Laurie Anderson: All the Things I Lost in the Flood. Essays on Pictures, Language and Code. New York: Rizzoli Electa, 2018
Эта тяжелая и в то же время изящно изданная книга напоминает виниловую пластинку. Она одновременно и сборник эссе, и художественный альбом — словом, настоящий артефакт. Едва ли стоило ждать обычной книги от Лори Андерсон, певицы, мультимедийного художника и вдовы Лу Рида. Сама о себе она пишет так: «Я начинала как художник и скульптор, в течение сорока лет я занимаюсь живописью, музыкой, инсталляциями, кино, скульптурой, дизайном, арт-софтом, оперой и театральными постановками». После чтения этой книги убеждаешься окончательно, что все это было для Лори почти одним и тем же — своего рода следованием пути дао.
Чтобы сузить рамки, Лори в предисловии объявляет, что зарекается писать о музыке. Это ее шоу, правила устанавливает она. Все будет довольно интимно, по-домашнему (Лу Рида она называет просто Лу). Никакого хронологического рассказа — ей важнее эстетические связи. Да, ее занимают рифмы и переклички, связывающие, скажем, ее первое шоу и последний фильм «Собачье сердце» (к Булгакову он не имеет никакого отношения).
Лори копает глубже и заходит в области, где ожидаешь встретить отсылки к Хайдеггеру или постструктуралистам. Она рассуждает о языке как (возможно, привнесенном) коде, который сложно взломать, языке как живой, странной субстанции, едва ли не микробе, поселившемся в умах людей. «Язык говорит о потере», — замечает она. А «иногда слова мешают, и описать что-то на самом деле означает заставить это что-то исчезнуть. Слова заменяют вещи. А иногда простые изменения в речи могут позволить вещам возникнуть вновь». Освобождение от привычных «носителей» вообще ключевая тема для ее творчества: так, ее интересует виртуальная и дополненная реальность — тем, что дает свободу от тела. Андерсон отнюдь не голословна и создает то, чем, не исключено, увлекся бы Витгенштейн, будь у него такие технические возможности: взять хотя бы ERST (Electronic Representation of Spoken Text), программу, отображающую на письме, как произносится, интонируется речь (в альбоме с помощью этой программы написаны целые страницы). А если мы вспомним речитатив Лори-исполнительницы, который ближе к spoken word, чем к традиционному вокалу, то этот самый ERST предстанет перед нами уже не как выпендрежная разработка, а как попытка синтеза вокала и письменной речи, наделение речи на бумаге дополнительными возможностями — будто буквам дали микрофон. Лори рассказывает о том, как изначальное слово могло воплощаться для нее на театральной сцене, в хеппенинге на улице или живой инсталляции на World Expo в японском городе Аичи. Оказывается, сор, из которого выросли ее стихи, едва ли не интереснее конечного продукта.
Ее первое шоу в Риме. Совсем молоденькая Лори стоит на улице в коньках, впаянных в льдину, и играет дуэт на одной (!) скрипке. Объяснение — в «живую» скрипку вмонтирован динамик, воспроизводящий закольцованную запись другой скрипки, а само время игры ограничено таянием льда. Лед же возник потому, что в детстве Лори видела на пруду уток, вмерзших лапками в лед (привет Холдену Колфилду и его сакраментальному вопросу об утках в Центральном парке!), в тот день, когда умерла ее бабушка. Тут же и байки — о том, как доброволец-итальянец начал «помогать» ей, сообщая публике из прохожих, что замерзла во льдах чуть ли не сама бабушка Лори. Но для самой Андерсон история гораздо глубже. Она шла когда-то по льду домой и везла коляску с младшими братьями — те провалились под лед, Лори нырнула и вытащила их. Дома мама не ругала ее, наоборот, похвалила: «какая ты прекрасная ныряльщица» — и уже тогда Лори задумалась о силе слов, их оттенках и способности менять и конструировать реальность. Или та же Европа — тогда среди американских художников было в чести уезжать в Европу по следам великих джазовых беглецов вроде Чета Бейкера. Ее пытали, как она может творить в Америке, «такой варварской, такой диснеевской». Она записала ответ — правда, он еле уложился в 8 часов мультимедийного шоу United States Parts 1–4, но там нашлось место и экспериментам почище бесконечных фильмов Энди Уорхола, и некоторым ее известным песням-гимнам вроде O Superman.
Семидесятилетняя буддистка, адепт тайцзи, Лори Андерсон может давать мастер-классы по политическому активизму молодым левакам. То она настоит на том, чтобы в ее шоу было включено выступление китайского художника-диссидента Ай Вэйвэя, то пустит на самые большие экраны Нью-Йорка заключенного из Гуантанамо.
Не стоит, впрочем, думать, что «Все вещи, потерянные в потопе» сплошь концепт и трактат. Да, альбом иногда сюрреалистичен, как записки дадаистов: Андресон рассказывает, что в конце каждого предложения видит не точку, а тикающие часы, рассуждает о другой своей личности, сформировавшейся во снах (мне уже за 60, пишет она, треть жизни я спала, то есть ей моей ипостаси из снов уже 21, она имеет право пить спиртное и голосовать). Но здесь же есть ее детские воспоминания, признания в любви «философу, мастеру тайцзи, певцу и моему любимому мужу» Лу (фотографии и рассказ о том, как в 2000-х они выступали, исполняли песни друг друга или устраивали громкие экспериментальные шоу в духе луридовского альбома Metal Machine Music, который, как иногда шутят, никто не смог дослушать до конца). Она рассказывает о том, как для создания своих произведений побывала на Северном полюсе и работала в Макдоналдсе, рассказывает о восхитительном и подавляющем голосе Берроуза (чтобы противостоять ему, она изобрела своего мужского двойника), о буддийском оптимизме Кейджа или о том, как общалась с известным отшельником Пинчоном и мечтала сделать оперу по его «Радуге тяготения». Пинчон признался в любви к ее песням и согласился (!), но при одном небольшом условии — все музыкальные партии должны исполняться на одном банджо.
При всем при этом «Все вещи…» еще и замечательная литература. С многолетней выдержкой, как «Хроники» Боба Дилана», с мудростью Патти Смит, с ироническим и мудрым прищуром. Хотя не исключено, что мультимедийная Лори Андерсон не обрадовалась бы столь банальному комплименту.
Лори Андерсон
Фото: spindlemagazine.com