Осенью прошлого года в «Новом издательстве» вышла книга художника Гриши Брускина «Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве», заявленная как сборник очерков революционной иконографии. Главным образом автора занимает русское искусство прошлого века в его сопоставлении с мерилом всех революционных заявлений — полотном Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ на баррикады». Посвященная не современному искусству книга сейчас читается с жалящей актуальностью. О ней для читателей «Горького» рассказывает Анна Герасимова.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Гриша Брускин. Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве. М.: Новое издательство, 2021. Содержание. Фрагмент

Какая она, революция? Сам Брускин не целит ответить, хотя его вывод можно увидеть в авторской истории искусства — и он не прямой, а многосложный. Автор следует за картинами авангардистов и старых мастеров, ставит под вопрос их выступающие на поверхности смыслы, чтобы докопаться до изнаночных. Если говорить о «Свободе, ведущей народ» Делакруа, то исследователи давно не могут сойтись во мнении: прославлял ли художник Великую Французскую революцию — подняв ее знамя на картине, или порицал — дав мальчишке в руки оружие, раздев Марианну, как и жертву мародеров на первом плане. Григорий тоже нам не ответит, но вариантов накидает — «не все так просто, дорогой читатель».

Вместе с автором мы проследим путь девы Марианны с французских баррикад до сегодняшних забастовок «желтых жилетов», регулярно отвлекаясь на другие, связанные и не очень, сюжеты, развенчивая привычные трактовки. Чего стоит хотя бы глава о трех версиях картины Юрия Пименова «Новая Москва», в которых автомобилистка — не как мы привыкли, передовая советская гражданка, а не то генеральша, не то победительница лотереи, не то таксует.

Параллельно с основной темой автор рассуждает о конформизме в искусстве, о проступающей сквозь краску вопреки воле художника правде и постоянно задается вопросом, кто и с кем воюет на разбираемых им картинах.

Помимо образа красной революции и белой контрреволюции на страницах появится и образ загнанного реальностью человека, человека отчаянного в своей вере, человека по-кафкиански всегда виновного — целый ряд образов, актуальных всегда и в особенности сегодня. У Брускина же революция дискредитирует себя, оборачивается васнецовской Бабой-ягой или Снеговиком-монстром, пламенем самосожжения или скелетом-притворщиком в шляпе.

«Ленин и снеговик». Соломон Никритин, 1930
 

***

Это далеко не первая книга российского художника Григория Брускина. Он писал воспоминания и художественную литературу. «Клокочущая ярость» продолжает методы, которыми Брускин пользуется во «Все прекрасное — ужасно, все ужасное — прекрасно. Этюды о художниках и живописи» (2016).

То, что Григорий Брускин интересуется искусством современников и старших коллег можно понять по его изобразительному творчеству: художественные произведения отсылают к известным художественным и культурным образам, напрямую и ассоциативно. В книге он наглядно показывает, что художник он мыслящий, с историей искусства знаком не по верхам и жаждет о нем порассуждать.

Борис Гройс на обороте издания сравнил его содержание с увлекательным детективным романом. Построена книга как двадцать глав, в основе каждой из которых лежит расследование живописных полотен. Именно расследование, потому что та интрига, которую создает автор многочисленными вопросами к читателю, напоминает даже не Агату Кристи, а драматургию передачи «Следствие вели...» на НТВ с усатым ведущим.

Картина Константина Чеботарева переименована в «Красную Армию». «Переименована после чего и почему?» Грудь Марианны с полотна Делакруа раскрыта как символ свободы. «Сразу возникает вопрос: почему лишь грудь?» И по поводу картины Васнецова читателя озадачат: «Так из какого же мехового магазина сбежал царский сын на сером волке?»

«Красная армия». К. К. Чеботарев, 1917 / museum.ru
 

Автор заявляет эти и другие вопросы, которые в действительности логически выведены из самой живописи, а не просто придуманы в качестве дешевой приманки. А затем медленно, издалека подбирается к ответам на них. Порой для этого следует углубиться в историю искусства не на одну сотню лет, вспомнить философские трактаты и историю. В одной главе соседствуют образы революционной Франции и Венеры Милосской, Эрика Булатова и Рубенса. Парадоксальные на первый взгляд сравнения демонстрируют устройство традиции и преемственности в искусстве, где изобрести что-то невозможно, можно лишь заново находить в недрах мировой художественной культуры. Петров-Водкин, например, представлен целым списком отсылок к христианским сюжетам, от очевидных — Петроградской Мадонны — до шокирующих — к Антихристу в «Портрете В. И. Ленина».

Странные сближения позволяют видеть картину развития искусства в другом масштабе, приводят к интересным обобщениям и смелым, но обоснованным предположениям. Грише Брускину вполне к лицу такая манера, потому как звание художника не обязывает его работать в рамках доказательного искусствознания и дает право на самые фантастические гипотезы. Некоторые его умозаключения действительно нетривиальны для искусствоведения, смелы, если не наглы, местами сомнительны. Но все они подтверждаются соответствующими ссылками и экскурсами в историю вопроса, и на усмотрение читателя остается выбирать — верить или проверить.

«Портрет В. И. Ленина». К. С. Петров-Водкин, 1934
 

Новое прочтение мировой художественной культуры делает книгу интересной для человека, как интересующегося живописью на досуге, так и для специалиста в области изобразительного искусства. Например, читатель вспомнит или многое узнает о русском космизме во время расследования полотен Константина Юона, о «скифстве» и фрейдовом Жутком при разгадке творчества Кузьмы Петрова-Водкина, как интересно и тщательное исследование архивных свидетельств о жизни Константина Чеботарева. Брускин не идет по «фантикам», он берет не только широко известные картины, но и обращается к едва ли не забытым русским художникам первых десятилетий XX века и западным мастерам.

Брускин предстает перед нами знатоком-интеллектуалом, которого хочется сравнить с выпившим интеллигентом, вещающим свои загадочные истории о культуре, искусстве, литературе, алхимии за полночь на кухне. Автор ведь и называть себя просит не Григорием Давидовичем, а Гришей — по-свойски. А его изумленные товарищи только моргают, не решив еще: неужели правда, что и Малевич не сам придумал «Черный квадрат», а подсмотрел у французов; что Конёнков предрек Сталину победу лично в трех письмах; что вообще все эти картины существуют?

Такое очерковое рассуждение — это перенесенный на бумагу опыт общения влюбленного в искусство человека с произведениями, когда-то зацепившими его и не дающими о себе забыть, подкидывающими новые и новые версии своей интерпретации и нанизывающие на себя личную коллекцию ассоциаций. Это разверстка хода мысли зрителя, умеющего читать картины и сплетать их с личным опытом.

Еще недавно можно было задаться вопросом, почему Брускину интересен именно этот революционный период искусства. За обилие красного и эмоциональный накал или образы перемен, свободы и нового человека? Или же автор желает показать изнанку революционных стремлений? Брускина привлекают живописные эксперименты, интересные решения или вынужденная в условиях Гражданской войны мистическая иносказательность? Сегодня вопрос об актуальности книги отпадает — все очевидно, а искусство в очередной раз подтвердило, что оно профетично.