Режиссер Марлен Хуциев родился 4 октября 1925 года, сегодня — спустя 99 лет — поговорим о книге, в которой его вспоминают друзья и коллеги. На ее страницах — прямая речь Петра Тодоровского, Сергея Соловьева, Наума Клеймана, Юрия Норштейна и не только. А также отрывки из интервью самого Хуциева, помогающие понять, как он сочетал «абсолютную документальность» и вымысел. Читайте подробности в материале автора телеграм-канала «Кино с похмелья» Кирилла Сафронова.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Марлен: Марлен Хуциев в воспоминаниях друзей и коллег, документах и фотографиях. М.: Рутения, 2024. Автор проекта и составитель Андрей Хржановский. Содержание

Сегодня, когда, по данным Института Кино, в России ежегодно производится примерно 100–120 фильмов для проката, 120–150 телевизионных художественных фильмов и мини-сериалов, 150–200 сериалов (от 5 серий и более) да и вообще в мире происходят вещи похлеще кино, может возникнуть вопрос: а нужен ли в принципе новый «кирпич» в 696 страниц с 250 фотографиями о режиссере, который снял свой последний фильм больше 30 лет назад? И если нужен, то кому? И зачем?

«Среди кинокритиков и киноведов есть такой обычай, скорее похожий на игру: встречаясь на международных фестивалях, они составляют рейтинги лучших фильмов. Принято считать, что среди российских кинорежиссеров безоговорочной всемирной славы заслуживают лишь двое: Сергей Эйзенштейн и Андрей Тарковский, — пишет в предисловии Андрей Хржановский. — Эта книга не могла не возникнуть: слишком велика, очевидна и многообразна роль Хуциева не только в кинематографе. Отзывы и воспоминания друзей и коллег помогут составить портрет Марлена Хуциева — режиссера, педагога, коллеги, человека...»

Но для визуализации портрета человека (а особенно художника) важно показать его способ действия, творческий метод, динамику жизни и работы. Тогда у читателя, вступившего с книгой в диалог, появится возможность примерить все это на себя, применить в своей деятельности и тем самым — если отбросить все флуктуации — буквально продлить жизнь того, о ком идет речь. А когда автору портрета удается применить творческий метод своего героя, то это, как мне кажется, просто высший пилотаж! Думаю, Андрею Хржановскому, прожившему с Хуциевым на одной лестничной площадке 30 лет, это удалось.

Из книги, как и из фильмов Марлена Мартыновича, ощущается, что для Хуциева принципиально важным было бережное отношение к окружающей действительности: времени, людям, быту. Если с Андреем Тарковским скорее рифмуется интеллектуальная изысканность, с Алексеем Германом — искренняя неистовость, с Эльдаром Рязановым — небанальная простота и понятность, с Георгием Данелией — лиричность, а с Кирой Муратовой — авангардность и экспериментальность (список режиссеров можно продолжать долго), то с Марленом Хуциевым — бережность.

Он никого не свергал, не сбрасывал с парохода современности, не пытался наставлять на праведный путь — лишь фиксировал, как и подобает человеку с документальным взглядом. И именно благодаря этому для современного зрителя 1950-е — это «Весна на Заречной улице», 1960-е — «Застава Ильича», преддверие 1970-х — «Июльский дождь». Жили в коммуналках, слушали поэтов в Политехе, гадали на счастливых билетах в трамваях, боролись с пессимизмом и космополитами — в смысле, переименовывали французскую булочку в «городскую», ходили на первомайские демонстрации, смотрели по телеку хоккей, где даже вратари еще играли без масок (в СССР первым постарался уберечь свое лицо вратарь воскресенского «Химика» Анатолий Рогулин в 1962 году, но повально маски появились только в 1970-е).

Оператор Маргарита Пилихина о съемках «Заставы Ильича»: «Мы работали скрытой камерой — есть такой термин в современном кинематографе. Как же делалась „скрытой“ наша кинокамера? Сперва мы поставили ее в ящик с отверстием для объектива и, водрузив его на тележку, попробовали работать. Это оказалось неудобно, немобильно и громоздко. Тогда я положила свой аппарат в спортивную сумку, взяла ее в руки и пошла за актерами в толпу. Рядом со мной шел ассистент с аккумулятором, а режиссер, когда нужно было дать актерам знак начала съемки, быстро снимал с головы кепочку, и актеры начинали сцену, отыгрывая ее среди обгоняющих их, спешащих по своим делам москвичей. Так в реальной жизни города режиссер находил точные детали. <...> Я старалась снимать так, чтобы воздух каждого кадра, „обтекая“ зрителя, как бы заключал его внутрь пространства, где развертывается действие. К этому я стремлюсь и сегодня, ибо вижу в этом способ сделать зрителя соучастником событий, происходящих на экране. Мою операторскую точку зрения и в этом разделял М. Хуциев. Благодаря общности наших творческих позиций родился новый — для начала 60-х годов — язык кино».

Андрей Хржановский включил в книгу не только воспоминания друзей и коллег Хуциева, но и официозные документы эпохи — скажем, речь Н. С. Хрущева на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 8 марта 1963 года, в которой тот разгромил «Заставу Ильича» (ее пришлось переделывать, позже отцензурированный фильм вышел под названием «Мне 20 лет»). И естественно, воспоминания самого Хуциева:

«Отца я потерял в 1937 году. Знаменитую сцену разговора героя с мертвым отцом в „Зaставе Ильича“ я посвятил ему. Это все то, что мог бы сказать мне мой отец. Я учился во втором классе и как-то проснулся утром, а отца нет. Почувствовал что-то недоброе. Мачеха сказала, что он уехал в командировку. Никто мне ничего не рассказывал, но я догадывался о том, что произошло. Теперь я уже значительно старше своего отца. Он умер, когда ему было 36 лет. Примерно в этом возрасте я снимал „Заставу Ильича“. Ее запретили после слов Никиты Хрущева: „И вы хотите, чтобы мы поверили в правдивость эпизода, когда отец не знает, что ответить сыну на вопрос, как жить?“ Отец спрашивает у сына: „Сколько тебе лет?“. Возникает диалог. „23“. — „А мне 21. Как я могу тебе советовать?“»

Книга разделена на следующие главы: «Начало», «„Весна на Заречной улице“», «„Два Федора“», «„Застава Ильича“», «„Июльский дождь“», «„Пушкин“» (о невоплощенном замысле Марлена Хуциева и Геннадия Шпаликова), «„Был месяц май“», «„Алый парус Парижа“», «Как работал Мастер», «„Послесловие“», «„Пушкин“» (радиофильм), «„Случай в Виши“», «„Бесконечность“», «Хуциев — педагог», «„Невечерняя“», «Приближение к Марлену».

Марлен Хуциев: «Трудно объяснить, откуда возникает замысел. Откуда берется герой. Единственное, что я могу сказать, — я не стараюсь их придумывать. Я стараюсь их обнаружить или понять в окружающих меня людях.

Ну, допустим, я просто люблю ходить по городу. Когда возникает такая возможность — ходить без дела, — то я с удовольствием ею пользуюсь. Хожу, смотрю на людей. Это не значит, что я пристально выбираю: вот ты или вот ты. Невольно получается. Поиск героя происходит бессознательно, и в любой обстановке, и всегда! Интересно иногда постоять на перекрестке и мысленно снять, документально снять эпизод без пленки, вот так — глазами. Просто следить. Скажем, взять какой-то участок и понаблюдать за людьми, которые проходят, спешат. Уходить, как камера, — следом за одним, потом возвращаться с другим. Возникает какая-то ячейка жизни. Иногда я просто себя ловлю на том, что я это бессознательно делаю».