О кастинге и съемках в «Филфаке»
Актером сериала «Филфак» я стал случайно: мы сидели с другом в «Маяке», и там же оказалась режиссер пилотного эпизода Даша Жук, она позвала меня на кастинг, хотя актерскому мастерству я не учился — учусь на режиссера игрового кино. Я опоздал на два часа, какую-то чушь морозил на кастинге, но меня утвердили на роль. Фамилия моего персонажа, Бабин, мне совершенно не понравилась — что может быть более русскосериального! К тому моменту, когда начались съемки, у меня возникла нужда в деньгах, чтобы снять дипломный фильм. Я учусь в Школе нового кино, поэтому диплом должен снимать за свой счет, ну и решил заработать на телеке. Я не хочу перехваливать «Филфак», как-то спасать его, и вообще согласен с большинством аргументов против сериала. Но если смотреть его от начала до конца, можно найти интересные вещи — взаимосвязи линий, начатых где-то в одной серии и заканчивающихся в другой, довольно неочевидную эволюцию персонажей. Я не считаю, что снялся в плохом фильме. Понятно, что это русский телек, но учитывая, что там происходит… в общем, мне повезло, что я оказался в этом проекте.
Про что этот сериал? Про гуманитариев. Собственно филфака там очень мало. Один преподаватель, роль которого очень хорошо исполнил Шифрин, в первой серии читает про Гамлета, а потом про русскую литературу. Ну и что он преподает? Только харизма Ефима Залмановича может как-то немножко это сгладить. А вообще речь в фильме об особенностях гуманитарного склада ума. Там герой пускает к себе в квартиру жить девушку, в которую он безответно влюблен. Мне кажется, что это очевидный поступок человека, который запутался в концепциях, конструкциях у себя в голове, в своих чувствах, в том, как их состыковать, в человеколюбии, в помощи ближнему и так далее. Поэтому для меня история этого сериала про то, как лишний багаж, лишние мысли могут тебе помешать принять какое-то очевидно простое решение, как это частенько бывает с моими товарищами-гуманитариями. Ты можешь воспринять ситуацию, увидев то, что происходит, а можешь воспринять ее, дорисовав ее в образ и не желая этот образ портить. У меня с девушками в последнее время как-то так получалось. Я всячески ограждаю себя от этого, потому что считаю, что сейчас надо работать и не отвлекаться ни на что. Но бывают моменты, когда я понимаю — блин, такая красивая ситуация, что я буду себя просто ненавидеть, если сейчас не впутаюсь. Для меня строить с кем-то отношения — это стыковка двух галактик, где огромное количество тел небесных взаимоуничтожается, это очень бурный, трудоемкий, болезненный процесс. А кто-то ведь просто не думает об этом, и я частенько завидую таким людям.
Об учебе на филфаке
С филфаком у меня вышла довольно занятная история. Она целиком и полностью нелепа. Дело в том, что в двенадцать лет я понял, что хочу заниматься кинорежиссурой, но при этом еще в школе решил, что ВГИК — это не вариант, там можно только заштамповаться. И тогда же я придумал себе план с возможными разными ветвями развития. В нем есть старт и есть определенная точка, схематично намеченная, она плавает на пять лет вперед и назад в зависимости от того, что происходит. В этой точке я становлюсь кинорежиссером. А чтобы им стать, я решил набрать нормальную гуманитарную базу, почитать книжек, поискать, поузнавать разные системы, подходы, взгляды на мир и для этого пойти на филфак, как и множество моих друзей. Так получилось, что мы в одиннадцатом классе с друзьями очень много бухали, и после какой-то пьянки я просто взял и записался вместе с ребятами, которые ехали в МГУ, на олимпиаду по литературе. Понятия не имею, как так вышло. Пришел, сел, посмотрел вокруг и думаю: какие-то все вокруг такие молодцы, явно люди работали, они опрятные, они собранные. А я прогуливал школу, прогуливал изумительного репетитора, хотя очень любил литературу — лет с четырех до двадцати двух читал все время. Я подумал, что мне с ними не по силам тягаться. Но одна из тем была народная война на примере «Капитанской дочки» и «Войны и мира», а я ужасно угорал по ним незадолго до олимпиады. «Войну и мир» я вообще за четыре дня прочел, и был очень расстроен, что так быстро все закончилось. Запомнил ее в деталях, на экзамене потом мог ответить на вопросы типа какого цвета были пуговицы на мундире у Андрея в такой-то день или какую песню пели солдаты перед Аустерлицем. Сейчас я, конечно, уже не так хорошо все это помню, но тогда я победил, и меня без экзаменов зачислили на филфак. Так-то поступить было бы сложно: у меня из-за того, что бухал, тринадцать троек в аттестате, на все ЕГЭ я приходил пьяным. У нас с другом был принцип — не приходить ни на один ЕГЭ не в говно. На ЕГЭ по алгебре мы распили бутылку абсента, которую привезли из Чехии, и меня просто глючило всю алгебру. Удивительно хорошо написал для меня и алгебры. Даже на четверку, по-моему.
Я хотел поступить на литературоведа, потом уехал на лето в Карелию, не подал оригинал аттестата, и в результате мне пришлось дойти до проректора, чтобы зачли мою олимпиаду и зачислили меня на отделение литуанистики, изучать литовский язык. Из того, куда можно было еще втесаться, это показалось мне наиболее любопытным, и мне действительно понравилось там, потому что литовский очень классный язык. И очень смешной. У них отличное чувство юмора, национальное черное чувство юмора. Меня смутило только то, что все преподаватели делали вид, что других преподавателей, других предметов нет. В принципе, я мог бы работать и заниматься учебой, но проблема в том, что объем литературы, который дают на первом курсе, колоссальный, но при этом дофига бесполезного и неинтересного, всякой ерунды для галочки. С другой стороны, русскую литературу преподавали так, что я просто дох со скуки. В общем, я понял, что не вытяну пять лет заниматься этим всем. Хотя у нас были замечательные предметы — например, «Библия и культура». Не помню фамилию преподавателя, он такой тоталитарный православный дядечка — в общем, очаровательный образ, и очень интересно преподавал. Больше всего мне понравились лекции по античке Гасана Чингизовича Гусейнова. Он меня просто влюбил в античную литературу, и дальше я начал районных пацанчиков подсаживать на «Занимательную Грецию», потом на «Илиаду». Ну то есть, сидите в падике, пыхнули, и ты в какой-то момент берешь залечиваешь, и они такие: «Это что сейчас за телега была?» Ты говоришь: ну, там, короче, типа аргонавты, чувак.
О Бертране Расселе
Большое влияние на меня оказала «История западной философии» Бертрана Рассела, она восполнила пробелы, которые мешали выстроить системное восприятие разных вещей. Общая идея в том, что сосуществует множество различных концепций, и одна правда не противоречит наличию другой правды. Поэтому можно выстроить себе долгосрочный план, но все равно нужно понимать, что жизнь тебе не позволит в точности ему соответствовать, и совершенно спокойно воспринимать ее вмешательство в твои дела. Поэтому ты можешь выбирать течение, по которому или против которого ты плывешь, и в то же время надо быть готовым к непредсказуемым событиям. Всегда есть что-то, нарушающее ход вещей, — это и есть жизнь.
Об Алистере Кроули
Мне очень симпатично мракобесие. Мне кажется, что это обратная сторона нежности, сопряженная с неостановимым артистизмом. Я всякий раз очень проникаюсь к людям, которые явно просто шизанутые на сто процентов. Книжка Кроули попала мне в руки случайно. Антон Лавей, Алистер Кроули — эти два имени вспоминаешь, когда слышишь слово «сатанист». Как мы понимаем, Алистер Кроули совершенно не заслуживает такого оскорбления, несмотря на то что он священный «Зверь 666». Я взял его «Исповедь» (кстати, ее перевел кто-то, по-моему, не лишенный литературного таланта) и понял, что этот человек пишет о себе в третьем лице, начиная со своего появления на свет и до какого-то кружка, ответвления евангелистов, если не путаю, отец его был проповедником там. В этой атмосфере рос ребенок, у которого так мозги сложились. Мне очень понравилось, что он пишет про себя в третьем лице, — с этой темой такой бульварно-аристократичный подход как-то жутко сопрягается. И каково же было мое изумление, когда я дошел до места, где умирает его отец, и он берет и говорит: «В тот момент у меня переменилось мировоззрение», — и дальше пишет от первого лица. Я подумал: вау, вот это ход! (смеется). Но, помимо всего прочего, он был ищущий человек, явно скрупулезный, придирчивый. Если взять Рассела за эталон рационализма, то можно представить себе, что есть еще большая степень рационализма и разборчивости в изучении различных мифологий, религий, эзотерических культур. «777» я так и не удосужился почитать, хотя все думаю, что, наверное, надо ее как-то освоить уже. Но я так понимаю, что Кроули каждому учению, которое его занимало, уделял от полутора лет и больше. Получается, что его гипертрофированный рационализм привел к тому, что он стал причиной раскола масонской ложи (смеется) и главой ордена Восточных тамплиеров. И ты думаешь: как же так? Если он искал правды и правда его привела к этому, то в каком же, может быть, заблуждении мы все живем? Мне кажется, что поворот мысли, который превращает человека с научным подходом и отличным образованием в … [чудило — ред.], это и есть та самая неопознанная константа, которая рушит симметрию, и появляется жизнь. Кстати, в титрах сериала «Филфак», когда герои идут по коридору среди девушек, там на стенах висят синие портреты одного и того же человека — это Алистер Кроули: остроумный режиссер пилота с остроумным художником сделали.