Удивительное дело: «Колонна» переиздала «Трилогию» Ильи Масодова — классику русской трансгрессивной литературы начала века. Еще более удивительно то, что черная книга с пентаграммой и не совсем живой пионеркой на обложке исчезла с прилавков, едва успев на них появиться. Так, в рейтинге продаж магазина «Фаланстер» Масодов без проблем обошел даже нового Пелевина. Спекулянты ликуют — на «Алибе» за только что вышедшую новинку придется выложить две тысячи рублей (почти в три раза больше, чем в магазине), а цены на оригинальное издание достигают совершенно безумных десяти тысяч.
Конечно, Дмитрия Волчека и Дмитрия Боченкова можно только поздравить с успешной реанимацией самого, наверное, веселого их проекта. Но при всей личной симпатии к руководству «Колонны» и их труду я все же не могу отделаться от тревожной мысли: «Почему Масодов? Кому он нужен в 2021 году? Кто эти люди, его раскупившие?»
Но для начала в ужасе вернемся в 2001 год. Вторая чеченская в разгаре, «Идущие вместе» начинают победоносное шествие по России, а вся страна гадает, кто победит в шоу «За стеклом»: Жанна и Дэн или Марго и Макс? И вот над этим мрачным, пошлым, безысходным адом вдруг восходит черное солнце Ильи Масодова: «Колонна» и «Митин журнал» выпускают его трилогию, составленную из романов «Мрак твоих глаз», «Тепло твоих рук» и «Сладость губ твоих нежных».
«Трилогия» — далеко не самая забористая вещь в каталоге «Колонны». Если сравнивать, скажем, с «Инкрустатором» Андрея Башаримова или «Эдемом» Пьера Гийота в переводе блистательной Маруси Климовой, прозу Масодова хочется назвать если не жизнеутверждающей, то как минимум нежной. Несмотря на это, именно «Трилогия» вошла в историю как самая возмутительная колонновская книга, которая привлекла внимание наших надзорных органов, увидевших в масодовской книге «непристойные сцены, провоцирующие низменные инстинкты» и «вымысел, касающийся героев Гражданской и Великой Отечественной войн».
При этом, если судить по гамбургскому счету, в ней не было ничего, чего бы русская культура не знала до Масодова: некропедофилию воспел еще Сологуб, а натуралистичный зоосадизм — так и вовсе почти уже традиционная писательская забава, популяризированная Мамлеевым. Разница лишь в том, что у Масодова все это подано с каким-то особенно отталкивающим шиком — если мамлеевская кривоватость слога служит для автора и читателя спасением от описываемых ужасов, то в «Трилогии» даже стилистические огрехи органично вливаются в дьявольски хитроумно выверенный эстетический проект.
И вот забавный факт. Всего четыре месяца назад Дмитрий Волчек в ответ на вопрос «Горького» о том, собирается ли «Колонна» переиздавать Масодова, твердо и четко заявил:
«Не понимаю магического смысла этого предприятия. Все тексты Масодова уже двадцать лет доступны онлайн в любых форматах. Мы почти ничего не переиздаем, у нас же не „АСТ” с миллионом редакций, маркетинговыми стратегиями и допечатками».
В этом пассаже Дмитрий Борисович идеально сформулировал мое смятение. Лучше и не скажешь: «Не понимаю магического смысла этого предприятия».
В поисках ответов я обратился к своему коллеге Ивану Мартову, который гораздо более осведомлен в экономических аспектах книготорговли. Иван посоветовал не искать никаких глубинных смыслов и справедливо заметил, что запрос на переиздание Масодова назревал давно и вот страждущие наконец заполучили его в личную библиотеку — просто чтобы было.
Однако лично мне все равно не хочется сводить отношения между издательствами и публикой к банальной фетишизации — это было бы слишком прискорбно. Впрочем, надо признать, такой тренд и правда существует. Достаточно вспомнить, что за месяц-полтора до выхода масодовского переиздания аналогичная история случилась с «Эдичкой» Лимонова. Это, разумеется, великий роман, но настолько безусловно классический и всеми многократно прочитанный, что его тиражирование кажется пустой тратой бумаги, обесценивающей подрывную революционность лимоновского письма. И можно лишь гадать, понравилось бы самому Эдуарду Вениаминовичу, что его написанная потом, кровью и слезами книга в 2021 году стала лишь элементом декора для инстаграмов консервативно настроенных интеллектуалов-переростков (скорее всего, понравилось бы, но не суть). Единственная практическая польза от переиздания «Эдички» в том, что она привлекла внимание к новой серии «Альпины», в которой следом вышли и другие, менее, скажем так, одиозные романы Лимонова, незаслуженно оказавшиеся на книжной периферии. А заодно и «Шатуны» Мамлеева, которые этим летом одновременно с «Альпиной» переиздала «Традиция».
И примечательно, что те же «Шатуны», написанные, напомню, в середине 1960-х, до сих пор выходят без какого-либо концептуального обрамления и комментаторского корпуса, будто в них и так все понятно (положа руку на сердце скажу: «Нет, в „Шатунах” понятно далеко не все»). Между читателями и издателями возникает негласный договор: и те, и другие делают вид, будто и Лимонов, и Мамлеев — наши современники, пишущие актуальную литературу.
С другой стороны, а что еще остается читать «продвинутой молодежи», как полуиронично выразился однажды Дмитрий Кузьмин как раз в контексте Масодова, если издатели не могут предложить ей ничего, кроме нравоучительного автофикшна, «чистой» интеллектуальной беллетристики да всякой неолейтенантской прозы?
В этом смысле жест Боченкова и Волчека с переизданием Масодова становится понятен. Он указывает, во-первых, на то, что Россия так и замерла в 2001 году с той поправкой, что предписания Минпечати переросли в полноценные статьи Уголовного кодекса. Во-вторых, что более значимо, новообретенная популярность «Трилогии» наконец отвечает на извечный вопрос о том, в чем заключается русская национальная идея.
А она предельно проста. Русская национальная идея заключается в том, чтобы было жутко. Именно жутко, а не страшно, ведь страх — это все-таки естественное чувство, имеющее практический смысл. Допустим, на войне страх может спасти человеку жизнь. В мирное время подлинный страх способен открыть мыслителю метафизические глубины бытия, как это случилось с Хайдеггером или Толстым.
Жуть, напротив, есть чувство, которое человек искусственно в себе пробуждает, и оно не имеет никакого прикладного значения. И вот эта бессмысленность нас так и влечет. Заплыв за буйки, русский человек представляет, что за ним охотится акула, хотя никаких акул в Анапе не водится. Или вот еще пример. Когда на митингах начинаются стычки с Росгвардией, кто-нибудь обязательно посеет панику криками о том, что пустили слезоточивый газ, и, хотя никакого газа никто не пускал, все почувствуют характерное жжение в глазах. Вот это уже не самая безобидная жуть, но все равно лишь жуть.
Русский человек может легко презреть любой глубинный страх, вплоть до страха смерти, но он никогда не откажется от грандиозного удовольствия бессмысленной жути. Поэтому и в 2051, и в 2101, и в 2666 годах в России будут читать Илью Масодова и Тони Дювера, а не Герарда Реве и Марселя Жуандо, «Шатунов» и «Центральный цикл», а не «Московский гамбит».
И все же даже в этой жути есть надежда. Ведь сам Масодов пишет:
«Соня снимает платье, колготки и, оставшись в одних трусах, долго смотрит на изуродованное лицо Алексея, остервенело сражавшегося за нее.
— Ему конец, — говорит она. — Но он сражался как настоящий герой. Настанет время, когда мертвые дети встанут из земли, и он будет одним из первых. Не плачь о нем, Таня. Он завоевал себе будущее».
Да будет так.