлофф. Престиж филологии в университетах, рассказывает Перлофф, сейчас невелик, если бы не курсы творческого письма, факультеты можно было бы закрывать — и вот в этих условиях появление тыняновского избранного как нельзя кстати. Она кратко пересказывает биографию Тынянова и рассказывает, в чем отличие его работы от того, чем занимался более известный на Западе Якобсон: главное для Перлофф в корпусе тыняновской филологии — ее принципиальная системность, продуманное на всех уровнях, вплоть до фонетического, учение об эволюции литературных форм.

Самым важным текстом в сборнике Перлофф называет «Литературный факт» — связывая его с распространенным сейчас представлением об утилитарно-гуманитарной роли литературы: Тынянов показывает, что любой месседж не работает без контекста. Кроме того, добавляет она, Тынянов по сравнению со многими модными теоретиками пишет исключительно доступно — пусть и об авторах, большинству американцев почти не знакомых.

8. В Америке вышла книга Марка Макгерла «Все и еще меньше: роман в эпоху Amazon». По мнению автора, Amazon меняет не просто книжную индустрию, но и саму литературу, порождая спрос на определенные жанры и подстегивая их создание. В The Baffler о книге пишет Меган Марц. К Макгерлу, начинает она, вообще-то стоит прислушиваться: в конце концов, именно он сформулировал общее ныне место — «курсы творческого письма стали определяющей институцией для американской прозы». Впрочем, новая его книга не констатация факта, а скорее провокативное эссе, и звучит все это не стопроцентно убедительно — но очень занятно: «Amazon литературен по существу. Макгерл пытается доказать, что компания — „своего рода сверх-автор”, создающий глобальный эпос».

Пафос у Макгерла скорее антикапиталистический, но он не может вчуже не признавать амазоновского размаха — «как бывает с большим и проблемным произведением искусства». В конце концов, Джефф Безос, ныне один из богатейших людей мира, запускающий ракеты в космос, основал свою компанию, вдохновившись романом Кадзуо Исигуро «Остаток дня» (точнее, испугавшись изображенных там сожалений о напрасно прожитой жизни). Макгерл выявляет «литературность» Amazon странным образом — пускаясь, например, в анализ стиля корпоративных документов. Но когда речь заходит об амазоновских технологиях торговли, он начинает звучать убедительнее: компания поощряет серийное потребление — и запускает одну за другой переводные серии: вот вам испанские романы про зомби, вот китайские исторические романы, вот русское фэнтези. А если культура потребления может ввергнуть человека в депрессию, ему поможет любовный роман.

Еще подробнее книгу Макгерла рассматривает в The New Yorker Парул Сегал. Amazon — не только книготорговец, но и издатель: у компании сейчас шестнадцать импринтов (в том числе тот самый Crossroads, крупнейший в Штатах публикатор переводной литературы). Но главная революция, которую обеспечил, по словам Макгерла, Amazon, — это платформа самопубликации для Kindle, возможность для тысяч и тысяч авторов обойти традиционные заслоны и выйти напрямую к читателю (разумеется, поделившись с Amazon прибылью). Естественно, это создало в литературном поле завихрения — все в той же логике серийности появилась и серия книг с советами, как лучше писать романы для электронного самиздата. Amazon настраивает ваши читательские предпочтения и сам же на них откликается: книги «не просто читабельны — а читабельны именно в вашем понимании», благо недостатка в продукции не существует, даже если это эротические романы для фетишистов взрослых подгузников (Сегал приводит конкретный пример).

И все же, хотя Макгерлу удается показать, каким образом роман становится в цифровую эпоху товаром, из книги «Все и еще меньше» явствует и другое: есть у романа свойства, которые «товаризовать» не удастся. «Роман — бескомпромиссно частный жанр, и в этом кроется подлинный сюжет книги Макгерла: он отправился на самую обочину литературной жизни — и с восхищением обнаружил там россыпи сокровищ. Такова природа романа: нужно перешагнуть его порог, не зная до конца, что скрывается внутри. Владеть еще не значит обладать».

9. В подтверждение сказанного выше — текст Романо Сантоса в Vice о филиппинском палп-фикшне: популярнейшей серии книг «Филиппинские истории о призраках». Сюжеты этих книг очень похожи на памятные детям 1990-х «Ужастики» Роберта Стайна — но филиппинская серия запустилась попозже, в 2002-м. Книжный подход в ней скрещивался с журнальным — на иллюстрациях можно увидеть полосы с фотографиями в духе «найди здесь привидение». Привидениями дело не ограничивалось: издатели эксплуатировали городской фольклор — например, в книге про ресторан, в котором подают человеческое мясо. Сантос пообщался с поклонниками серии, которые уже выросли: они вспоминают, как обменивались выпусками, а кому-то страшилки даже читала на ночь мама (и дети потом не могли заснуть). В общем, для целого поколения это важная часть детства — и книги, десять раз перелатанные скотчем, никто не выбрасывает.