Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Морис Алуа
Робер-Макер — сыщик
Bibliothèque Nationale de France
— Сударыня, будьте любезны, присаживайтесь. Чему я обязан удовольствием принимать вас? Я не настолько самонадеян, чтобы считать ваше посещение чем-то иным, нежели деловым визитом; посему прошу меня извинить за то, что принимаю вас в рабочем кабинете и за этим столом, заваленным делами, названия которых способны обратить в бегство всех трех Граций. Вы пришли из-за аферы с кладом*Афера с кладом (vol-au-pot) — вид мошенничества, заключающийся в том, что преступники, войдя в доверие к жертве, побуждают ее спрятать ценности в известном им месте, откуда их впоследствии забирают (Vidocq E.F. Les voleurs: physiologie de leurs moeurs et de leur langage. Paris, 1837. T. 2. P. 33 ).? Так мы называем кражу, совершенную профессионалами.
— Мне известен этот вид промысла. «Судебная газета» знакомит своих читателей со всеми разновидностями краж.
— А может быть, вы стали жертвой аферы с наживкой*Афера с наживкой (vol à la graisse) — вид мошенничества, заключающийся в том, что преступники предлагают жертве приобрести ценные вещи за сравнительно небольшие деньги, меньше рыночной стоимости. Заключив «выгодную» сделку, жертва обнаруживает, что ценности фальшивые (Realities of Paris Life: By the Author of "Flemish Interiors", London, 1859. T. 2. P. 166-169).? Это мошенничество, как вы, должно быть, знаете состоит в...
— Знаю, г-н Робер-Макер, благодаря упомянутой газете.
— Стало быть, вас по пробуждении приветствовал доброутренник*Доброутренник — вор, совершающий в утреннее время кражи из квартир, куда проникает через открытые окна или двери. Я придумал, как мне казалось, подходящее слово для перевода «bonjourien» в французском тексте, однако выяснилось, что «доброутренник» именно в таком значении уже существует в русском языке (Л. Мильяненков «По ту сторону закона: энциклопедия преступного мира»). Возможно, что это слово появилось именно как калька с французского. В английском языке также существует особый термин для обозначения этой воровской специальности — «„Good morning!“ burglar».? Это вор, который вламывается...
— Я знаю, знаю, сударь: это жулик, который проникает рано утром в небольшие гостиницы или частные дома и под предлогом того, что пришел разбудить друга или подругу, тащит все, что может, пока тот или та еще спит.
— Отлично изложено, я не смог бы сказать лучше. Вы основательно владеете лексиконом исправительной полиции. И кстати, о доброутренниках: однажды нам довелось столкнуться со случаем весьма оригинальным — некий вор проник однажды утром к одной из наших модных актрис. Он не знал, к кому его привела воровская судьба, но очень скоро заметил на ночном столике расписание репетиций с именем этой спящей актрисы. Золотые часы, украшенные бриллиантами, висели на золотом гвоздике... Знаете ли вы, что украл вор?
— Конечно же часы.
— Нет, моя милая! Он похитил у актрисы поцелуй, всего-навсего поцелуй, причем сделал это настолько деликатно, что спящая красавица ничего не почувствовала.
— В таком случае, откуда же это стало известно?
— Наглецу так понравилась его проделка, что он решил вернуться на следующий день. Но на сей раз актриса проснулась... и вообразите, эта неблагодарная особа подняла крик. Молодой человек был слишком горд, чтобы отречься от своей профессии. Он все рассказал судьям, но те не могли поверить в бескорыстие доброутренника. Семья обвиняемого наняла мое агентство, чтобы провести расследование и выяснить, были ли другие случаи, когда галантный вор действовал подобным же образом. А один из наших молодых адвокатов взялся доказать, что вор должен рассматриваться как маньяк, обуянный навязчивой идеей поцелуя. Не явился ли случайно этот молодчик и к вашей постели, моя милая?
— Ах, сударь, я недостаточно счастлива, чтобы иметь такое несчастье. Или скорее слишком несчастна, чтобы похвастать подобным счастьем. Я жертва карманной кражи.
— Самая заурядная, самая вульгарная, самая плебейская из краж. Для нее не требуется ни величия мыслей, ни поэзии души. Это кража в чистом виде, просто самое примитивное воровство. В нашей картотеке хранятся имена тех, кто посвятил себя этому занятию. Они не пользуются уважением даже в глазах своих же собратьев.
— Сударь, у меня украли из сумочки банковский билет.
— Сударыня, ваше дело как раз для меня, похититель — один из моих друзей.
— Могла бы я снова получить назад мой билет и узнать, кто его украл?
— Нет ничего проще. Дайте мне полторы тысячи франков за хлопоты, и завтра похититель вернет вам билет и вручит свою визитную карточку.
— Полторы тысячи франков! Любезнейший г-н Макер, ваши услуги непомерно дороги.
— Я прошу вас лишь покрыть мои издержки. Никто не подозревает, как велики расходы на нашу деятельность. Если мы не договоримся, я сегодня заработаю только то, что вы мне заплатите за консультацию. Видите ли, сударыня, сюда каждый день приходит сотня человек, которые получают столь же выгодные предложения, как то, что я имею честь вам сделать... они колеблются, просят время на раздумье и уходят навсегда... а между тем административных расходов никто не отменял. Известно ли вам, сударыня, что у нас на попечении десять тысяч воров? Когда у них нет работы, кормить их приходится нам.
— Как, вы держите стол для воров?
— Не то чтобы держим стол, но мы платим пенсион этим господам. Когда они проворачивают дельце, они должны, под честное слово, нас уведомить. Мы, в свою очередь, уведомляем пострадавшего. Чтобы вернуть украденную вещь, он должен прежде всего возместить похитителю ее стоимость, это справедливо, ибо кто владеет имуществом на деле, тот владеет им и по закону, так гласит кодекс. За наши хлопоты мы взымаем пятьдесят процентов от стоимости товара; вот поэтому, сударыня, я и попросил у вас полторы тысячи франков.
— Но в таком случае мне выгоднее вовсе не добиваться возврата этой суммы
— Выгоднее — согласен; но заметьте, что возврат ощутимо польстит вашему самолюбию, в то время как самолюбию вора будет нанесен урон. Вы сможете всем сказать: «Я вернула свою тысячу франков». Вам нет необходимости упоминать о награде, которую вы мне заплатили за труды. Я вам позволяю даже превратить этот случай в самую занимательную историю, какую вы только сможете сочинить; скажите, к примеру, что вы узнали вора в тот момент, когда он проходил по Новому мосту, что, пытаясь от вас ускользнуть, он бросился в Сену. Но вы ведь плаваете как сирена или как рыба, вы бросились за ним следом, нырнули в воду, нырнули в его бумажник и вытащили оттуда свой банковский билет. Клянусь вам своими сединами, которых у меня нет, но могли бы быть, клянусь сединами любого другого человека, что я не стану рекламировать свой успех даже в дружественных газетах, издателей которых я знаю так давно, что они успели на моих глазах обзавестись сединами.
— Восхищена вашим бескорыстием!
Перевод и примечания Ильи Яблонского
* * *
Морис Алуа
Робер-Макер в тильбюри
Bibliothèque Nationale de France
Лучше вызывать зависть, чем жалость. Сия премудрость помогла продать более двадцати тысяч экипажей, три четверти из которых никогда не были и никогда не будут оплачены. Нам уже довелось заметить, насколько сильное пристрастие г-н Макер питает к кабриолетам; когда гонишься за богатством, лучше всего гнать во весь опор. А одно из первых условий столь быстрого передвижения — это доверяться не собственным ногам, а аллюру более или менее горячего скакуна.
Итак, Робер-Макер счел полезным для повышения своего благосостояния не топтать парижскую землю грубыми башмаками, а взирать на толпу с высоты тильбюри*Тильбюри — легкий открытый двухколесный экипаж, запряженный одной лошадью. Назван по имени изобретателя англичанина Tilbury.. Другу Бертрану он предложил место рядом и, воссев на новоприобретенной колеснице, завел с ним философическую беседу, которую мы посчитали своим долгом записать в назидание будущим поколениям.
— Владелец либо наниматель тильбюри или другого средства передвижения, — сказал Макер своему другу, — покажет себя круглым дураком, ежели не достигнет богатства или известности. Лошадь ведет куда угодно и к чему угодно, лишь знай, как ею управлять. Человек пеший полагает, что тот, кто едет в экипаже, выше того, кто идет пешком, — как в прямом, так и в переносном смысле. Хлыст есть скипетр власти и влияния, помогающий покорить себе подобных.
Во французской столице наберется пятьдесят филантропов, которые обязаны своим бессмертием лишь колесам собственных экипажей. Вот каким образом они действуют: пятьдесят франков в качестве вознаграждения дают своему кучеру, чтобы он сбил прохожего; еще пятьдесят франков — прохожему, которого сбили, шестьдесят девять франков тратят на объявление о том, что они возместили ущерб потерпевшему, и в итоге Академия выплачивает им двадцать тысяч франков, которые почтенный г-н де Монтион*Барон Антуан Оже де Монтион (1733—1820) — филантроп, основатель трех премий, носящих его имя. Робер-Макер мечтает о присуждавшейся Французской Академией с 1784 г. премии за добродетель.завещал в качестве вознаграждения людям в экипаже, которые давят тех, кто ходит пешком, не насмерть, а всего только на три четверти.
— Все это, — добавляет Макер, — рождает мысли очень тягостные.
С некоторых пор благодетель не может руководствоваться единственно порывом своей души; власти стараются помешать ему вершить благое дело. Под тем предлогом, что число раздавленных пешеходов возросло сверх всякой меры, суды принялись назначать за жизнь этих несчастных такую высокую плату, которая не по карману даже самым большим богачам. Доходит до того, что простые буржуа, попавшие под колесо, получают компенсацию в двадцать тысяч франков, а ведь для любителей наездов эта сумма непомерно велика. Вот и выходит, что теперь давить ближнего своего приходится лишь в сумерках или глубокой ночью.
— Если бы ты захотел, — продолжает Макер, направляя лошадь в самую толпу, — если бы ты захотел, я мог бы стать новым Венсаном де Полем*Венсан де Поль (1581—1660) — католический святой, основатель конгрегации лазаристов и конгрегации дочерей милосердия. Занимался благотворительной деятельностью.!
— Ну и как же я бы мог поспособствовать причислению тебя к лику блаженных? — спрашивает с готовностью друг Макера.
— Действуя сообразно с моими инструкциями: ты встаешь на моем пути, я кричу: «Поберегись!». Ты остаешься недвижим, словно столб или памятник. Я не сворачиваю со своего пути и ломаю тебе голень или колено. Ты вскрикиваешь; я выпрыгиваю из экипажа и бросаюсь к тебе, перевязываю твои раны своим шейным платком (при непременном условии, что ты мне его возвратишь по окончании сцены), я рву на себе волосы и на глазах изумленной толпы клянусь избавиться от своей лошади, продать ее на ближайшей ярмарке и потратить все вырученные деньги на твое исцеление. Я спрашиваю тебя: «У вас есть дети?» Ты отвечаешь: «Восьмеро!» А я в ответ: «Я их усыновляю. А жена?» — «Да, одна». — «Я беру на себя заботу о ее пропитании, пока вы будете не в состоянии есть». В результате назавтра я читаю в газете: «Известный в Париже гражданин, достопочтенный г-н Робер-Макер, составляющий славу нашей промышленности, проезжая вчера по многолюдным улицам квартала Сан-Марсель, сбил не менее почтенного господина — отца большого семейства. Остановить коня, выпрыгнуть из экипажа, поднять раненого и оказать ему первую помощь — вот каковы были первые действия г-на де Макера. Но этот достойный гражданин не успокоился до тех пор, пока не довершил свое благодеяние и не обеспечил будущность семейства, попавшего в тяжелое положение после происшествия с его главой. Несмотря на все сделанное для жертв несчастного случая, г-н де Макер как человек глубоко порядочный продолжает страдать от угрызений совести; опасаются, что он может умереть от приступа ипохондрии или удалиться в монастырь».
— Прекрасно! — воскликнул Бертран, — поменяемся ролями: ты бросайся под колеса, а я тебя собью. Статьи пускай остаются, но мое имя заменит твое.
— Бертран, любезнейший! Ваша тупость не знает предела! Перестаньте нести околесицу!
— Может, я и несу околесицу, зато уберегусь от колесования.
— Ваши потуги на острословие жалки; впрочем, я вас прощу, если вы убережете нас от потока еще более нелепых слов, которые постоянно слетают с ваших уст. Что ж, коль скоро вы не хотите ни жертвовать собой ради моей славы, ни служить мне ступенькой или пьедесталом, я доверюсь моей счастливой звезде. Задавлю первого встречного, но боюсь, что мне может не попасться отец семейства.
— Слушай, а вдруг эти убогие на нас набросятся?
— Кто, эта чернь? Ты ее не знаешь! Эта голытьба поднимает крик, брешет на богатых людей, словно собака на нищих... но не кусает... Народишко-то не злой, просто глупый. (Кричит очень громко): Эй, эй, поберегись... посторонись!
Толпа с умилением замечает, что никого он не задавил и вообще добрый малый.
Робер-Макер, этот несчастнейший из людей, не способен никому причинить несчастье.
Перевод и примечания Анны Гумановой