В издательстве «Пятый Рим» выходит сборник статей и ранее не публиковавшихся документов, рассказывающий о тех, кто в годы войны с нацистской Германией по тем или иным причинам перешел на сторону врага и сотрудничал с фашистами. Изучение проблем отечественного коллаборационизма началось менее тридцати лет назад, когда историки получили доступ к материалам закрытых прежде архивов. Сборник «Пособники» — очередной шаг на этом пути. «Горький» публикует фрагмент статьи Сергея Дробязко «„Мне, как еврею, нечего было бороться за власовский манифест…“. Судьба особиста, или История начальника разведки РОНА „майора Костенко“».

Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма / Редакторы-составители Д. А. Жуков и И. И. Ковтун. М.: Пятый Рим, 2020. Содержание

О человеке, известном исследователям отечественного коллаборационизма как «майор Б. А. Костенко», до последнего времени имелась крайне скупая информация. И это несмотря на то, что он занимал далеко не последнюю должность в структурах русских вооруженных формирований на стороне Германии и приобрел репутацию храброго и авторитетного командира. Бывший офицер Красной армии, он возглавлял разведывательную службу одного из наиболее боеспособных и мотивированных в идейном отношении коллаборационистских соединений — Русской освободительной народной армии (РОНА), известной также как бригада Каминского, а после ее расформирования командовал разведывательным дивизионом 1-й пехотной дивизии РОА (Вооруженных сил КОНР).

Во главе дивизиона он участвовал в бою против Красной армии на Одерском плацдарме в районе Фюрстенберга 13 апреля 1945 г., а затем отличился во время марша дивизии в Богемию и Пражского восстания. В Праге дивизия на свой страх и риск поддержала повстанцев и повернула оружие против немцев, тщетно надеясь заслужить тем самым расположение западных союзников. Когда надежды на представление политического убежища американцами рухнули, командир дивизии генерал С. К. Буняченко 12 мая распустил свое соединение, предоставив солдатам и офицерам право действовать по своему усмотрению. Тогда же Костенко, по свидетельству некоторых очевидцев, с группой бойцов дивизиона, откопав спрятанное оружие, ушел в горы, чтобы «дорого продать свою жизнь». Были даже слухи, что ему «удалось организовать бегство на запад не только себя и своей семьи, но и значительной части своих людей...»

Несколько лет тому назад украинскому историку Я. Ю. Тинченко, работавшему в архиве Службы безопасности Украины со следственными делами репрессированных командиров Красной армии, попалось в руки дело некоего Бориса Яковлевича Краснощекова. Этот человек оказался не кем иным, как тем самым майором Костенко, который столь загадочно исчез в Западной Богемии в майские дни 1945 г. Тинченко любезно предоставил автору этих строк фотокопии документов дела, выразив надежду, что эта уникальная информация будет использована в новых работах по истории русских антисоветских формирований 1941–1945 гг. Это и побудило автора, хотя и с некоторым запозданием, все же подготовить небольшую статью, основанную на материалах следственного дела Краснощекова.

Сразу же следует оговориться, что находящиеся в нашем распоряжении документы не позволяют выстроить абсолютно достоверную картину событий, так как фигурант дела намеренно скрывал любую компрометирующую его информацию. В свою очередь, сотрудники военной контрразведки «Смерш», которые вели дело, не всегда имели возможность проверить сообщаемые им факты, к тому же они были связаны процессуальными нормами, требовавшими завершить расследование в жесткие сроки и передать его в суд военного трибунала. Однако, как бы то ни было, иными новыми материалами, которые могли бы пролить свет на историю Краснощекова-Костенко, мы пока не располагаем, а потому будем основываться главным образом на документах следственного дела, подвергая их при необходимости проверке и критическому анализу, путем сопоставления с другими источниками.

Но обо всем по порядку. В середине мая 1945 г. в районе чешского города Пльзень (нем. Пильзен) к начальнику отдела контрразведки «Смерш» одного из корпусов 38-й армии 4-го Украинского фронта подполковнику Симонову явилась группа власовцев из 1-й дивизии РОА, которые заявили о добровольном переходе на сторону Красной армии. Группу возглавлял человек, представившийся как Борис Яковлевич Краснощеков, 1912 года рождения, уроженец г. Чернобыля Киевской области, по национальности еврей, бывший член ВКП(б), имевший специальное звание лейтенант государственной безопасности. Все власовцы были направлены на пересыльный пункт № 49 для репатриируемых советских граждан. Поскольку они явились добровольно, органы контрразведки, очевидно, считали излишним до поры до времени брать их под стражу, и Б. Я. Краснощеков отбыл 20 мая в этот пункт поездом без всякого сопровождения.

В тот же день Краснощеков написал собственноручные показания, в которых кратко осветил свою биографию до начала войны и службу в Красной армии в качестве старшего следователя особого отдела стрелковой дивизии. По его словам, в феврале 1942 г. он попал в окружение в составе 33-й армии генерала М. Г. Ефремова, воевал в партизанском отряде, причем даже командовал партизанской бригадой, в марте 1943 г. раненым был взят немцами в плен. Проведя восемь месяцев в варшавской тюрьме, Краснощеков был направлен в концлагерь Аушвиц, но сбежал по дороге, пользуясь помощью местного населения, к декабрю добрался до белорусского города Лепель, где установил связь с партизанами. По заданию начальника контрразведки Чашникской партизанской бригады генерал-майора Дубова (Ф. Ф. Дубровского), полковника Маркевича, в начале 1944 г. он был внедрен в штаб дислоцировавшейся в Лепеле Русской освободительной народной армии Б. В. Каминского, где под псевдонимом «Борис Александрович Костенко» в звании майора занял должность начальника разведывательного отдела. Работая на этой должности, он передавал штабу партизанской бригады сведения о дислокации немецких гарнизонов, об агентах, засылаемых на советскую сторону, и другую ценную информацию, получая от партизан указания, «чтобы не прекращал работу, а наоборот забирался бы выше, так как засылать нового человека тяжело». «Мне, — писал он, — говорили, что Родина не забудет меня, так как мне, как еврею, было тяжело работать». После расформирования РОНА осенью того же года и передачи части ее личного состава в 1-ю дивизию РОА майор Б. А. Костенко был назначен командиром разведывательного дивизиона. Находясь в РОА, свою работу в пользу Красной Армии не прекращал, воспитывал в солдатах ненависть к немцам, против которых в начале мая 1945 г. в Праге начал открытое выступление.

Через несколько дней Краснощекова и перешедших вместе с ним лиц перевели в приемный пункт № 1 для проверки и фильтрации, где с ними работали следователи отдела УКР «Смерш» 13-й армии. Повторив в собственноручных показаниях и на допросе 25 мая 1945 г. все то, о чем он сообщал ранее, Краснощеков просил поскорее разобрать его дело и «дать возможность дальше работать на пользу Родине». 6 июня он дал подробные письменные показания о своем поступлении в ряды РОНА, службе в разведотделе ее штаба, а затем в качестве командира разведдивизиона 1-й дивизии РОА, о помощи белорусским партизанам, деятельности по разложению власовской армии. Он говорил и писал о том, что его показания могут подтвердить перевербованные им офицеры и солдаты РОА, подчеркивал опасность для себя, как для еврея, работы в тылу врага, так как «если бы кто-нибудь в РОА или бригаде Каминского узнал бы, что я еврей, я, конечно, был бы расстрелян». «Я пошел выполнять задание Маркевича, — писал далее Краснощеков, — с целью загладить то, что я находился в немецкой тюрьме, и этим искупить свою вину. Мне, как еврею, нечего было бы бороться за власовский манифест или за фашистскую Германию, в которой моя нация умертвлялась».

Два дня спустя Краснощеков уже находился в спецлагере № 253, где его дело было поручено старшему следователю опергруппы «Смерш» данного лагеря майору В. Грыжину. Внезапно он изменил свои показания и рассказал о том, что попал в плен не в феврале 1943 г., как говорил ранее, а в марте 1942 г., в варшавской тюрьме сидел до июня 1943 г., после чего был направлен в Берлин, где также некоторое время содержался в тюрьме и допрашивался офицерами СД. Несмотря на то, что Краснощеков, по его словам, отказался сотрудничать с немецкой разведкой, он был переведен в лагерь, где действовала организация антисоветски настроенных офицеров Красной армии — «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ), якобы для «политического перевоспитания». После ликвидации этой организации Краснощеков оставался в качестве переводчика при полковнике М. А. Меандрове (псевдоним «Соколов»), работал в штабе СД в Витебске, откуда и был переведен в Лепель в штаб РОНА.

Очевидно, эти перемены в показаниях были связаны с тем, что в распоряжении следствия оказались материалы проводившихся ранее (начиная с осени 1943 г.) допросов перебежчиков из ПЦБ и РОНА, называвших Краснощекова-Костенко в качестве одного из активных участников этих организаций. Таким образом, факты работы проверяемого на немецкие спецслужбы подтвердились, что позволяло обвинить его в измене Родине, в то время как деятельность в интересах партизан не получала подтверждения. Наконец, бывшие сослуживцы Краснощекова по 1-й дивизии дали показания о том, что данные о его работе, направленной на разложение РОА, были согласованы с ними лишь непосредственно перед переходом на сторону Красной армии. В действительности же никакой работы, по их словам, не велось, деятельность же майора Костенко в РОНА и РОА была отмечена командованием этих формирований наградами. Нам неизвестно, прибегали ли сотрудники «Смерш» к мерам физического воздействия на проверяемых лиц, но, судя по протоколам, последние не выказывали ни малейшего упорства в отстаивании своих первоначальных показаний. Требование следователей изложить факты правдиво выполнялось неукоснительно.

Допросы в спецлагере № 253 завершились 23 июня 1945 г. В тот же день начальник отделения следственного отдела УКР «Смерш» Центральной группы войск майор Н. Дольников выписал следующие постановления: 1) на арест Б. Я. Краснощекова как агента германской разведки, 2) об избрании меры пресечения (содержание под стражей), 3) о принятии дела к производству и начале ведения следствия, а начальник опергруппы УКР «Смерш» лагеря № 253 капитан Пасечник — постановление о задержании до получения санкции на арест с содержанием в тюрьме города Дрездена. 7 июля 1945 г. майором Дольниковым было выписано постановление о предъявлении Краснощекову обвинения по статье 58-1 «б» (измена Родине со стороны военнослужащего) и в тот же день объявлено арестованному под расписку. К этому времени в распоряжении следствия имелось уже достаточно изобличающих материалов и дальнейшие допросы обвиняемого носили в основном уточняющий характер, а также преследовали цель установления круга лиц, известных Краснощекову по его работе в ПЦБ, РОНА и РОА.

Борис Яковлевич Краснощеков родился 24 сентября 1912 г. в г. Чернобыле Киевской губернии в еврейской семье. Свое социальное происхождение он определял в анкете «из служащих». Можно допустить, что Борис Яковлевич приходился дальним родственником Александру Михайловичу (Абраму Моисеевичу) Краснощекову, деятелю социал-демократического движения, возглавлявшему в 1920–1921 гг. правительство и внешнеполитическое ведомство Дальневосточной республики (ДВР), расстрелянного в 1937 г., который также был уроженцем Чернобыля. Так или иначе, но родство, если оно действительно имело место, было не столь близким, чтобы помешать началу карьеры Бориса в органах государственной безопасности.

Получив неполное среднее образование (7 классов), Б. Я. Краснощеков поступил в Киевское пехотное училище, которое он окончил в 1935 г., но затем по болезни был уволен из рядов Красной армии. Устроившись нормировщиком на Днепровский алюминиевый завод в Запорожье, он возглавил заводскую комсомольскую ячейку, а в 1939 г. по направлению партийной организации завода поступил в Могилевскую межкраевую школу НКВД (с февраля 1941 г. — НКГБ), которую окончил в марте 1941 г. со званием лейтенанта госбезопасности. К этому времени Борис успел обзавестись семьей: он женился на Ольге Филипповне Чарной, 1917 года рождения, которая родила ему дочь Людмилу. Семья проживала в Могилеве по месту учебы Бориса.

Первая служебная командировка новоиспеченного офицера госбезопасности была связана с большой работой по «очистке от вражеского элемента», которую органы НКВД-НКГБ проводили в недавно присоединенных Прибалтийских республиках. От Московского управления НКГБ Краснощеков был направлен в Вильно, где проработал вплоть до начала войны с Германией, внеся свой скромный вклад в проводившиеся в это время массовые депортации в Сибирь десятков тысяч жителей Литвы, чья благонадежность не внушала доверия новым властям. Тех, кого не успели депортировать до начала военных действий, расстреляли в тюрьмах. Извлечение их тел из тюремных подвалов было запечатлено потом немецкими фронтовыми кинооператорами как свидетельство преступлений сталинского режима. Надо полагать, что по долгу своей службы Краснощеков не мог остаться в стороне от этих убийств. В одной из своих автобиографий он указывал, что начало войны застало его в г. Ломже Белостокской области, где он, по всей видимости, и принимал непосредственное участие в подобного рода мероприятиях.

Счастливо избежав окружения в Белостокском котле, Краснощеков приехал в Москву, где 6 июля 1941 г. получил назначение на должность старшего следователя в 5-ю Московскую стрелковую дивизию народного ополчения (Фрунзенского района). Его жена и дочь к тому времени вместе с другими семьями сотрудников органов госбезопасности были эвакуированы из Могилева в Омск, а Борис отбыл в летние лагеря дивизии, располагавшиеся в районе станции Внуково. По завершении формирования и базового обучения дивизия была переброшена в район д. Тишнево под Боровском, где 30 июля ополченцы приняли присягу. С этого момента 5-я дивизия вошла в состав 33-й армии Резервного фронта. Ко 2 августа она заняла рубеж Лужки — Дюки в районе Спас-Деменска, а 12–13 августа дивизии и ее полкам вручили боевые знамена. 26 сентября 1941 г., в соответствии с директивой заместителя народного комиссара обороны СССР от 19 сентября, все двенадцать московских дивизий народного ополчения были переформированы по штатам стрелковых дивизий военного времени и получили новые наименования. Так 5-я Московская стрелковая дивизия народного ополчения стала именоваться 113-й стрелковой дивизией.

<...>

Таким образом, несмотря на то, что некоторые обстоятельства пребывания лейтенанта госбезопасности Краснощекова за линией фронта продолжают вызывать вопросы, в общем и целом история майора Костенко больше не является тайной. На страницах следственного дела перед нами вырисовывается совсем иной образ, нежели тот, который можно было бы создать на основе скупых упоминаний в мемуарах и исторических очерках о Русском освободительном движении. В любом случае, это не был тот отчаянный сорвиголова, который способен до последнего вздоха драться за идею или хотя бы за собственную жизнь. Никаких подвигов в ходе карьеры в советских органах госбезопасности, а затем в рядах РОНА и РОА он не совершил. Скорее всего, Краснощеков никогда не имел намерений изменить тому строю, которому начинал служить в СССР, однако желание выжить и выбор для этого наиболее удобного и выгодного пути привели его к неразрешимому конфликту с жесткой и беспощадной системой.

Уладить этот конфликт не помогли, по-видимому, искренние, но, возможно, недостаточно активные попытки помочь партизанам и Красной армии, используя положение занимаемое во вражеском лагере. Трагедия Краснощекова в том, что он так и не понял этого и добровольно отдал себя в руки системе, надеясь, скрыв часть фактов о своей деятельности в годы войны, вернуть себе прежнее место в рядах органов госбезопасности и связанные с этим преимущества.