Малкольму никогда не приходило в голову, что целая река — да что там, целое графство! — может исчезнуть в паводке. Откуда взялось такое колоссальное количество воды, он и представить себе не мог. Утром он в какой-то момент опустил руку за борт, зачерпнул немного и поднес ко рту, почти ожидая, что она окажется соленой, — будто сам Бристольский залив рвется напролом к Лондону, — но никакой соли в воде не оказалось. На вкус она была не слишком хороша, но не морская — это точно.
— Если бы ты шел на веслах в Лондон и река стояла нормальная, без паводка, сколько бы это заняло? — спросила Элис.
Она впервые заговорила с ним с тех самых пор, как они уплыли из аптеки два часа назад.
— Не знаю. Тут примерно шестьдесят миль, может больше, потому что река все время виляет. Но мы бы все равно шли по течению, так что…
— Ну так сколько?
— Несколько дней?
Элис изобразила отвращение.
— Но сейчас все будет быстрее, — продолжал Малкольм. — Потому что течение гораздо сильнее обычного. Ты посмотри, как быстро мы идем, — вон как раз деревья…
Над водой выделялась вершина холма, увенчанная купой деревьев, по большей части дубов, чьи голые ветви траурно чернели на фоне серого неба. «Прекрасная дикарка» и правда неслась стрелой: и минуты не прошло, как они пролетели мимо, и холм остался позади.
— В общем, гораздо быстрее, — закончил Малкольм. — Может, день.
Элис ничего не сказала, только поправила Лире одеялко. Дитя лежало у нее между ботинок, так обильно укутанное, что Малкольм со своего места различал только макушку и яркую бабочку-Пантелеймона, угнездившуюся на волосах.
— Как она там? — спросил он.
— Вроде ничего.
Асту очень интересовал Пан. Она еще раньше заметила, что он может менять форму, пока Лира спит, — хотя спал и сам. У нее даже теория имелась, что, когда Пантелеймон — бабочка, это значит, что Лира смотрит сон, но Малкольм отнесся к ней скептически. Конечно, ни один из них не имел ни малейшего представления, что происходит, когда они сами спят: знали только, что Аста может заснуть в одном облике, а проснуться в другом, но, как совершалась перемена, все равно не помнили. Малкольм и рад был бы обсудить это с Элис, но перспектива бездонного презрения, которым она непременно обдаст его в ответ, совершенно не радовала.
— Вот спорим, ей сейчас что-то снится! — сказала Аста.
— Это кто там? — вдруг резко сказала Элис.
Она показывала куда-то Малкольму за плечо; взгляд ее был устремлен назад по ходу движения и вдаль. Мальчик обернулся, но различил сквозь влажный серый воздух лишь слабые очертания человека в ялике, который поспешно греб по направлению к ним.
— Плохо видно, — сказал Малкольм. — Может быть, это…
— Он самый, — оборвала его Элис. — Деймон сидит на носу. Жми быстрее!
Отсюда Малкольм уже видел, что ялик — суденышко неудобное, не сравнимое в быстроте и ходкости с «Дикаркой». Зато у гребца были мускулы взрослого человека и на весла он налегал очень решительно.
Малкольм погрузил весло в воду, и каноэ ринулось вперед. Увы, долго он так выкладываться все равно не сможет: уже болели и руки, и плечи, да и все тело до самой поясницы.
— Что он там делает? Где он? — отрывисто спросил он.
— Отстал. Не вижу его отсюда — он сейчас за тем холмом. Давай, не останавливайся!
— Я и так гребу изо всех сил. Скоро мне придется остановиться, а кроме того… Смена качки разбудила Лиру, и та начала тихонько хныкать. В обозримом будущем ее придется покормить, а это значит — привязать каноэ, развести огонь, согреть воды. А до того — еще и найти, где спрятаться.
Малкольм принялся оглядываться по сторонам, сохраняя как можно более ровный и сильный ход. Они сейчас плыли через широкую долину — скорее всего, очень высоко над речным ложем. Слева из воды вздымался поросший лесом склон, а справа стоял большой дом, белый, в классическом стиле. Он возвышался на склоне зеленого холма, тоже поросшего деревьями. Дотуда было далековато; весьма вероятно, что человек в ялике увидит их, прежде чем они успеют спрятаться.
— Правь к дому, — велела Элис.
Малкольм и сам думал, что из двух вариантов следует выбрать этот, и, развернув лодку в нужном направлении, как следует налег на весло. Вскоре они различили тонкий столб дыма, поднимающийся над одной из многочисленных труб и таявший на ветру.
— Там люди, — сказал Малкольм.
— Вот и хорошо, — ответила Элис.
— Если кругом будут люди, — заметила Аста, — меньше шансов, что он…
— А вдруг он уже там и с ними заодно? — проворчал Малкольм.
— Но он же вон там, позади, в лодке, разве нет? — удивилась Аста.
— Может, и так. Отсюда далеко, не разглядеть.
Малкольм осознал, что ужасно устал. Он не знал, сколько уже гребет, но, сбавив ход ближе к дому, почувствовал, как с каждым футом на него все больше наваливаются холод, усталость и голод. Он уже едва держал голову.
Впереди пологая лужайка поднималась прямо из воды и гладко бежала к белому, украшенному колоннами фасаду. Впрочем, света было так мало, что видно было только то, что движется. Где-то на задах дома из трубы поднимался дым.
Лодка мягко ткнулась в скрытую под водой землю.
— Так что мы будем делать теперь? — деловито осведомилась Элис.
Склон поднимался очень плавно — между лодкой и краем травы оставалось еще несколько футов.
— Снимай ботинки и носки, — сказал Малкольм, стягивая собственную обувь. — Мы вытащим каноэ на берег — по траве оно пройдет достаточно легко.
Тут их окликнули от дома.
Между колоннами показался какой-то мужчина и жестами приказал им убираться подобру-поздорову. Он еще что-то крикнул, но было далеко, и они не расслышали.
— Иди к нему и объясни, что нам надо покормить ребенка и немного отдохнуть, — сказал Малкольм.
— Почему я-то?
— Потому что тебя он скорее станет слушать.
Они вытащили каноэ из воды, и Элис с чрезвычайно мрачным видом зашагала вверх по склону к человеку, который снова что-то крикнул.
Малкольм оттащил лодку подальше от воды — в растрепанный кустарник у края лужайки — и бессильно рухнул рядом.
— Как ты там, просыпаешься? — сказал он Лире. — Везет некоторым. Хорошая у вас жизнь, у младенцев.
Лира, однако, совсем не казалась довольной жизнью. Малкольм взял ее из каноэ и принялся баюкать на коленях, стараясь не обращать внимания на запах, недвусмысленно намекавший, что ребенка пора переодеть… Ни на запах, ни на серое небо и холодный ветер, ни на далекого человека в ялике, который как назло снова показался на глаза. Малкольм прижал малышку к груди и осторожно поцеловал в лобик.
— Мы тебя защитим, — сказал он. — Смотри, Элис уже разговаривает вон с тем дяденькой. Скоро мы отнесем тебя в дом, затопим камин и согреем тебе молочка. Конечно, если бы твоя мамочка была здесь… У тебя же никогда не было мамочки, правда? Тебя просто где-то нашли. Лорд-канцлер подобрал тебя под кустом и подумал: «Вот черт, я же не могу сам присматривать за ребенком! Лучше отдам ее сестрам в Годстоу». Потом за тобой ходила сестра Фенелла — наверняка ты ее помнишь? Славная такая старушка, правда? А потом случился потоп, и нам пришлось забрать тебя на
«Прекрасную дикарку», чтобы спасти. Интересно, ты вообще что-нибудь из этого потом вспомнишь? Скорее всего, нет. Я вот ничего не помню из того времени, когда сам был таким маленьким. Смотри-ка, а вот и Элис к нам идет. Посмотрим, что она скажет, а?»
— Он говорит, что надолго нас не пустит, — сообщила Элис. — Я сказала, что нам только огонь развести и ребенка накормить и что долго мы бы все равно не остались. Что- то там неладное творится. Странно этот мужик выглядит.
— Там еще кто-нибудь есть? — спросил Малкольм, поднимаясь на ноги.
— Нет. По крайней мере, я больше никого не видела.
— Бери Лиру, а я получше спрячу каноэ, — сказал он, передавая ей ребенка.
Руки у него так и тряслись от усталости.
Сделав все возможное для «Дикарки», он собрал необходимую Лире поклажу и поплелся к дому. Позади колонн обнаружилась огромная дверь — сейчас открытая; на косяк опирался мужчина с кислой физиономией и в грубой одежде. Его деймон-мастиф неподвижно стоял рядом и провожал их глазами.
— Надолго вы тут не останетесь, — снова сказал мужчина.
— Не останемся, — живо согласился Малкольм.
Человек был слегка пьян, а он знал, как обращаться с пьяницами.
— Симпатичный дом, — сказала Малкольм.
— Может, и симпатичный, да не твой.
— Значит, ваш?
— Теперь да.
— Вы его купили или силой взяли?
— Наглеешь, как я посмотрю?
Деймон-мастиф глухо зарычал.
— Не-а, — легкомысленным тоном сказал Малкольм. — С потопом все так переменилось. Я бы не удивился, если бы вы отвоевали этот дом силой. Сейчас все по-другому. А если вы его завоевали, значит, он теперь ваш, это уж как пить дать.
Он посмотрел вдоль лужайки на ярящуюся реку. Сгущались сумерки, и гребца на лодке было не разглядеть.
— Тут прямо настоящий замок, — продолжал он. — Вы бы с легкостью его защитили, если бы кто напал.
— Кто это собирается на него нападать?
— Никто не собирается. Так, к слову пришлось. Вы сделали хороший выбор. Незнакомец обернулся и проследил за его взглядом.
— Есть у него имя, у этого дома? — спросил Малкольм.
— А тебе-то что?
— Больно важным он выглядит. Что твой дворец или усадьба. Вы могли бы назвать его в свою честь.
Человек фыркнул. Может статься, что и от смеха.
— Можно табличку поставить у воды, — сказал Малкольм. — Например: «Держитесь подальше. Нарушители будут казнены». А что, имеете полное право. Вон там уже какой-то человек в ялике правит сюда.
Он и правда уже различал лодку, упорно движущуюся прямо к ним — все еще на некотором расстоянии вверх по течению.
— А что с ним не так?
— Да все так… пока он не высадится и не попытается дом этот у вас отобрать.
— Ты его, что ли, знаешь?
— Думаю, я знаю, кто он такой. Как раз из тех, с кого станется попробовать.
— А у меня зато дробовик есть.
— Ну он точно не рискнет высадиться, если вы ему ружьем пригрозите.
Человек немного поразмыслил о своих перспективах.
— Я должен защищать свою собственность, — наконец решил он.
— Разумеется, должны. Имеете полное право.
— Да кто он вообще такой?
— Если он тот, о ком я думаю, то его звать Бонневиль, и он недавно вышел из тюрьмы.
Деймон-мастиф тоже посмотрел в ту сторону и зарычал.
— Он, стало быть, за тобой гонится?
— Ага. От самого Оксфорда.
— Чего ему от вас надо?
— Ребенка.
— Это, что ли, его ребенок? — затуманенный взгляд с трудом сфокусировался на лице Малкольма.
— Нет. Это наша сестра. Он просто хочет ее отнять.
— Да ну тебя!
— Боюсь, это чистая правда.
— Вот гад!
Человек в лодке приближался, совершенно очевидно нацелившись на лужайку. Сомнений в его личности, увы, больше не оставалось.
— Я лучше пойду внутрь, — быстро сказал Малкольм, — а не то он меня увидит. Вам-то он ничего сделать не посмеет. Мы уберемся отсюда, как только сможем.
— Об этом не волнуйся, сынок, — сказал хозяин дробовика. — Как тебя звать-то?
— Ричард, — не сразу вспомнил Малкольм. — А сестру мою зовут Сандра. А малышку — Элли.
— Ступай внутрь и не маячь тут. Я с ним сам разберусь.
— Спасибо, — сказал Малкольм и проскользнул в дом.
Мужчина вошел вслед за ним и, направившись в комнату сразу за холлом, вынул из шкафа дробовик.
— Будьте осторожны, — сказал ему Малкольм. — Тот человек может быть опасен.
— Если кто тут и опасен, так это я.
И он нетвердой походкой вышел вон. Малкольм огляделся по сторонам. Холл был отделан лепниной; кругом стояли шкафы из драгоценного дерева, украшенные черепаховыми пластинами и золотом, и мраморные статуи. Огромный камин, правда, треснул, и в очаге было пусто. Должно быть, Элис нашла огонь где-то еще.
Не решаясь позвать, Малкольм кинулся из комнаты в комнату, навострив уши и ожидая с минуты на минуту услышать звук выстрела. Но снаружи было тихо — только ветер выл да ревела вода.
Элис он нашел на кухне. В чугунной плите полыхал огонь, а свежепереодетая Лира гордо восседала посреди обширного соснового стола.
— Ну, что он тебе сказал? — требовательно вопросила Элис.
— Сказал, что мы можем остаться и сделать все, что нам нужно. У него есть дробовик, и он собирается защищать дом от Бонневиля.
— Так он идет? Это он был в той лодке?
— Да.
Вода в кастрюльке кипела с тех самых пор, как Малкольм вошел. Элис сняла ее с огня, чтобы остудить. Малкольм подобрал печенье, вывалившееся у Лиры из ручки, и снова вручил ей. Девочка благодарно закурлыкала.
— Если она роняет печенье, ты должен ей показать, куда оно упало, — объяснил он Пантелеймону, который тут же превратился в крошку галаго и уставился на него огромными глазами, неподвижный и тихий.
— Ты только погляди на Пана, — сказал Малкольм Элис. Та поглядела, но совершенно не заинтересовалась.
— Вот откуда он знает, как стать одним из них? — настаивал Малкольм. — Он ведь в жизни таких зверюшек не видел… да я и сам впервые вижу! Ну как ему удается…
— Что мы будем делать, если Бонневиль все-таки прорвется внутрь? — перебила его Элис.
Голос ее был резок и почему-то очень высок.
— Прятаться. Потом выбираться отсюда и бежать.
На ее лице ясно отразилось, что она по этому поводу думает.
— Иди погляди, что там происходит, — велела она. — И смотри, чтобы он тебя не увидел.
Малкольм вышел из кухни и на цыпочках прокрался по коридору в холл. Спрятавшись в тени за дверью, он изо всех сил прислушался, но ничего не услышал, и тогда осторожно выглянул. В холле было пусто. Что дальше?
Ни единого звука — только вода и ветер. Никаких голосов и уж точно никаких выстрелов. Может, они там у самой воды разговаривают, решил Малкольм и, распластавшись по стенке, двинулся по мраморному полу к высокому окну.
Но Аста в облике мотылька добралась туда первой. Малкольма окатило волной ужаса, когда она увидела что-то снаружи и свалилась со шторы ему прямо в ладонь.
Человек из дома лежал на траве, головой и руками в воде, рядом с яликом Бонневиля, и не шевелился. Самого Бонневиля нигде не было видно. Как и ружья.
Переводчики А. Блейз и А. Осипов