Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Виктор Мазин. Завещание доктора Шребера. М.: Издательство Института Гайдара, 2022. Содержание
Второе ключевое событие: Флексиг отводит глаза
Сразу вслед за сообщением о том, что Флексиг отводит свой взгляд в сторону, Шребер приступает к описанию голосов, внутренних голосов, inneren Stimmen. Голоса выходят на связь, но это не просто голосовая связь, передающая речь, а связь, воздействующая прямо на нервы. Между Шребером и Флексигом действует нервная связь, Nervenanhang. Таково одно из принципиальных понятий дискурса Шребера, ключевой к устройству его Вселенной. Нервная коммуникация — медиум Системы. Голоса и нервы связаны. Нервная связь — реальная основа языка, основного языка, Grundsprache, как называет его судья Шребер. Нервная связь — основа и дополнение, Anhang, и связь эта дополняет, восполняет невозможные отношения, в частности с доктором Флексигом. Она действует благодаря силе притяжения и связывает с душами, причем, очевидно, не только с мертвыми, отошедшими, отдалившимися на гигантские расстояния. Телекоммуникация — прямое продолжение нервной связи.
Нервная связь работает как телекоммуникация и учреждается вместо человеческого общения, требующего соприсутствия, в месте разобщения. Вместе с установлением телесвязи являются и внутренние голоса, непрерывно передающие свои сообщения Шреберу, изматывая ему нервы. Голоса заводят разговор о Мировом порядке, согласно которому
«человек, („духовидец”), при определенных обстоятельствах должен претерпеть „размужчинивание” (превращение в женщину), раз уж он установил неразрывный контакт с божественными нервами (лучами)».
Нервная связь с лучами учреждает нервнолучевую телекоммуникационную систему. Она может открыться, то есть может быть приведена в действие только при определенных обстоятельствах и определенному человеку — духовидцу. Установление нервно-лучевой связи являет собой причину смены пола. Превращение в женщину — условие поддержания связи. Быть на связи с лучами — быть духовидцем. Быть на связи с лучами — быть женщиной.
Впрочем, несмотря на все телекоммуникационные системы, Даниэль Пауль Шребер чувствует себя в клинике Флексига полностью изолированным, отрезанным от внешнего мира. Внутренние голоса отчасти восполняют депривацию средств коммуникации. Шребер в отчаянии, но он продолжает искать выход. Голоса говорят, что нужно сопротивляться грубости санитаров, но Даниэль Пауль может думать только о смерти и повсюду ищет только ее. Смерть — тоже выход. Иногда — единственный выход. Он голодает. Его кормят насильно. По нервной связи он требует у доктора Флексига доставить ему яд (на основном языке, то есть на языке нервов — капельки фармакона — «сокояда», Saft-Gift).
Во время многочасовых сеансов телесвязи Флексиг уходит от прямого ответа, даст он яд или нет, вместо ответа он спрашивает, действительно ли Шребер примет этот фармакон, если его получит, или нет. При встрече со Шребером во время врачебного обхода Флексиг в облике человека отрицает все, о чем договаривались по нервной связи, якобы он ничего не знает ни про нервные переговоры, ни про разговоры душ, разговоры по душам, ни про сокояд. В общем, со Шребером не считаются, его не считают человеком, живым, достойным человеческого разговора. Здесь вполне может вновь зазвучать жуткий вопрос из газеты: «Кто вообще знает доктора Шребера?». Он вообще существует? Он жив?
Жив кто-то или мертв — известно Другому. Впоследствии, когда место Флексига отчасти займет Бог, Шребер будет вновь и вновь повторять: Бог не понимает живых людей, ибо, согласно Мировому порядку, Он имеет дело только с мертвыми телами. Совсем как Флексиг, специалист по анатомии мозга, имевший регулярно дело с трупами. Вскрытие мозга, по утверждению господина директора психиатрической больницы, — это самый прямой способ проникновения в знание законов корреляции между нервными заболеваниями и аномалиями органа в черепной коробке.
Бог между тем должен быть в курсе планов Флексига. Если так, то логично, что Бог тоже вовлечен в заговор. К тому же Бог и Флексиг близки дискурсивно: Бог — «это только нерв». Причем нерв этот не подразумевает наличие тела. У Бога, как пишет Шребер, как раз нет тела; а нервы Его родственны человеческой душе. Нервы Бога хоть и родственны душам, они не подчиняются человеческим законам пространства и времени, они вечны и бесконечны. Бог сам принадлежит, как уверяет Лакан, регистру реального. Его самого не вписать в Систему записи.
Бог заявляет, что Шребер должен вести себя как труп. Это как? Оставаться неподвижным. К тому же, если двигаться по комнате туда-сюда, то падает чувствительность к воздействию лучей. Сигнал передатчика требует неподвижности приемника, иначе нервно-лучевая телекоммуникация нарушается, возникают технические помехи. Даже если ворочаться в постели, то можно потерять контакт с лучами, утратить присутствие испытанных душ. Шребер старается сохранить неподвижность. Его окостенение может, по его ощущениям, длиться месяцами. Даниэль Пауль представляется Богу трупом, так божественный свет может его высветить, различить, распознать. Так и только так Бог способен его признать: судья Шребер — труп под лучами палящего солнца.
Божественными чудесами занимался между тем и отец Даниэля Пауля, ведь он, Даниэль Готтлиб Мориц Шребер, был настоящим светилом. Исходящий от фигуры свет слепит. Самого отца в этом свете не различить. Даниэль Пауль ослеплен. Ни фигуры, ни имени отца в «Мемуарах» сына практически нет. Имя отца — след мертвого отца. Но, похоже, отец Шребера ни жив, ни мертв. Его присутствие — это ослепительное сверхприсутствие. Так же, как и присутствие Бога. Так же, как и присутствие Флексига.
Необходимо учитывать и то, что в вопросах религии «председатель судебной коллегии Шребер был скептиком», и, на взгляд Фрейда, Даниэль Пауль отчасти сохранил скептицизм в отношении Бога и тогда, когда ему открылась его миссия спасителя человечества. Именно божественные чудеса, откровения стали для него основой веры, но они же явились и причиной того, что на хорошо известном ему языке психиатрии называется паранойяльным бредом. Судья Шребер избран, он пребывает в сиянии божественных лучей, и теперь уже никто не скажет: «Кто вообще знает доктора Шребера?».
Бред преследования и бред величия организуют то видение мира, которое в психиатрии называется паранойей, и судья Шребер — парадигматический случай паранойи. Фрейд пишет в своем анализе текста Шребера, что «в общем и целом не так уж важно, как называют картины болезни», и в то же время, что ему представляется важным «оставить паранойю как самостоятельный клинический тип, даже если ее картина зачастую осложняется шизофреническими чертами». С одной стороны, нозология не важна, с другой — понятие паранойи необходимо.
Итак, Флексиг отводит глаза. Итак, второе событие февраля 1894 года. Шребер спрашивает Флексига о шансах на исцеление, доктор обнадеживает, но пациент чувствует подвох. Флексиг темнит, он явно вынашивает на его счет свои планы. Шребер это определенно видит: «Флексиг больше не может смотреть мне прямо в глаза». Тайный советник не может. Что это значит? Шребер понимает: конечно, он что-то скрывает. Процесс кристаллизации заговора, бреда запущен.
Поначалу желание Шребера заключалось в том, чтобы с помощью Флексига наконец уснуть; затем, чтобы Флексиг его выслушал и ответил на вопросы. Октав Маннони в этой связи говорит: «если Шребер хотел похвастать новым продвижением по службе, то Флексиг был идеальным человеком, к которому можно было прийти, поскольку неврология также добилась выдающихся успехов, по крайней мере в глазах Флексига». Думаю, что об этом они могли поговорить во время первых встреч. Едва ли это было желанием уже госпитализированного во второй раз Шребера. Шреберу не столько о своих достижениях нужно поговорить, сколько о том положении, в котором он оказался. С помощью Флексига он хочет понять одно, а именно: что с ним происходит и сколько ему еще находиться в изоляции от внешнего мира. Господин директор психиатрической клиники оказывается недостижимым идеальным человеком, с которым не очень-то поговоришь, да и Шребер сам отдает себе отчет в том, что нельзя «ждать от руководителя большой психиатрической больницы с сотнями пациентов заботы о состоянии души одного отдельного пациента».
Итак, Флексиг отводит глаза. Он плетет сети заговора. На этом фоне у Шребера начинает формироваться бредовая система. Бред — симптом паранойи. Директор психиатрической больницы Зонненштайн, доктор Гвидо Вебер, подчеркивает, что паранойя отличается в первую очередь образованием более-менее устойчивой бредовой системы, и в данном случае Шребер призван искупить грехи мира и вернуть ему утраченное состояние блаженства. В своем экспертном заключении для суда доктор Вебер подчеркивает сингулярность каждого пациента («каждый отдельный случай абсолютно непохож на другой»), особенно отмечает исключительность случая Шребера. К тому же многие люди верят в чудеса, многие общаются с Богом, но ведь их не считают психически больными. Гвидо Вебер понимает, едва ли кому-то придет в голову поместить всех верующих в психиатрическую больницу. Почему же Шребер страдает за свою веру? Где граница между верой в потусторонний мир и бредом?