Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Михаил Трофименков. Кинотеатр военных действий. СПб.: Сеанс, 2013
1
Во Франции манифесты интеллектуалов со времен дела Дрейфуса — в ходе которого, собственно говоря, и возникло понятие интеллектуала: граждански и политически ответственного интеллигента — отдельный литературный жанр. Манифестов множество, но самый знаменитый из них — «Декларация права на неповиновение на алжирской войне», или «Манифест 121», обнародованный 6 сентября 1960 года, на второй день суда над «носильщиками».
Точнее говоря, «Манифест 244», не обнародованный 6 сентября.
122 — это только те, кто подписал его к моменту не-публикации, в последующие дни к ним присоединились еще 122 человека.
Тираж Vérité-Liberté, одного из двух журналов, опубликовавшего манифест, арестовала полиция, а редактору 14 октября предъявили обвинение в подстрекательстве к неповиновению. А второй — Les Temps modernes — вышел с двумя пустыми полосами. Le Monde манифест упомянула и привела три последние фразы, но имена подписавшихся назвала лишь 30 сентября. Полный текст впервые вышел в Италии и ГДР. <...>
2
Вот и еще один круг прибавился к антивоенной конфигурации общества. Среди «121» (так и быть, будем придерживаться этого условного определения) причастных к деятельности «носильщиков» немного: Барра, Блен, Мартен, Саган, Соваж, Тирар и еще несколько человек. Но для властей все, кто подписал манифест, такие же преступники, как сами «носильщики».
Манифест означал если не объявление войны правительству широким кругом интеллектуалов, то во всяком случае их генеральную мобилизацию. А это уже почти война.
Быстро осуществить мобилизацию — подписи собрались за август, когда Париж пуст, — удалось благодаря кружкам, как их назвали бы в России, или «семьям» интеллектуалов, как их называли в Сен-Жермен-де-Пре 1940-х годов.
Слово «семья» можно понимать и буквально: интеллектуальная свобода предполагала сексуальную, кружки часто скрепляли сложные личные отношения.
Манифест родился именно в таком кружке, на третьем этаже дома № 5 по улице Сен-Бенуа, на квартире писательницы Маргерит Дюрас.
Здесь можно было встретить Жоржа Батая и Жене, Тати, Виана, Раймона Кено. Здесь скрывался Миттеран, известный в Сопротивлении как Жак Морлан, когда решился — и не прогадал — пожертвовать карьерой высокопоставленного вишистского чиновника ради гипотетической карьеры в освобожденной Франции. В июне 1944 года, когда гестапо схватило писателя Робера Антельма, мужа Дюрас, Камю сторожил под окнами этой квартиры, пока его лучший друг Дионис Масколо забирал оттуда документы подполья.
Ядро кружка в марте 1950 года скопом изгнали из ФКП за «непристойное поведение по отношению к некоторым членам партии и вызывающую иронию»: на попойке они насмехались над Арагоном. В доносе подозревали Семпруна. Партия осудила Дюрас за декадентское поведение тоже: посещение ночных клубов и общение с троцкистами. Дюрас ответила: «Я остаюсь убежденной коммунисткой, и стоит ли добавлять, что никогда не приму участия в чем бы то ни было, что может нанести вред партии».
Миттеран и Масколо в мае 1945 года нашли Антельма в освобожденном концлагере: его, как сломанную куклу, уже оттащили к мертвецам, ожидавшим захоронения. Нарушив все приказы, изданные во избежание эпидемий, они переодели Антельма в американскую военную форму и под видом мертвецки пьяного джи-ай вывезли в Париж. Дюрас выходила его, хотя от Антельма отказались все врачи. К этому времени она уже жила с Масколо.
Эти три исключительных создания связаны отношениями глубокой дружбы, взаимного уважения и полной сексуальной свободы (Морис Надо).
Манифест подписал и Клод Жарло, молодой любовник Дюрас, подтолкнувший ее к занятиям кино. В 1958–1964 годах они работали над пятью сценариями, включая «Хиросиму, мою любовь», «Модерато кантабиле» (1960) Питера Брука и «Столь долгое отсутствие» (1961) Кольпи. Дюрас состояла в жюри премии Медичи, врученной Жарло в ноябре 1963 года, но ревновала к его славе, отказывалась признать равным себе писателем; заговаривая чувства, писала о Жарло роман и оставалась глуха к утешениям друзей: «Да, он тебе изменяет, но ведь со стриптизершей, а это совсем не то, что с интеллектуалкой».
В июне 1960 года манифест начали составлять Масколо и Морис Бланшо. В сборе подписей участвовали делегаты нескольких «семей». От сюрреалистов — Надо и Жан Шюстер, «адъютант» Андре Бретона. От «Комитета Одена» — Видаль-Наке. От круга Сартра — редактора Les Temps modernes Жан Пуйон, Марсель Пежю и Клод Ланцман, «официальный» любовник Симоны де Бовуар. Сартр пригласил его в свой журнал, прочитав в 1949 году в Le Monde его статью о ГДР. Ланцмана — он еще не был ни знаменитым документалистом, ни пылким сионистом — как раз уволили из Свободного университета Берлина за статьи о лживости денацификации системы образования ФРГ, опубликованные за железным занавесом.
Вопреки легенде, Сартр к манифесту отношения не имел, но безоговорочно поддержал, как, само собой, и Бовуар. Подписался и еще один ее «официальный» любовник — Жак-Лоран Бост, лицейский ученик Сартра, журналист и кинокритик. (Его жена, актриса Ольга Козакевич, в свою очередь, до замужества составляла с Сартром и Бовуар любовное трио.)
***
Среди «121» — Пьер Булез, художники Эдуар Пиньон и Марк Сен-Санс — один из тех, кто возродил искусство шпалеры. Издатели Жером Линдон и Франсуа Масперо, философ-марксист Анри Лефевр.
Из старших писателей — Веркор и 78-летний Шарль Вильдрак. «Новый роман» в полном составе: Мишель Бютор, Клод Олье, Роб-Грийе, Натали Саррот, Клод Симон.
Знаменитые, злые рисовальщики Сине (Морис Сине) и Тим (Луи Мительберг) — по уши в судах за оскорбление армии, полиции, лично де Голля и просто «порнографию». «Бесчестие спасено» — изображение «пара» с окровавленными руками, подписанное строкой «Марсельезы»: «Пусть нечистая кровь оросит наши борозды» — самый безобидный из рисунков Сине.
Художник и режиссер Жан-Жак Лебель, только что сотворивший первый в Европе хэппенинг — «Похороны Христа» в Венеции. Он проводит в Париже, Венеции и Милане «Антипроцесс» — художественные акции против войны и пыток.
Ален Рене. Клод Соте: только весной вышел его дебютный нуар «Взвесь весь риск».
Великий продюсер — от «Хиросимы, моей любви» до «Империи чувств» — Анатоль Доман.
25-летний Лоран Терзиефф. Интеллектуал с магнетически страшным, нездешним лицом, стал символом французской молодежи, сыграв в «Обманщиках» (1958) Марселя Карне, и входит в первую тройку звезд наравне с Делоном и Бельмондо. Недавно его призвали в армию, но он то ли симулировал безумие, то ли действительно сорвался.
Письмо подписала Симона Синьоре — она только что получила «Оскар» за «Путь в высшее общество» (1959) Джека Клейтона, — но не Монтан. Париж не удивился: Синьоре «забыла» вписать снимавшегося в Голливуде мужа в отместку за интрижку с Мэрилин Монро.
Сенсация — подпись девушки без особых заслуг, всего-то ассистентки Трюффо («Жюль и Джим», 1962) и лучшей подруги Саган, будущей ассистентки и жены Алена Рене. Но девушку зовут Флоранс Мальро. Папа-министр из-за этой подписи разорвал с дочкой отношения до самой своей смерти. Последнее, что она услышала от него: «Уезжай в джабаль (горы. — М. Т.), чтоб тебя убили! Но подписывать петиции — никогда!»
Манифест подписала и ее мать Клара Мальро, бывшая жена министра, делившая с ним все авантюры 1920–1930-х годов: кражу барельефов Ангкора, индокитайскую тюрьму, опиум, Испанию.
***
Среди «121» — мощная делегация этнографов и востоковедов: все как один великие.
Конечно же, Мандуз, специалист по святому Августину, близкий к кардиналу Дювалю, архиепископу Алжира, обличителю пыток. Из университета Алжира профессора, пытающегося наладить контакты между ФНО и Парижем и побывавшего за это в тюрьме, изгнали — в стиле чернорубашечников — «черноногие» студенты.
Жорж Кондаминас все понял о колониализме в юности, проведенной во Вьетнаме. Робер Жолен проходил инициацию у африканских племен, которые изучал, и создал концепцию этноцида, отрицания и уничтожения Западом иных, особенно «примитивных», культур.
Теодор Моно — человек, который знал все о Сахаре, которую пересек 53 раза, и всех прочих пустынях: «Пустыня не лжет». Для протестанта, близкого к суфиям и постящегося по пятницам, апостола ненасилия, «христианская эра закончилась 6 августа 1945 года» в Хиросиме.
Габриэля Бунура почитали как посредника между восточной поэзией и европейской культурой. Многолетнего культурного атташе на Ближнем Востоке в 1952 году изгнали со службы: его арабский корреспондент опубликовал частное письмо Бунура с критикой тунисской политики Франции.
Агроном Рене Дюмон, патриот третьего мира, в 1920-х годах угодил в психиатрическую лечебницу в Шарантоне, доме родном маркиза де Сада, за неповиновение. В 1974 году он стал первым в истории «зеленым» кандидатом в президенты.
Максим Родинсон, автор марксистской биографии Магомета (1961) и исследования «Ислам и капитализм» (1966), радикальный атеист, вышел из ФКП, где состоял 20 лет, поскольку не мог принадлежать к «религиозной организации».
Жильбер Руже, крупнейший этномузыковед, был соавтором трех фильмов Жана Руша и сам написал музыку к «Людям кита» (1956) Марио Русполи.
Наконец, Эдуар Глиссан, земляк и друг Фанона, противопоставил модному «негритюду» целительную «креолизацию» мира, отказывающуюся от поисков фантомных корней и консервации племенных традиций. В 1959 году он создал «Фронт антильцев и гвианцев за автономию», распущенный за подрывную деятельность в июле 1961 года: сам Глиссан три с лишним года провел под арестом.
3
Самая многочисленная группа — около 50 человек — сюрреалисты и люди их круга. Шюстер даже утверждал, что инициатива манифеста исходила от них, что не афишировалось:
Ни в коем случае призыв не должен был казаться исходящим от них. Вся политическая история сюрреализма отмечена перманентной враждебностью левой интеллигенции. Конечно, ему никогда не простили то, что он, едва родившись, поставил на место мелкобуржуазных идолов тогдашних революционеров: Франса, Роллана, Барбюса. Но в 1960 году еще меньше ему могли простить 25 лет непримиримости к сталинизму.
Удивляться активности сюрреалистов вроде бы нет причин. Сюрреализм, как никакое другое течение повлиявший на само зрение и мышление XX века, мог сколько угодно метаться от большевизма к троцкизму и анархизму. Но в своих метаниях он никогда не предавал свое божество — Свободу. Колониализм — подлейшее оскорбление идеи Свободы — был их смертельным врагом с 1925 года.
Тогда Франция бросила 250-тысячную армию маршала Петена, применила химическое оружие против войска Абд аль-Крима. Марокканский интеллигент и воин, разбив испанскую армию (1921), объединил 12 берберских племен в республику Риф: прообраз антиколониальных войн будущего.
Любая идея, легитимируя войну, тем самым подписывает себе приговор. Если во имя Франции можно посылать людей на смерть, да сгинет эта идея, как и все прочие национальные идеи, с лица земли.
Луи Арагон писал это (июль 1925 года) в коммунистической газете Clarté: война бросила сюрреалистов в объятия ФКП, единственной партии, поддержавшей Риф. Единственной страной, поддержавшей Риф, была Советская Россия.
У антиколониализма сюрреалистов — эстетические корни.
Подобно тому, как враги всех национализмов должны отстаивать национализм угнетенных народов, противники искусства, которое плодит капиталистическая экономика, диалектически противопоставляют ему искусство угнетенных народов («Не посещайте колониальную выставку», 1931).
Глубокое сродство существует между так называемой примитивной и сюрреалистической мыслью; они обе стремятся уничтожить гегемонию сознания и повседневности, отправиться на завоевание эмоций, несущих откровение (Андре Бретон).
Что касается Алжира, сюрреалисты симпатизировали мессалистам, давним знакомым по революционной борьбе.
Бретон с товарищами входили в самую первую, быстро разгромленную стараниями министра внутренних дел Миттерана антивоенную организацию, созданную 9 декабря 1954 года генсеком Федерации анархистов Жоржем Фонтенисом, — «Комитет борьбы против колониальных репрессий».
Входили они и в «Комитет действий французских интеллектуалов против продолжения войны в Северной Африке», созданный 5 ноября 1955 года Масколо, Антельмом, социологом Эдгаром Мореном и писателем Луи-Рене де Форе. Широкий, слишком широкий фронт — Клод Мориак, Сартр, Мартен дю Гар, Батай, Ирен Жолио-Кюри, Жан-Луи Барро, Клод Леви-Стросс — не выдержал испытания Венгрией. В декабре 1956 года сюрреалисты поддержали группу (Масколо, Морен, философ Клод Лефор — специалист по тоталитаризму, Дюрас), предложившую осудить и похищение самолета «внешней делегации», и «похищение» мятежного венгерского премьера Имре Надя, интервенцию и в зоне Суэцкого канала, и в Венгрии. Коммунисты возмутились, комитет распался.
Их оппоненты ушли в «Комитет революционных интеллектуалов». Его коротким звездным часом стал май 1958 года, когда Шюстер и Масколо создали — вышло три номера — журнал 14 juillet, призвали к всеобщей забастовке и вывели на улицы толпы против наступления фашизма: так воспринималось возвращение де Голля на штыках «пара».
Синефилы — участники протестов находили в них сюрреалистический оттенок:
28 мая 1958 года несколько десятков тысяч парижан участвуют в манифестации против мятежа в Алжире и предложения о приходе к власти Шарля де Голля: манифестанты оглядываются при этом на небо (опасаясь воздушного налета из Корсики, где бойцы Комитета общественного спасения подготовили плацдарм); шествие проходит мимо кинотеатра, где в то же самое утро вышел последний фильм Жоржа Пекле «Развлечения эскадрильи»! <...> В фильме «Любовь спускается с неба» Мориса Кама главные персонажи — парашютисты в малиновых беретах и маскировочных костюмах (Жанкола).
Комитеты комитетами: благородное величие Бретона проявилось в его смиренной готовности свидетельствовать на судебных процессах, независимо от их резонанса, по первой просьбе адвокатов. Человек, «создавший» XX век, часами ждал в судебных коридорах своей очереди выступить в защиту мессалистского пропагандиста Мохаммеда Марока или — вместе с Бенжаменом Пере — редакторов анархистской газеты.
Ради Алжира он — надменный, нетерпимый, скорый на расправу с ближайшими друзьями — согласился заседать в одном комитете с ненавистным Жаном Кокто. И даже поступиться яростным антиклерикализмом, работая вместе с аббатом Пьером, прославившимся спасением в ледяную зиму 1954 года тысяч бездомных.