Стивен Херд. Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев. М.: Альпина нон-фикшн, 2021. Перевод с английского Константина Рыбакова. Содержание
В своей книге с очень длинным названием «Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи: Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев» канадский биолог Стивен Херд рассказывает читателям, почему животные по-научному называются так, а не иначе. Дело в том, что у традиции научного наименования животных довольно долгая и занимательная история, так что не стоит особо удивляться тому, что сегодня мы можем натолкнуться на каких-нибудь «пауков Дэвида Боуи» или, например, на клен Давида, названный в честь французского миссионера и натуралиста Армана Давида. Как отмечает автор, здесь мы сталкиваемся с очень любопытной коллизией. С одной стороны, у нас есть история открытия живых существ — в тех или иных обстоятельствах, более или менее занимательных, ученые по-прежнему открывают новые виды растений, животных, микробов, вирусов и так далее. С другой стороны, благодаря двухчастной системе именования, введенной Карлом Линнеем, у ученых появилась возможность запечатлеть в названии открытого ими существа, словно в поэтическом произведении, частичку собственной жизни — будь то восхищение незаслуженно забытым коллегой или популярным артистом, неослабевающая спустя годы любовь к жене, ну или просто какой-нибудь занимательный курьез. Таким образом, получается как бы одна сюжетная линия, вложенная в другую, — занимательная сама по себе история поиска и открытия живой природы, поверх которой накладываются частные устремления и порывы исследователей. В общем, дух захватывает. Рассмотрим некоторые случаи из книги более подробно, но сперва обратимся к Карлу Линнею.
Согласно Херду, до Линнея названия живых существ давали в основном руководствуясь их описанием: получалось, конечно, порой весьма точно, но в то же время громоздко и неудобно для запоминания, в то время как животных продолжали открывать. Линней попытался систематизировать и упростить эту методику, введя «биноминальную номенклатуру», проще говоря — двухчленную систему наименования. В соответствии с ней, у каждого вида появилось название, состоящее из двух слов: первое определяет конкретный вид, второе является родовым названием группы ближайших родственников. Для наглядности, возьмем, например, Acer rubrum — «Клен красный», где rubrum означает один из 130 или около того существующих видов кленов рода Acer. Как отмечает автор, данная система была проста и позволяла легко упорядочить знания о грандиозном биоразнообразии Земли, но в то же время мало кто отдает должное тому факту, что благодаря Линнею название животных стало отделено от описания: «линнеевские названия — и все научные названия видов со времен Линнея — это способ присвоения определенного индекса». При этом, как мы уже вскользь отмечали выше, природа индекса (или «индексального знака», согласно типологии американского философа Чарльза Пирса) такова, что им может послужить все что угодно — от мамы до тоталитарного лидера. Иными словами, благодаря Линнею в методике именования животных открылось какое-никакое пространство для творчества. Вот несколько таких историй.
Магнолия
Итак, автор сообщает, что название этому растению было дано в 1703 году французским ботаником Шарлем Плюмье, путешествовавшим по Вест-Индии. Он нашел неизвестный цветок на острове Мартиника и, поскольку дело было еще до изобретения Линнеем биноминальной системы, обозначил его как Magnolia amplissimo flore albo, fructu caeruleo, то есть «Магнолия с большими белыми цветами и синими плодами» (в настоящий момент Magnolia dodecapetala). Описание включало многословное посвящение, начинающееся с отсылки к «прославленному Пьеру Маньолю (Pierre Magnol), советнику короля, профессору Академии врачей и профессору Ботанического сада в Монпелье». Таким образом Плюмье хотел отдать должное своему выдающемуся коллеге, который был протестантом и постоянно подвергался дискриминации в католической Франции (и в итоге вынужден был стать католиком, что, впрочем, не сильно ему помогло продвинуться по карьерной лестнице). Получается, благодаря Плюмье даже красивый цветок теперь учит нас терпимости и уважению по отношению друг к другу. Дело, конечно, хорошее, однако, руководствуясь новейшими постгуманистическими теориями, мы вправе спросить: «А хочет ли этого сам цветок?». Может быть, в душе это прекрасный бодлерианский цветок зла и мизантропии? Вопрос далеко не праздный.
«Пока Европа переживала темные века, в исламском мире наука вообще и медицина в частности процветали уже много столетий. Очевидный вывод — что вклад в научный прогресс человечества не зависит от национальности, расы и религии — во Франции XVII в. так и не был сделан. Не все понимают это и сегодня. Многое предпринимается для того, чтобы наука и другие сферы деятельности стали более доступны для женщин, для людей разных рас и сексуальных ориентаций; однако сделанного явно недостаточно. Ксенофобия и нетерпимость по-прежнему живут, здравствуют и в чем-то даже процветают, поскольку политика многих стран склоняется к демагогии правого толка. И, может быть, в этой связи было бы полезно увидеть в цветущей магнолии как напоминание о прошлом, со всей его нетерпимостью, так и надежду на будущее — без дискриминации и предрассудков».
Птицы-жены и обыкновенный сексизм
В сказках многих народов мира герои либо женятся на птицах, которые потом превращаются в прекрасных девушек, либо уже после смерти героев их вдовы превращаются в птиц. Благодаря все тому же Линнею подобный трюк стало возможно провернуть и в научном мире. Например, французский орнитолог Шарль-Люсьен Бонапарт назвал род голубей (Zenaida) в честь жены Зенаиды — получились «горлицы-зенайды», к которым относятся хорошо известные в Северной Америке плачущие и белокрылые горлицы. В свою очередь, его коллега Жюль Бурсье назвал колибри в честь жены Алины (Ornismya alinae); а другой его коллега, Рене Лессон, — колибри и голубя в честь своих жен Клеманс и Зои (Lampornis clemenciae и Columba zoeae).
И хотя французские орнитологи на этот раз не подумали о проблемах социальной справедливости, за них это сделал господин Херд, который не без сожаления уточняет: нет ничего удивительного в том, что в XIX веке в названиях использовались имена жен, а не мужей, потому что до недавнего времени почти всегда их авторами были мужчины. Автор также сообщает, что, если в одной подборке видов привести все названия видов рода алоэ, которые даны в честь людей, в результате получится такая же забавная картина, что и с птицами Бонапарта, Бурсье и Лессона: 12 видов алоэ названы именами жен и ни одного — именем мужа.
Впрочем, автор констатирует, что и в этой области намечается какой-никакой прогресс. Например, в 1984 г. Анхелес Альвариньо назвала новую сифонофору (родственницу медуз и кораллов) из Антарктики Lensia eugenioi в честь мужа Эухенио Лейры, а в 2005 году Дафна Фаутин дала имя мужа Роберта Буддемейера морскому анемону (актинии) — Anthopleura buddemeieri.
Древняя Греция — лучшее, что было в истории человечества
Так или иначе, мода называть животных в рамках «биноминальной номенклатуры» именами супругов или выдающихся исторических личностей появилась позже. Сам же Линней склонялся к тому, что считал самым лучшим и самым прекрасным на свете, — к древнегреческой мифологии. И хотя Стивен Херд может утверждать, что в «в начале XVIII века древние мифы несколько утратили популярность», и «гораздо больше внимания уделялось научным достижениям, поэтому если кого из древних греков и вспоминали, так это Гиппократа, Аристотеля и Архимеда, а вовсе не героев Троянской войны», мы позволим себе с ним не согласиться и заметим, что в век классицизма что-что, а античные мифы были не просто популярны, а фактически представляли собой неотъемлемую часть повседневности — по крайней мере, среди высших классов.
В десятом издании «Systema Naturae» Линней привел названия 544 видов бабочек и мотыльков. При этом он поместил всех бабочек (193 вида) в род Papilio, 39 бражников в род Sphinx, а оставшиеся 312 разных мотыльков — в род Phalaena. Как отмечает Херд, в некотором смысле Линнею все-таки повезло, ибо с тех пор число известных видов увеличилось примерно до 180 000 и еще как минимум столько же ждут открытия. Бабочкам нужны были имена, а что может быть лучше греческих мифов, прекрасно к тому моменту освоенных и систематизированных? Таким образом Линней использовал тематически связанные имена для каждой из десяти небольших групп видов в рамках Papilio.
«Первые две группы получили названия из мифов о Троянской войне: одна в честь героев с троянской стороны, другая — в честь греческих богов и героев. Линней начал с главных персонажей и назвал первые два вида Papilio priamus (в честь Приама, царя Трои) и P. hector (в честь Гектора, старшего сына Приама и лучшего воина троянцев). Другие группы названы в честь муз (греческих богинь, покровительниц литературы, науки и искусства), нимф (божеств природы) и аргонавтов (героев, которые отправились с Ясоном на корабле „Арго” на поиски золотого руна). Большинство бабочек Линнея с тех пор были отнесены к другим родам, однако видовые названия (за редким исключением) все еще используются. Например, P. priamus теперь Ornithoptera priamus, а P. hector — Pachliopta hector».
Так что в следующий раз, когда увидите порхающую над весенним лугом бабочку, — не сочтите за труд, вспомните, как колесница Ахилла тащила по кровавой пыли безжизненное тело Гектора, ибо Карл Линней хотел от вас именно этого. А за остальными увлекательными историями и неожиданными ассоциациями отсылаем вас непосредственно к книге «Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи».