Джонатан Крэри. 24/7. Поздний капитализм и цели сна. М.: ИД ВШЭ, 2022. Перевод с английского Андрея Васильева. Содержание
В социальных сетях периодические возникают флэшмобы по кратчайшему пересказу научных работ; в случае с текстом теоретика искусства Джонатана Крэри сделать такой пересказ одной фразой непросто. Это довольно удивительно, поскольку речь идет об эссе на 120 страниц, которое неожиданно смотрится в «проекте серийных монографий по социально-экономическим и гуманитарным наукам».
Понадобятся две фразы. При позднем капитализме жизнь людей колонизирована производством и потреблением в полном объеме — круглые сутки, семь дней в неделю (что, разумеется, сущая правда). Но — людям пока еще все-таки надо спать, добавляет Крэри, а сон — это последняя баррикада на пути разъедающей парши рынка.
В части рассуждений о подрывном потенциале Морфея автор издательства Verso говорит интересные вещи. Например, что сон — состояние коллективное, потому что, даже когда мы спим в одиночку, происходит акт общей для всех деперсонализации, благой непроизводительности и производительной инертности, погружение в «тонкое межчеловеческое кружево взаимной поддержки и доверия» и «распутывание рыхлого клубка мелких субъективностей».
«В какой степени глобальные масштабы блогерской активности во всем мире — сотен миллионов людей, часто использующих язык сопротивления, — эквивалентны массовому аутизму, отмеченному Дебором?»
В значительной степени, ответим мы, и мысль спать не просто так, а ради гибели капитализма, безусловно, поддерживаем.
Ласло Фёлдени. Достоевский читает в Сибири Гегеля и плачет. М.: Три квадрата, 2022. Перевод с венгерского Ольги Баллы, Ольги Серебряной. Содержание
Как известно, есть фраза, которую стоит повторять себе и в минуты ненастья, и в мгновения подъемов: так будет не всегда. В предисловии к первому изданию на русском языке Ласло Фёлдени переводчица Ольга Серебряная указывает, что венгерский литературный критик утешает читателя тем, что показывает: так, как сейчас, было не всегда.
Непотребство сегодняшнего дня имеет пределы — по меньшей мере, если кинуть взгляд назад, но ностальгия — худший вывод, который можно сделать; как говорит сам Фёлдени, «ностальгия — защитное чувство». Скорее его рассуждения — будь то эссе о «Записках из Мертвого дома», «Фаусте» или кризисе европейской литературы — провоцируют иное чувство, меланхолию, которая парадоксальным образом неразрывно связана с надеждой, взглядом, брошенным вперед.
За счет чего производится эта связь? На уровне письма — рефлексии ясной, но прихотливой и страстной — видно, что автор душевно вовлечен в предмет, а не предается «любопытствующей оглядке»; манерой сопрягать мысли других авторов так, что история предстает серией непрерывных человеческих боев «о невозможном». И в этой непрерывности, где читатель пускай и обманчиво чувствует себя соседом Достоевского и Шаламова, есть еще какое утешение.
«В „Апофеозе беспочвенности” допускается вот какая возможность: не исключено, что универсум устроится так, что чудеса должны быть в нем возможны. Наверное, еще и поэтому английский перевод книги, вышедший в 1920 году, получил название All Things Possible».
Габдулла Тукай. Дневники. Казань: Смена, 2021. Перевод с татарского Ильназа Махмутова и Рашита Тухватуллина. Содержание
«Татарский Пушкин» Габдулла Тукай родился в 1886 году и умер всего двадцать шесть лет спустя. За это время он успел издать несколько десятков сборников стихов, став одним из отцов татарской национальной литературы. Тукай — личность настолько легендарная, что мнение, будто его и вовсе не было, а тукаевское наследие — плод коллективного творчества казанских интеллектуалов.
Хотя формально книжка, выпущенная центром современной культуры «Смена», озаглавлена «Дневники», скорее это сборник очерков, основанных на личных записях и воспоминаниях, подвергшихся глубокой литературной обработке.
В «Дневниках» классик предстает человеком ироничным и даже едким. Несмотря на демократические взгляды, он не склонен к идеализму и сохраняет в себе здоровое недоверие к людям — хоть «простым», хоть не очень. Впрочем, язык не повернется назвать Тукая мизантропом. То, что у него можно ошибочно принять за человеконенавистничество, на деле — всего-навсего печаль, порожденная абсурдностью мироздания и жизнью в эпоху между двумя революциями. В этом смысле на ум почему-то приходит сравнение с Эмилем Чораном.
«По дороге встречался нам запряженный вагон — конка. Глазу, привыкшему в больших городах к трамваю, эта конка казалась смешной и унизительной. Если конка проезжала мимо меня, я, не глядя на безбородых и безусых пассажиров, обращал внимание только на бородатых. „И не стесняются, сидят, развесив бороды!” — хотелось мне сказать. Одним словом, приходила в голову мысль: вот бы это дело взять да и отдать детям на потеху! Лошади, запряженные в конку, выглядели душераздирающе и, казалось, были угнетаемы этими бородачами. Смотрелось это как муха, впряженная в плуг. Доехали до вокзала. В вагоне, кроме одного русского, который ел слойку с соленым огурцом, больше ничего не показалось интересным».
Ник Блинко. Кричащий пациент. СПб.: because AKT, 2022. Перевод с английского Петра Гуркова
Музыкант, художник и писатель Ник Блинко относится к тем творцам, к которым невольно приходится применять затасканное слово «культовый». Хотя бы потому, что он действительно культовый артист. Его группа Rudimentary Peni — одна из самых новаторских и влиятельных на панк-сцене, Coil использовали его рисунки в оформлении пластинок, а книги Блинко помогал издавать Дэвид Тибет.
Как водится, ни богатства, ни мировой славы ему это не принесло, и он так и остался гением, проходящим по разряду аутсайдерского искусства. И без того нелегкая жизнь Блинко с юности отягощалась психиатрическими диагнозами, включая шизоаффективное расстройство, а первую попытку самоубийства он предпринял, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Не самые радостные воспоминания о юности легли в основу его романа «Кричащий пациент» (в оригинале — The Primal Screamer).
С одной стороны, это произведение автобиографическое. С другой — полностью художественное, продолжающее традиции темной литературы в диапазоне от По и Лавкрафта до Томаса Лиготти. И речь не столько о сюрреально-мистических ужасах (хотя и они здесь есть), сколько об общем для этих авторов мироощущении, которое обычно называют крайней формой пессимизма.
«Мне снилось гигантское птичье гнездо — что-то из детских сказок. Возможно, птицы Рух? Его переполняли растерзанные младенцы: у некоторых уже оголились кости; они двигались и вопили. Невыносимо. Затем явилось не менее отталкивающее видение: со скрипом отворилась тяжелая дверь огромного крематория и выбросила куски человеческих тел — синюшные клочья внутренностей, пораженные раком мозги и прочие человеческие ошметки. Затем весь этот материал соединился или, скорее, воссоединился во внушительную армию зомби».
Владимир Бибихин. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. СПб.: Владимир Даль, 2022
Если вы пропустили предыдущие издания этой замечательной книги, то самое время наверстать упущенное: Владимир Бибихин вел заметки об Алексее Лосеве и Сергее Аверинцеве на протяжении многих лет, и ценность их для грядущих поколений все возрастает и возрастает. Особенно это касается первой, лосевской части — Бибихин был секретарем Алексея Федоровича и помогал ему в работе над поздними трудами (включая «Историю античной эстетики»), фиксируя по ходу дела не только рабочие моменты, но и суждения общего плана, а главное — живой голос мыслителя. Эффект присутствия в результате получается не хуже, чем при просмотре известного документального фильма:
«Я, например, человек верующий, но я не могу расстреливать неверных. Я даже уважаю некоторых атеистов. Но есть атеисты преступного типа. Если им дать власть, они установят чистенькую площадку такую, уничтожат веру. В „Законах”, по Платону, ты с атеистом поговори, убеди его, а если после всего он скажет, что не верит, ты его казни. Я прожил всю жизнь без убийства и надеюсь умереть тоже не убивая. Вера начинается с того момента, когда ты знаешь, что Бог добр, что Он есть абсолютная любовь и при всем при том мир лежит во зле. А до тех пор, пока ты этого не принял, ты неверующий».