— Вы перевели книгу классика американской литературы XIX века Роберта Чамберса «Король в желтом» и выложили перевод на личной странице «ВКонтакте». Не могли бы вы рассказать об этом писателе чуть подробней?
— Роберт Чамберс — писатель, возникший из небытия благодаря статье Лавкрафта «Сверхъестественный ужас в литературе». В конце 1890 — начале 1900-х годов он был довольно популярным писателем, многие из его рассказов ужасов публиковали американские журналы и газеты. Эта фигура интересна хотя бы тем, что послужила созданию мифологического мира Лавкрафта. В его романе «Король в желтом» встречаются имена, которые использовал в своем творчестве Амброз Бирс: таинственная Каркоза, Хастур, озеро Хали. Все эти образы потом будут переосмыслены Лавкрафтом и станут частью его вселенной. После Первой мировой войны рассказы Чамберса были прочно забыты читательской аудиторией, однако есть образы, которые не горят, как рукописи. И по прошествии ста лет возобновился интерес к этому писателю.
— Что вас побудило взяться за перевод этой книги? Как я понимаю, настолько полное собрание работ Чамберса на русском языке еще не выходило? Почему вы решили выложить свой перевод в открытый доступ?
— Сам образ Короля в желтом чрезвычайно притягательный. Его талантливо использовали сценаристы и режиссер первого сезона «Настоящего детектива». Пожалуй, именно таинственная, мистическая глубина этого образа и стала причиной популярности сериала. У меня получилось так, что я узнала Лавкрафта после Чамберса. И мне показалось несправедливым, что книга с таким интересным бэкграундом недоступна русскому читателю. В открытый доступ выложила его потому, что Чамберс как будто создан, чтобы жить в сети, двоемирие — это суть его творчества.
— Работа над переводом длилась целых два года. Чамберс был эстетом и тонким стилистом. Трудно было работать с его текстом?
— Действительно, Чамберс знал толк в прекрасном. Он вообще происходил из очень обеспеченной американской семьи. И как нувориш в свое время отправился во Францию, чтобы учиться там живописи. Он учился в престижной частной Академии живописи Жюлиана, где работали салонные художники. Писали живую натуру, женщин, красивые вещи. Он любил Париж и знал его как свои пять пальцев. Это заметно по «Королю в желтом». Мне пришлось открывать карты Парижа и следовать за ним его маршрутами, читать книги по истории Латинского квартала, чтобы понять саму логику повествования. Точно так же он путешествует по Нью-Йорку. Пожалуй, эти города в романе противопоставлены, как прошлое и будущее. И таким образом создается особая среда, близкая к стимпанку. Все эти древние доспехи, инкрустации, храмовые витражи Парижа и в то же время пароходы, паровозы, выхолощенная, механистическая среда Нью-Йорка. Чамберс, несомненно, гордился своей молодой страной, у которой в начале ХХ века все было впереди. Но при этом он был отлично знаком с французской литературой и историей. В его романе можно встретить и Беранже, и Франсуа Рабле, и многих других писателей и поэтов. Самый сложный для перевода рассказ — «Исская дева». Фактически он написан на трех языках — английском, французском и старофранцузском. И здесь было очень трудно сохранить дух подлинника. Не переводить же, в самом деле, старофранцузский церковнославянским языком? Пришлось перелопатить по средневековой соколиной охоте все, до чего дотянулась. Внимательный читатель найдет в книге многие живописные сюжеты.
— Книга рассказов «Король в желтом» устроена довольно хитрым образом. Несмотря на то, что формально это сборник рассказов, их все или почти все связывает некий нелинейный нарратив. Также каждому рассказу предшествует стихотворный эпиграф, а в середине книги встречается несколько стихотворений в прозе. Расскажите, пожалуйста, о структуре книги более подробно.
— Десять рассказов цикла на первый взгляд выглядят как не связанные между собой. Однако сюжет — не единственный слой, который делает художественное произведение единым целым. Существует еще и слой образов. Здесь образ получился весьма пугающим. Неумолимое, холодное существо, которое ждет своего часа на берегу черного озера Хали. Король в желтом. Его рубище вечно, беззвучно колеблется на ветру, и тень его мыслей ложится на Каркозу. Этот образ центральный для романа. Появляется он только в первых четырех рассказах, но тень, что называется, лежит на всем. Для меня наиболее точное ощущение, которое оставляет роман, — роскошный будуар, покинутый хозяйкой много лет назад, так что на столе, среди ржавых брошей и прогнивших бус, остался засохший букет цветов в дорогой вазе, и все вокруг покрыто пылью и следами разрушения — плесень на шелковых обоях, изъеденный молью полог кровати. Все невероятно живописно и заброшено. Персонажи переходят из рассказа в рассказ, однако автор специально сделал их переход почти незаметным для читателя. Имена персонажей из других рассказов упоминаются вскользь, причем в произвольном порядке. Общая картина складывается после того, как будет прочитан весь роман. И то, если читать его внимательно. Самый странный рассказ цикла — «Рай пророков». Его назначение — создать атмосферу безнадежности, нелепости борьбы со смертью и безумием, которой пропитаны все, даже самые жизнерадостные рассказы цикла. Чамберс, как мне кажется, об этом и хотел сказать. Даже если сначала кажется, что это не так.
— Роберт Чамберс вместе с Амброзом Бирсом лежит у истоков довольно конкретной линии в литературе и, если шире, массовой культуры, связанной с ужасом и weird. Достаточно вспомнить упомянутый сериал «Настоящий детектив» или американский one-man band Xasthur, берущий свое название из вселенной Чамберса и Бирса. Однако в России эти авторы не так популярны, в отличие, например, от напрямую наследующего им Лавкрафта. Как вы думаете, с чем это может быть связано? Кто еще обращался к наследию этих авторов?
— Вы знаете, феномен Лавкрафта требует серьезного осмысления. Ведь массовый интерес к нему возродился на ровном месте, ничто не предвещало, что его мир, прочно забытый современниками, не нужный им совершенно, вдруг обретет новое дыхание. Конечно, Лавкрафту очень помог кинематограф. С 1990-х годов, когда технически в кино стали возможны фантастические вещи, оказалось, что с идеями все обстоит не так уж радужно. Неслучайно у Лавкрафта «занимали» сюжеты без зазрения совести все кому не лень. Следы его влияния очень заметны, например, в творчестве Хичкока и Дэвида Линча. И сколько бы ни ругали Лавкрафта литературоведы за неумение писать, фантазия у него мощнейшая. Мне кажется, что он из тех авторов, которые способны привносить в наш мир фантомы своего воображения. Интересно, что один из самых любимых писателей Лавкрафта Эдгар По тоже пребывал в забвении примерно 100–130 лет.
А что касается Амброза Бирса и Чамберса, они ведь возникли не на пустом месте. Мы сейчас очень мало знаем об американской литературе XIX века, а между тем это время называют «золотым веком» не только в России. В те времена рассказы ужасов были популярным жанром литературы. Их охотно печатали в периодических изданиях, и многие известные авторы с этого начинали. Так, например, Луиза Олкотт, которая написала «Маленьких женщин» (наверное, самый сентиментальный роман на свете), пробилась в литературу рассказами о призраках и загробной жизни. Так что Амброз Бирс и Чамберс не были одинокими скалами в море. Они входили в очень живое и многочисленное писательское течение, которое в наши дни тоже живее всех живых. Нил Гейман, Стивен Кинг, Филип Рив, Клайв Баркер, Чайна Мьевиль — это несколько известных имен тех писателей, на кого классическая литература ужасов в свое время оказала неизгладимое влияние.
— С самого начала «Король в желтом» привлек мое внимание концепцией weird-артефакта, содержание которого никогда не раскрывается, поскольку является для человеческого языка невыразимым, однако описываются его чудовищные эффекты. В данном случае это пьеса «Король в желтом». Лавкрафт впоследствии полностью заимствует этот прием для описания встреч с нечеловеческим, доведя его до некоторого предела. В подобном же ключе описывали нечеловеческие артефакты Уильям Берроуз и современный философ Реза Негарестани. Прокомментируйте, пожалуйста, этот прием.
— Мне кажется, этот прием взят прямо из нашей жизни, которая местами бывает похожа на жутковатый гримуар. Во всяком случае, этот прием следовало бы выдумать. В жизни тоже никогда ничего не объясняется напрямую, поэтому мы так любим аналитиков и предсказателей всех мастей, поэтому критические рецензии на книги и фильмы сегодня стали самыми популярными жанрами литературы. Вопросы о смысле бытия и смерти всегда остаются без ответа, между людьми витают недосказанные слова и непроявленные чувства. И все это кипит, как в преисподней, ищет выход и не находит его.
— В своем комментарии к публикации вы пишете, что рассказ «Улица четырех ветров» служит ступенькой из призрачного мира в реальный. Мне же он очень напоминает произведение другого классика американской литературы — а именно стихотворение «Улялюм» Эдгара Аллана По, в котором, как и в рассказе Чамберса, из забвения по роковому стечению обстоятельств к герою возвращается чудовищное воспоминание об утрате. Этих авторов действительно связывает общая тема меланхолии и безумия. Не могли бы вы осветить эту тему у Чамберса более подробно?
— Вы правы, очень может быть, стихотворение «Улялюм» вдохновило Чамберса на этот рассказ. Да и на весь цикл тоже. В книге много недосказанного. Герой рассказа «Улица четырех ветров» — одинокий художник, любивший когда-то женщину по имени Сильвия. Можно догадаться, что, скорее всего, он предал ее и теперь столкнулся с последствиями своего давнего, опрометчивого поступка. «Улицу четырех ветров» я считаю рубежным рассказом, потому что здесь писатель как бы открывает причину безумия и одиночества своих персонажей. Три рассказа, которые следуют дальше, заключают цикл — это как бы предыстория. Ясная, беспечная юность не заботится о последствиях, стремится к удовольствиям, за которые рано или поздно всем придется дать ответ. Кому? Да тому самому Королю в желтом, чье рубище беззвучно треплет ветер у черного озера Хали.
— Не так давно современная философия заинтересовалась темами безумия, ужаса, нечеловеческого и weird, широко представленными в «Короле в желтом». Например, автор сценария «Настоящего детектива» Ник Пиццолатто называет в числе своих источников философские книги «В пыли этой планеты» Юджина Такера, «Заговор против человеческой расы» Томаса Лиготти, «Ничто освобожденное» Рэя Брасье и «Лучше никогда не быть» Дэвида Бенатара. Недавно на русском вышла книга Грэма Хармана, посвященная Лавкрафту. Все эти книги так или иначе посвящены намеченным Чамберсом темам ужаса и меланхолии. Интересовались ли вы их философским восприятием?
— Спасибо за обширный список чтения на будущее. Из перечисленных вами авторов знакома только с концепцией параллакса Юджина Такера. Философия так долго занималась рациональным объяснением действительности, что за пределами восприятия оказалась огромная область, в которой, собственно, и живет наше бессознательное, — то, что находится за границей бокового зрения. Психическим отклонениям, галлюцинациям, всевозможным девиациям философия начала уделять внимание всего 40–50 лет назад, а до этого эти явления оставались предметом психиатрии. Однако сегодня норма — настолько размытое, зыбкое понятие, что, наверное, настало время заглянуть туда, куда не хочется смотреть.
— Большое спасибо за замечательный перевод и интервью.
— Спасибо вам за возможность поговорить об этой работе! Надеюсь, она найдет своего читателя.