Серия «Интеллектуальная биография» издательского дома «Дело» РАНХиГС появилась не так давно, но каждая новинка в ней вызывает ажиотаж и становится событием. Пожалуй, наименьшее внимание (если сравнивать с жизнеописаниями Гёте или Барта) в этом году незаслуженно получила книга, посвященная Джейн Джекобс, канадско-американской активистке и урбанистке. По просьбе «Горького» о ее биографии рассказывает Мария Нестеренко.

Джейн Джекобс (1916–2006) — канадско-американская активистка, теоретик городского планирования и основоположница нового урбанизма, концепции, призывающей развивать компактные города и районы в противоположность «автомобильным» пригородам. Она написала семь книг, большая часть которых стала классическими. В ее главной книге «Смерть и жизнь больших городов» впервые были последовательно сформулированы принципы, выдвигающие на первый план удобную повседневную жизнь горожан, а не абстрактный урбанизм (например, в главе «Специфика больших городов» ее волнует не строительство подземки, а безопасное использование тротуаров). Свои идеи Джекобс подкрепляла «тактическими методами»: призывала к субсидированию жилья, спасению жилых и нежилых районов. И, конечно, ее волновала проблема городской экологии: «Крайне необходимо, чтобы люди научились понимать городскую экологию как можно лучше. Начать можно с любой точки городских процессов. Скромная, но жизненно важная роль хороших округ в больших городах — возможно, не такая уж плохая отправная точка».

Канигел, автор биографии Джекобс, пишет, что если «книга имеет своей целью осветить какую-либо тему, кроме жизни самой Джейн Джекобс, то эта тема — конфликт независимого рассудка с общепризнанным мнением». Именно такой предстает перед нами Джейн Джекобс: она находится в постоянном конфликте с большинством, похожа на типичную бунтарку 1960-х — а также «написала семь книг, спасала городские районы, останавливала строительство скоростных дорог, ее дважды арестовывали, она нежилась в лучах обожания со стороны легионов поклонников, провела миллион дискуссий и дебатов за кухонным столом, которые всегда выигрывала». При этом она еще успевала быть женой и матерью троих детей.

Канигел методично описывает характер и взгляды Джекобс начиная с самого детства. Вот она спорит с отцом, для чего нужны деревья: «Разговор зашел о дубе, росшем во дворе. „Зачем он нужен?” — спросил отец. Риторический вопрос, конечно. Он явно клонил к чему-то вроде философии. Цель дерева? К какой цели стремится дуб, правда? Он живой. „У меня готов ответ, — вспоминает Джейн, — цель жизни — жить” — ответ маленького философа. Вот она спорит с учителем. Преподаватель рассказывал о том, что города и села возникают у водопадов. „А Скрантон нет, — отвечает Джекобс, — их маленький городок стоит на скромной речушке, но никакой водопад не играл никакой роли в его росте, так что вот так”. Вот такой она была <…> Обладая сверхъестественным даром интеллектуальной независимости, она выясняла для себя какие-то вещи и высказывала их».
Она работала журналистом, писала статьи о застройке городов, и, возможно, так бы все и продолжалось, если бы однажды директор не попросил ее подменить его на одной из конференций. Это событие, произошедшее в 1956 году, изменило ее жизнь.

Джейн Джекобс
Фото: Altimeter Films

Она выступала на конференции, посвященной городскому дизайну, и начала с вещей, которые сегодня кажутся очевидными (во многом благодаря ей). Джекобс говорила о той разобщенности, с которой люди часто сталкиваются в больших городах, и обратилась к ситуации в Восточном Гарлеме: „Если вы никто и не знаете кого-то, кто не является никем, единственный способ, которым вы можете заставить услышать себя в большом городе, — через определенные хорошо налаженные каналы. Эти каналы начинаются в мелких лавчонках. Они начинаются в парикмахерской Майка или в офисе человека, которого называют Судья, они ведут в демократический клуб Томаса Джефферсона, где Фавини, член Городского совета, вершит суд, и отсюда начинается движение наверх”. Джейн описала „никем не распланированный, хаотический, процветающий пояс магазинов, стоящий лагерем вокруг казарм Стайвесант[-тауна]”, а за ними — еще более хаотический пояс „едва сводящих концы с концами кооперативных детских садов, балетных классов, мастерских «сделай сам», экзотических магазинчиков”. Все это, что составляет „главное очарование города”, лежит вне Стайвесант-тауна». Речь ее сводилась к тому, что необходимые части инфраструктуры района были выкорчеваны из него при «новом порядке», — Джейн волновал именно этот порядок. Планировка послевоенного периода сметала существующие районы и заменяла их однотипными, нечеловеческими и скучными территориями. «Эта нелепая ситуация, — сказала Джейн, — должна пробрать планировщиков до мурашек». Речь Джейн Джекобс произвела настоящий фурор и вызвала массу восторженных откликов — хотя это не значит, конечно, что реноваторы сразу кинулись делать все, что она предлагала.

Джейн Джекобс была отчаянной общественной активисткой. Вот как описывали ее в одном издании: «Она может сподвигнуть народ действовать, как и любой из ее прототипов… Дела, за которые она берется, превращаются в „горячие пирожки”, она наводит ужас на любого политикана в городе. Она пользуется такой общественной поддержкой и симпатией, что даже мэр либо действует по указке Джекобс, либо совершенно теряет лицо». Чего же она добилась в итоге? Ей удалось защитить свой район от реновации и дать хороший пример того, как стоит действовать в подобных ситуациях: «Она решила некоторые жилищные проблемы района с помощью проекта, который архитектурно относился скорее к XIX, чем к XX веку, и даже помогла воплотить его в жизнь. Она заблокировала строительство огромной автомагистрали, которая могла практически отрезать Нижний Манхэттен и навсегда к худшему изменить облик города». Благодаря ей целый район остался пригодным для жизни.

Джейн Джекобс, 1961 год
Фото: Alitmeter Films

Много лет спустя в ответ на вопрос, нравилась ли ей роль активистки, Джекобс сказала: «Я хотела узнавать новое и писать. Меня возмущало, что я должна прерываться и отвлекать себя на абсурдную борьбу, навязанную мне и моим соседям». Джекобс никогда не называла себя феминисткой, но часть ее деятельности без сомнения была направлена на улучшение жизни женщин: когда в 1949 году представители власти спросили ее насчет профсоюзной деятельности, Джейн заявила, что выступает за «уравнивание платы между мужчинами и женщинами за схожую работу». Через несколько лет она гордо написала о родственнице, которая, «веря в женские права и женские способности», обзавелась собственным печатным станком, чтобы издать свою работу, «не используя мужской псевдоним», а в 1942 году она призывала к пересмотре реестру профессий, доступных для женщин, и правительство признало большинство из них доступными.

Вся ее деятельность протекала на фоне обычных домашних женских дел, и, хотя «Джейн не была домохозяйкой, ее жизнь не была и мужской жизнью». В предисловии Канигел пишет, что, когда ему приходилось писать о «великих мужчинах», он не сталкивался ни с чем подобным: оказывается, за плечами великой женщины стоят все те же рутинные дела, и с этим нельзя не считаться. «Джейн обычно не называют феминисткой; по крайней мере, это не первое, что мы о ней думаем. Она не говорила ни на одном из разнообразных языков феминизма и не обращалась непосредственно к феминистским темам. И всё же, как не думать о ней как о феминистке?»