Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Алисон Леандру Маскару. Государство и политическая форма. М.: Горизонталь, 2022. Перевод с португальского В. Федюшина. Содержание. Фрагмент
Вышедшая в 2013 году книга «Государство и политическая форма», согласно известному философу Славою Жижеку, является «работой исторического значения» и «самым значимым трудом по марксистской политической мысли за последние десятилетия». В этом году благодаря издательству «Горизонталь» книга бразильского мыслителя Алисона Леандру Маскару наконец добралась до русскоязычного читателя.
Вынесенные на обложку слова Жижека обещают переворот в науке, но в действительности «Государство и политическая форма» — это скорее актуализация марксизма в контексте современных дебатов о государстве, капитализме и демократии. В условиях нынешнего доминирования либеральных и консервативных идеологических течений — это уже немало.
В марксистской теории государство традиционно определялось как аппарат насилия, с помощью которого правящий класс держит в подчинении все остальные классы. И Маркс, и Ленин в дискуссиях о государстве ставили акцент именно на классовом подчинении. Первый разрабатывал свою теорию через критику гегелевской «Философии права», в которой государство изображалось объективным и беспристрастным третейским судьей. Второй — критикуя европейских социал-демократов и их ориентацию на парламентаризм, то есть на сосуществование левых с буржуазным государством вместо его уничтожения.
В 1960-х и 1970-х «классический» марксистский взгляд на государство стал пересматриваться, что неудивительно, поскольку капитализм на Западе стал «социализироваться» — появились программы по поддержке малоимущих, была установлена минимальная заработная плата, расширился доступ к качественному образованию и здравоохранению. Феномен welfare state, балансирующего между сплоченным рабочим классом и не менее сплоченным классом капиталистов, заставил пересмотреть упрощенную «инструменталистскую» трактовку государства. В то же время «государство всеобщего благосостояния», несмотря на всю свою гибкость, вовсе не было гегелевским «объективным наблюдателем», что подтвердил кризис кейнсианства и переход к неолиберализму. Вывод, к которому пришли Альтюссер, Пуланзас и другие марксистские теоретики, заключался в том, что государство — это не аппарат, с помощью которого класс капиталистов решает свои вопросы, а скорее структура воспроизводства капитала. Именно такую «структуралистскую» интерпретацию государства Алисон Леандру Маскару рассматривает в своей книге.
«Вопреки традиционным представлениям, которые считают государство буржуазным, потому что над его институтами якобы господствуют агенты или выразители интересов буржуазии, оно является капиталистическим, потому что его форма структурирует отношения воспроизводства капитала. Поэтому связь между государством и капитализмом следует понимать как сущностную не по причине непосредственного господства класса буржуазии над государственным аппаратом, но по структурным причинам».
Можно поставить мысленный эксперимент. Представим себе, что мы нашли способ отстранить от государственного управления всех людей, прямо или косвенно связанных с крупным бизнесом и, следовательно, продвигающих его интересы. Перестанет ли после этого государство быть буржуазным? Ответ Маскару: нет.
Дело в том, что современное государство — это не «естественное» состояние общества, а продукт конкретной исторической эпохи, Нового времени. В докапиталистическую эру отношения господства и подчинения носили непосредственный характер. Каждый член общества знал свое четко определенное место в иерархии, а эксплуатация носила прямой и непосредственный характер: любой крестьянин мог точно подсчитать, какое количество рабочего времени он тратит на себя, а какое — на хозяина. В капиталистическую же эпоху отношения рабства и личной зависимости сменились отношениями найма и купли-продажи труда. Прямая эксплуатация сменилась опосредованной, поскольку заработная плата в отличие от дани не содержит точной информации о том, сколько времени человек работает на себя и сколько — на работодателя. Чтобы такая система бесперебойно функционировала и не откатывалась назад, к докапиталистическим отношениям вроде подневольного труда и даже рабства, и существует буржуазное государство. Для бесперебойного функционирования капитализма государство должно обладать определенной степенью автономии, чтобы наказывать, например, отдельных членов капиталистического класса, нарушающих буржуазное право ради частной выгоды. Например, сегодня в мире по-прежнему сохраняется такое отвратительное явление, как работорговля, однако государство через свои репрессивные органы борется с ним, не позволяя этим отношениям стать нормой.
Однако для накопления капитала жизненно необходима дешевая рабочая сила. Именно поэтому государство как в прошлом, так и в настоящем поддерживает различные дискриминационные практики, для того чтобы искусственно занижать уровень заработной платы для отдельных слоев населения — расовых и национальных меньшинств, мигрантов, женщин и т. д. Иначе говоря, проблема дискриминации заключается не в недостаточной просвещенности или культурной отсталости общества, а в динамике труда и капитала. Предрассудки же являются их отражением:
«Англичанин, немец или американец считаются цивилизованными, потому что в их странах имеется изобилие капитала. Суждение о расе и даже о цивилизованности социальной группы в некотором смысле родственно фетишу богатства. Считается, что народы Северной Европы происходят из более чистых и исторически наиболее развитых рас, чем перуанцы или боливийцы, — не потому, что в прошлом инки были менее изобретательны или развили менее сложную цивилизацию, чем европейские варвары, но потому, что капиталистическое могущество европейцев сегодня выше могущества латиноамериканцев. Разбогатев, китайский народ обретает уважение и начинает считаться привлекательным в воображаемом западных народов, которые еще совсем недавно с предубеждением полагали его нежелательным».
Опять же можно поставить мысленный эксперимент и представить себе общество, в котором ликвидированы все существующие сегодня формы дискриминации — от гендерных до расовых. Но под воздействием капиталистической логики государство прочертит новые общественные границы, вписав в них иные идентичности — зеленоглазых, левшей, обладателей четвертой группы крови. Гипотетически стигматизировать можно любую социальную группу.
Время от времени при капитализме возникают кризисные ситуации, когда правящий класс в той или иной стране оказывается перед экзистенциальной угрозой — внешней или внутренней. Находясь в уязвимом положении, представители этого класса, еще недавно рассуждавшие о либеральных ценностях, ради спасения своих капиталов сплачиваются вокруг диктатора, руками которого уничтожают свободную прессу, политическую оппозицию, а также лишают население их гражданских прав. Всех, кроме одного: права продавать свой труд. Это право неукоснительно соблюдалось при Муссолини, Гитлере, Франко и других фашистских диктаторах. По этому поводу немецкий философ Макс Хоркхаймер как-то сказал: «Тот, кто не желает говорить о капитализме, пусть молчит и о фашизме». На эту же связь указывает и Маскару в своей книге, критикуя ложное отождествление демократии и капитализма.
Демократия ассоциируется с капитализмом, как справедливо пишет Маскару, потому что наличие множества конкурирующих капиталистов создает систему сдержек и противовесов. Однако исторический опыт показывает, что демократизация происходила не в процессе конкуренции элит, а в результате давления низов на верхи. Появление всеобщего избирательного права или отмена расовой сегрегации были уступками власть имущих, а не «естественным» следствием капиталистического роста. Демократия в этом смысле является перетягиванием каната, но не между элитами, а между верхами и низами. Государство же зорко следит за тем, чтобы угнетенные всякий раз не заходили «слишком далеко» в своих требованиях. Даже если от этих требований зависит выживание всего человеческого вида.