Дуэйн Элджин. Добровольная простота. Санкт-Петербург: Издательский проект «Живая провинция», 2020. Перевод с английского Владимира Шестакова. Содержание
В своем эссе «Уход в лес» Эрнст Юнгер почти не дает конкретных советов, как именно этот уход должен выглядеть на практике. Книгу американского исследователя, экоактивиста и пропагандиста осознанного образа жизни Дуэйна Элджина можно понимать как одну из возможных практических интерпретаций подобного ухода — интерпретаций простых, безыскусных и довольно чудовищных в диагностическом смысле; если публикация таких соображений становится необходимой, значит, мир действительно обезумел.
«Добровольная простота» написана тридцать лет назад, но читается своевременно, а в свете событий 2020-го (года, который Элджин в своей книге назвал годом начала обострения кризиса), так и вовсе провидчески. Сгущение красок и описание грядущих бед, впрочем, автора практически не занимают. Он спокойно, без истерики концентрируется на том, зачем нужна добровольная простота и как ее практиковать. Под вынесенным в заголовок книги выражением Элджин имеет в виду намеренный выход из общества потребления, экологичный и умеренный образ жизни с фокусом на внутреннем росте, развитии горизонтальных связей и сострадательного отношения к ближним. Свои рассуждения американец подтверждает цитатами из Библии, древнегреческими философами и данными соцопросов. Чтение во многом успокаивающее, почти как «Уолден, или Жизнь в лесу» (эта книга, конечно, также цитируется).
Русское издание стало возможным благодаря Глебу Тюрину, специалисту по развитию сел и малых городов, чей издательский проект «Живая провинция» поддерживают основатели всевозможных экопоселений, семейных ферм и других локальных инициатив. Правда, послесловие Тюрина насыщено совершенно чуждым Элджину консервативным пафосом, а также приписыванием русским людям особых «традиционалистских» свойств.
Резюмируя: добровольная простота — это, конечно, замечательно, но совершенно непонятно, какой эффект в масштабах планеты возможно извлечь из этой программы этически чистого, экономного и небогатого бытия, если доказано, что планету не спасти без решения проблемы неравенства, а она в частном и неполитическом порядке, очевидно, не решаема: 1 % богатых с доходами более 100 тысяч долларов в год несут ответственность за 15 % выбросов парниковых газов — и это больший ущерб, чем наносят беднейшие 50 % общества. Можно быть сколь угодно осознанным, но откуда уверенность, что элиты станут не то что следовать, а вообще читать подобные книги?
«Осознавали ли Вы тот факт, что сидели и читали эту книгу? Вы осознавали происходящие в Вашем теле изменения в умственном настрое и чувствах? Вы были полностью поглощены книгой, пока я не начал задавать эти вопросы? Или Вы безотчетно позволили Вашим мыслям блуждать? Испытали ли Вы легкий толчок самосознания, когда я задал первый вопрос?»
Развернутый отрывок из «Добровольной простоты» «Горький» публиковал этой весной.
Григорий Юдин*Признан в России иностранным агентом, Полина Врублевская, Николай Емельянов и др. Жизнь в долг. Моральная экономика долговых практик в жизни сообществ в России. Москва: Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2020. Содержание
По данным опроса «Росгосстраха» и банка «Открытие», проведенного в 2020 году, каждый второй россиянин имеет один или несколько кредитов, причем в некоторых субъектах РФ доля заемщиков достигает 70 % и выше. Несмотря на безусловную остроту проблемы, закредитованность населения в частности и долгового поведения россиян в целом остаются скорее предметом публицистических материалов (см. «классические» тексты Олеси Герасименко и Ивана Голунова ), чем академических исследований. Между тем без таких исследований трудно ввести проблему в круг широкого общественного обсуждения. «Жизнь в долг» делает важный шаг в этом направлении.
Введение сразу фиксирует двойной парадокс. Во-первых, проблемных заемщиков принято порицать за неосмотрительность и «любовь к халяве». Однако данные исследования (а «Жизнь в долг» — это, по сути, отчет по исследованию, проведенному командой социологов Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета в малых (Каргополь, Касимов) и больших (Архангельск, Рязань) городах) показывают, что люди, берущие в кредит, руководствуются принципом ответственности и склонны скрупулезно высчитывать кредитную нагрузку на свой бюджет. Во-вторых, решение взять кредит диктуется нормативной установкой индивидуальной самостоятельности. Иными словами, кредит берут, чтобы никому не быть должным; банк воспринимается как «никто», безличная сила. Так социально поощряемое стремление не впадать в зависимость от близких, друзей и знакомых сталкивается со столь же нормативным требованием поддерживать определенный уровень жизни. Однако в российском обществе — с крайне низким межличностным доверием и крайне высоким имущественным расслоением — это приводит к тому, что индивид проваливается в кредитную воронку.
Причем тут, казалось бы, Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет? Институциональная принадлежность «навязывает» исследователям объект изучения — церковную общину, позволяя измерить интереснейшую вещь: каким образом принадлежность человека к достаточно плотному сообществу влияет на долговое поведение. И самым существенным здесь оказывается то, что вписанность в комьюнити позволяет противопоставить логике индивидуальной, атомизирующей ответственности за кредитные невзгоды логику солидарности и ответственности распределенной.
Статьи, образующие книгу, освещают разные сюжеты: сущность долга в перспективе антропологической теории дара, обмен детскими вещами внутри церковного прихода, регуляция потребительского кредитования на уровне общин, роль священника в запуске дарообмена внутри паствы и др. Чтение, с одной стороны, способствует лучшему пониманию того, что вообще творится в России с насущной проблемой, а с другой — позволяет взглянуть на православие с неожиданной стороны, как на культурный антикапиталистический ресурс.
«Одиночки, которым некому сказать о своих проблемах с кредитами или не хочется этого делать, становятся идеальными мишенями и для коллекторов. В России действия коллекторов нередко связаны с насилием или угрозой насилия, и наиболее действенными такие угрозы оказываются в отношении заемщиков, которым не у кого попросить помощи. В малых городах объектами коллекторов вообще могут быть только индивиды, слабо включенные в местные социальные сети, потому что в противном случае сообщество не допустит возникновения нового источника насилия. По этой же причине коллекторские агентства нередко рекрутируют новых сотрудников из числа своих жертв в обмен на обещание сокращения долга: люди с узким и неплотным кругом общения с большей вероятностью согласятся участвовать в насилии сами».
Юджин Такер. Три текста о заражении. Пермь: Гиле Пресс, 2020. Перевод с английского Дмитрия Вяткина, Глеба Коломийца, Яны Цырлиной. Содержание
«Гиле Пресс» выпустило под одной обложкой три статьи американского философа, измерителя щупалец и нагнетателя звездного ужаса, исследователя медиа, биотехнологий и оккультизма. Они объединены темой инфекции, хотя написаны задолго до нынешней пандемии — в 2005–2006 годах. Тем интереснее сегодня сопоставить их созвучность или, напротив, диссонанс по отношению к моменту.
В первом тексте Такер разбирает на примере США, как в современных государствах вопросы национальной безопасности схлопываются с вопросами общественного здравоохранения; между терроризмом и инфекцией устанавливаются отношения аналогии, а любое нарушение социального порядка интерпретируется в терминах болезни. Во втором — автор, привлекая материал из фильмов про зомби, фокусируется на запутанных отношениях между заражением и передачей информации, которые нельзя свести к простой гомологии. В ходе анализа Такер приходит к выводу, что информационные сети противостоят сетям эпидемиологическим, и выдвигает гипотезу, что в какой-то момент это столкновение приведет к тому, что болезнь — «на опережение» — будет обнаруживаться «везде» и в то же самое время «нигде». Третий, самый фрагментированный текст набрасывает образы-тезисы, среди которых центральное место занимает вопрос о соотношении животности и стайности, стадности, множественности и том, как он связан к заражением.
По итогам нельзя не констатировать, что Такер оказался достаточно прозорлив и созвучности моменту в его текстах, безусловно, больше: практически все вскрытые автором сюжеты, мы видим, так или иначе реализовались в 2020-м.
«Крысы, летучие мыши и стаи. Их всегда много; редко когда одна крыса, одна блоха, одна бацилла являются предвестником болезни. Французский философ Жиль Делёз отмечает, что есть три типа животных: антропоморфные домашние питомцы (зеркало человека), наши научные типы (официальные, институциональные, „государственные“ животные) и, наконец, есть третий тип животных — „стайные“ или „роевые“ животные — животные, которые существуют лишь в виде множества, животных множественностей. Это не „пчела“, а рой, не „птица“, а стая, не „бактерия“, а эпидемия. То последнее животное традиционно трактуется как животное подземного мира, животное без головы и морды, демоническое животное — „имя мне легион“».
Киор Янев. Южная Мангазея. Санкт-Петербург: Jaromír Hladík press, 2020
О российско-германском писателе-кинокритике Киоре-Александре Яневе мало что известно, о его романе — чуть больше. В второй половине 2010-х он выходил и в журнальных форматах, и в самиздате, теперь же выпущен неопределенным тиражом независимым издательством «Яромир Хладик». Пересказать сюжет этого эпического, хоть и компактного произведения (на 200 страниц, не считая приложения) трудно, да и не нужно — главное здесь не ясность происходящего, а его неясность, которой сопутствует навязчивое ощущение постоянных магических трансформаций.
События разворачиваются на многих уровнях, во многих карманах реальности и захватывают разные поколения персонажей; однако две основные линии стоит обозначить: одна связана с героем по имени Ян, который ищет идеальную возлюбленную, другая — с поиском бессмертия. Все искания ничем не кончаются, но здесь важен не результат, а процесс, в котором феномены навязчиво двоятся и мерцают. Москву отзеркаливает потусторонняя Москва-Юмея, девушки множатся, Иван Грозный воскресает в форме Ленина, Южная Мангазея оказывается советско-азиатской версией Мангазеи северной — первого русского заполярного города, основанного в XVII столетии и в том же веке исчезнувшего. Тему двойников продолжает приложение к роману: в нем собраны мини-отзывы на фильмы, публиковавшиеся в ЖЖ eiuia. По сути, это поэтизированные выжимки происходящего на экране — эдакие разукрашенные вербальные дубликаты киновысказываний.
Фантасмагорический нарратив Янева, в сущности, старомоден и напоминает то ли о Павиче, разогнанном до космических скоростей при помощи традиционных евразийских психоделиков, то ли об Андрее Белом. Текст написан непролазным, до предела накачанным метафорами языком. Автор постоянно регулирует его сложность, управляя темпом чтения, производя ощущения текучести и некоего алхимического брожения в гигантском теле гниющей империи. Не имея аллергии на манерную претенциозность, можно получить от этого чтения удовольствие.
«Главный московский ангел, соскользнувший с Воробьевых гор, наследил несколько смазанно, его трубный глаc увяз в Москве, как в глиняной затычке, пронизав ее путаными порами различной высоты и диапазона. Музыка сфер в городской геологии сложна для восприятия, поймать эхо, что, кажется, окостенело надежным сводом и вдруг срывается и мельчает в глиняном сите, трудно, и поэтому тем, кто хочет прийти ангелу на помощь, передвигаться приходится по-разному. Капелькой пота в ангельских порах, городской русалкой. Общее — много грязи».
Мунго Мелвин. История Крыма и Севастополя: От Потемкина до наших дней. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020. Перевод с английского Юрия Гольдберга. Содержание
Русское название откровенно вводит читателя в заблуждение: в оригинале монография специалиста по военной истории (академическим историком его назвать трудно), генерала британской армии в отставке Мунго Мелвина называется — дословно — «Севастопольские войны. Крым от Потемкина до Путина». Историей Крыма в целом тут практически не пахнет, и, признаться, выгоды издательства от этого мухлевания не самоочевидны.
Хотя Мелвин всячески подчеркивает, что вокруг статуса Крыма в международном контексте существуют серьезные споры и он сам отказывается занимать чью-либо сторону, для проукраински настроенных читателей это исследование неминуемо предстанет обоснованием исторических претензий России если не на Крым, то на Севастополь уж точно. Сам исследователь указывает, что последняя глава его работы демонстрирует, что «корни событий» 2014 года уходят в далекое прошлое. И хотя Мелвин честно фиксирует все странности и нарушения, сопутствовавшие референдуму и иным событиям, по итогам это выглядит как подведение обоснований под путинскую инициативу, пускай материал для книги начал собираться задолго до аннексии.
Между тем к этой заключительной главе под названием «Братский конфликт» подводит вся логика изложения. Оно концентрируется на военной истории черноморского порта, поэтому главными субъектами описываемых столкновений, разумеется, являются Российская империя и Советский Союз. Мелвин последовательно и достаточно подробно рассматривает войны с Османской империей, Крымскую войну, Первую и Вторую мировые, Гражданскую войну, снабжая изложение картами, схемами сражений, таблицами со статистикой. Это, безусловно, занимательное чтение, которое можно порекомендовать любителям военной истории.
Проблема остается в том, что, если следовать за взглядом британского офицера, события 2014 года начинают выглядеть как «еще один» эпизод по защите или «возвращению» земли, за которую пролита кровь тысяч русских. Проблема в том, что это взгляд изолированный: вне анализа российского внутриполитического контекста в его связи с событиями в Украине он начинает работать не столько на благо исторической науки, сколько на пропаганду.
«Валентина Павловна Кузнецова, которая в то время была юной девушкой, вспоминает жизнь под землей: „Именно шампанское, которое там хранилось, спасало людей в те тяжелые дни. Сначала шампанское хотели вылить, а пустые бутылки использовать для наполнения горючей смесью. Но когда из-за обстрелов стало невозможно ходить за водой, на шампанском готовили пищу и чай“».
Развернутый фрагмент книги, посвященный первым конфликтам России и крымских татар, также можно прочитать на «Горьком».