Ишай Сарид. Монстр памяти. М.: Синдбад, 2021. Перевод с иврита Г. Сегаль
Молодой историк пишет диссертацию про Холокост и параллельно устраивается гидом в израильский мемориальный центр Яд Вашем. Новичка, обратившего на себя внимание начальства, отправляют в Польшу вести экскурсии по бывшим лагерям смерти: Аушвицу, Треблинке, Собибору, Майданеку. Все складывается благополучно до тех пор, пока он не начинает осознавать, что прошлое из объекта изучения превратилось в монстра, пожирающего его жизнь.
На первых страницах книги Ишая Сарида мы узнаем, что перед нами объяснительная по поводу некоего происшествия, которую экскурсовод адресует руководству Яд Вашем. Вместо того чтобы сразу перейти к сути дела, он пускается в долгий рассказ о том, как начал заниматься историей Холокоста. Оказывается, что его подтолкнул к этому не личный интерес и не чувство долга перед мертвыми, а практические соображения: ему нужно было получить хорошо оплачиваемую академическую позицию, чтобы обеспечивать жену и новорожденного сына. По той же причине рассказчик согласился отправиться в Польшу экскурсоводом: за каждый тур по концлагерям ему обещали платить несколько тысяч шекелей.
Со временем экскурсовод начал замечать, что школьники выносят из экскурсий совсем не те уроки, на которые рассчитывают взрослые. Вместо того чтобы ужаснуться преступлениям нацистов и воскликнуть «Никогда больше!», они размышляют о том, как здорово было бы использовать всю эту инфраструктуру в борьбе с кем-нибудь из ныне живущих:
«Пока мы шли несколько сот метров от газовых камер до крематориев и кургана из праха заключенных, я слышал, как, завернувшись во флаги, они шепчут: „Вот как надо с арабами”. <...> Когда им показывают простой механизм истребления, который совсем не трудно воссоздать где и когда угодно, они начинают думать, как бы применить его на практике».
После экскурсий экскурсовод обсуждает со школьниками их впечатления от посещения концлагерей. Обычно школьники просто повторяют заученные фразы, но как-то раз все идет не по плану:
«Поднялся парень, сидевший с края.
Я пригляделся к нему — высокий, в очках. Мускулистый. Не знаю почему, но я знал, что этот парень скажет что-то важное.
— Я думаю, что, для того чтобы выжить, мы должны тоже быть немножко нацистами, — заявил он.
<...>
— Но ты же не призываешь убивать невинных? — уточнила директриса.
Мальчишка на секунду замер, прикидывая что-то в уме. Он явно был из тех, кто слов на ветер не бросает. Он ответил:
— Иногда нет выбора, приходится бить и по гражданскому населению. Террористов трудно отделить от мирных жителей. А ребенок, который сегодня ребенок, завтра может стать террористом. Это битва за выживание — или мы, или они. Мы не позволим, чтобы такое снова с нами произошло».
Реплика повергла аудиторию в смятение, но, уточняет рассказчик, не слишком сильное: «Парень всего-то высказал взрослым то, о чем дети обычно говорят между собой».
По мере погружения в работу схожие мысли начинают посещать и самого экскурсовода. Рассказывая школьникам про логистику лагеря смерти и устройство газовых камер, он все больше убеждается в том, что «миром правит сила. Сила и только она. <...> Ударить. Расстрелять. Уничтожить другого. А слабость превращает нас в скот, в овец для убоя». Несколько раз он озвучивает свои соображения изумленным экскурсантам, ожидающим от него привычную проповедь гуманизма и милосердия. У него начинаются приступы агрессии. Узнав, что его сына обижают в детском саду, он решает разобраться с хулиганами: «Я навис над этим мальчишкой — тут он, кажется, наконец-то испугался — и прокричал: „Не смей трогать моего сына!” — Его мать заголосила, раскудахталась, как дикая индюшка, но мне было наплевать». В финальной сцене рассказчик и вовсе бросается с кулаками на немецкого режиссера, для которого проводит персональную экскурсию.
Чемоданы уничтоженных узников лагеря Майданек, Польша.
Фотоархив Яд Вашем
В одном из интервью Ишай Сарид объясняет, что задумал книгу как критику сложившейся в Израиле мемориальной культуры Холокоста и, в частности, экскурсий в бывшие концлагеря, которые ежегодно организуются для израильских школьников. Сарид не предлагает вовсе отказаться от посещения концлагерей, но считает нецелесообразным возить в них подростков, которым часто не хватает эмоциональной зрелости для осмысления увиденного. Почему в таком случае автор сделал главным героем не израильского юношу или девушку, впервые оказавшихся на территории концлагеря, а экскурсовода и профессионального историка?
Во-первых, это позволяет Сариду изобразить изнутри критикуемую им «индустрию Холокоста», не ограничиваясь одними только экскурсиями по бывшим лагерям смерти. Так, однажды героя приглашают выступить научным консультантом создателей компьютерный игры — симулятора жизни в концлагере. В другой раз к нему за помощью обращаются израильские военные, которые в честь памятной даты хотят инсценировать освобождение одного из лагерей:
«Спецназовец стал прикидывать, где именно расставить стрелков, прикрывающих вертолеты во время посадки.
— А что, собственно, вы собираетесь захватывать? — спросил я.
Он ответил, что на данный момент самый предпочтительный вариант — это крематорий. Они удобно расположены на высоком холме и несут большую символическую нагрузку. С практической точки зрения, конечно, куда важнее газовые камеры, но здесь они маленькие и расположены неживописно».
Во-вторых, Сарид стремится подчеркнуть, что даже носитель экспертного знания о прошлом может подвергаться его разрушительному воздействию. Рассуждая о том, какие уроки школьники выносят из экскурсий по концлагерям, рассказчик замечает:
«Я видел в них собственное отражение. Я приписывал им все, что было в голове у меня самого, что не давало мне покоя. Я пытался скрыть это за знаниями».
Историю экскурсовода, как мне кажется, не стоит воспринимать буквально, хотя я допускаю, что многие сгорают на такой работе. Скорее это метафора общества, в котором память о трагических событиях прошлого порождает агрессию вместо того, чтобы помогать бороться с ней, и создает питательную среду для националистических и милитаристских настроений.
Процитирую еще одно интервью Сарида (за перевод спасибо коллегам из «Мела»):
«Главный урок, который еврейский народ должен был вынести из Холокоста, заключается в том, что мы должны быть очень сильными и способными себя защитить. И почему-то никто не хочет преподать молодым людям универсальный урок Холокоста, который заключается в ответе на вопрос: а как бы вы поступили на месте немцев? Как нам сделать так, чтобы подобное никогда не повторилось?»
Аналогичными вопросами задается и рассказчик в «Монстре памяти». Однажды, проводя экскурсию для израильских солдат, он спрашивает, стали бы они сожалеть, если бы «в одно прекрасное утро... ваши извечные ненавистные враги исчезли с лица земли?». В ответ он слышит только недовольный шепот полковника, который просит не сбивать солдат с толку.
Своей книгой Сариди недвусмысленно указывает: в основании памяти о Холокосте должна лежать индивидуальная этическая рефлексия. Только задавая себе неудобные вопросы и ставя себя на место жертв и преступников, мы можем избежать повторения случившегося. В противном случае «призрак памяти» — или, правильнее сказать, «призрак насилия» — так и будет преследовать живых. Исходя из этого, становится понятно, почему Сарид избрал для книги форму монолога, в котором рассказчик ретроспективно осмысляет свой опыт близкого контакта с прошлым.
Несмотря на всю полемическую нагруженность «Монстра памяти», роман не производит впечатления поданной в лоб агитки. Сарид не проповедует, но показывает на примере произошедшего с рассказчиком, к чему может привести неосторожное обращение с прошлым. Да, он старается убедить читателей, но, по крайней мере, не держит их за дураков и не забывает, что пишет художественное произведение, а не публицистическую колонку.