Конец света — интересная тема, но не менее интересно то, что будет после него. Писатели придумали немало постапокалиптических сценариев, и все они не особо оптимистичные. «Горький» выбрал из них несколько захватывающих: вас ждут люди-вирусы и люди-книги, многолетние странствия по лесу с живыми грибами, ползучими лианами и зеленошерстными козлами, жилые комплексы на границе с тропосферой и клоны-мизантропы Уэльбека. Успокаивает то, что реальный постапокалипсис наверняка будет куда мрачнее.

Люди гибнут за матан

«Жизнь упряма, жизнь изобретательна, жизнь изменчива, жизнь плодовита.

Цветы пестрым ковром покрывают волнистые поля черной вулканической лавы, едва та успеет остыть. Бактерии обитают в резервуарах нефти, зажатые в швах и между слоями коры. <...> Колышущиеся водоросли и извивающиеся черви собираются вокруг горячих минеральных источников, что бьют на дне морском».

Американский фантаст Пол ди Филиппо восхищается живучестью экстремофилов и наделяет рядом их качеств своего «человека выживающего». В рассказе «Филогенез» из сборника «Вавилонские сестры и другие постчеловеки» автор описывает людей, лишившихся биосферы и ставших после ряда генетических манипуляций чем-то вроде вирусов. С той лишь разницей, что вирус — «не более чем цепочка нуклеиновой кислоты в протеиновой оболочке», а новые люди — по-прежнему организмы, пусть и небольшого роста (1,2 м) и безволосые, но с ручками-ножками и упакованными в кожные складки живота гениталиями.

Люди в «Филогенезе» ведут себя скорее как паразиты, что бы ни утверждал автор. Как вирусы — лишь на начальной стадии, когда в виде зародышей-пузырьков бороздят космические просторы, ожидая возможности внедриться в «носителя». Кто такой или что такое «носитель» — совершенно непонятно, кроме того, что это, по всей видимости, крупный биологический организм. Далеко не каждому пузырьку удается проникнуть в его многострадальное тело (они просачиваются через поры, но не у всех получается — некоторых растворяют кожные ферменты). Многие погибают, так и не став людьми в полной мере. Но те, кому удается вторжение, раскрывают свой человеческий потенциал.

А он вот каков:

«Как только пузырьки проникли в этот запутанный внутренний лабиринт, они тотчас запустили в действие подрывной механизм, привели в исполнение завещанный им природой и передаваемый из века в век план по приумножению своих рядов.

По всем внутренностям носителя пузырьки начали громко лопаться, и из них — кто шлепнувшись на спину, кто на живот — появились на свет десятки обнаженных новолюдей различной степени зрелости. Выкашляв несколько литров жидкости, они тотчас были готовы приступить к дальнейшим действиям».

А именно — к спариванию, размножению, расселению по территории и освоению ее ресурсов. Это нужно делать быстро, но грамотно и методично — чтобы иммунная система «носителя» как можно дольше не фиксировала появление в организме заразы.

«Селиться одной тесной колонией опасно: слишком велик шанс, что носитель мобилизует все свои иммунные резервы, и на уничтожение незваных гостей будут немедленно брошены массированные силы обороны. Концентрация чужеродного белка моментально привлечет к себе несметные полчища макрофагов и лимфоцитов, аналог интерферона устроит настоящий потоп».

Когда-нибудь это все равно произойдет, но к тому времени «носитель» будет уже изрядно выпотрошен и попользован («к концу второго года население колонии новолюдей <...> приблизилось к ста тысячам»).

Цель размножения по принципу «чем больше, тем лучше» — повысить шансы на дальнейшее выживание рода («носителя» рано или поздно придется покинуть, а живут «новолюди» мало — ~ 400 дней). И передать исключительно важную для человечества информацию.

«Зная, что отныне человечество станет носителем исключительно нематериальной культуры, биоинженеры всерьез задумались о том, какой груз знаний из того, что человечество накопило за шесть тысяч лет существования цивилизации, будет и далее передаваться из поколения в поколение. Так были отобраны несколько наиболее важных способностей, главными из которых были математические».

Так, представители одного из кланов «новолюдей» живут только для того, чтобы передавать знания об интегралах Римана. Они рождаются и гибнут за матан. Или выживают, питаясь тканями организма «носителя», пия его соки и загрязняя продуктами собственной жизнедеятельности.

«С потолков капали, собираясь на полу в лужи, ядовитые ферменты — новолюди всячески старались их избегать. По коридорам бродили патрули из огромных желеобразных сгустков, которые при встрече переварили бы и мужчин, и женщин <...> Люди были вынуждены регулярно облизывать друг друга с головы до ног — это был жест солидарности и взаимопомощи, с помощью которого с кожи удалялись ароматические метки, которые позволяли макрофагам безошибочно обнаружить жертву <...>

Разрушительным ферментам и другим длинным молекулам они противопоставили свои собственные биологических агенты — ведь в далеком прошлом их сконструировали для того, чтобы в случае чего дать врагу достойный отпор. Стены обитаемых участков тела носителя орошались мочой, которая для этих целей меняла свой состав и химические свойства. Некоторые из атак иммунной системы носителя новолюди сумели отбить, выведя из строя нервные узлы в его теле».

Паразиты-интеллектуалы, одним словом. Объекты ненависти носителей экологического сознания, которые могли бы сказать, что в реальности человек так и поступает с планетой Земля, безответственно используя ее ресурсы. Пия и орошая.

Книжкин дом

В другом рассказе де Филиппо — «Непокорная книга» — роль жертвы достается уже человеку. Его (опять же не без участия колдунов-генетиков) в буквальном смысле превратили в книгу, но это совсем не то, что вы сейчас себе представили. Книги содержатся в огромной «книжарне» (библиотеке) Мастера Библиопереплетчика Винсента Холбрука (по всей видимости, в имени — отсылка к известному библиофилу).

Книги в рассказе — это не сброшюрованные у корешка бумажные листы с нанесенными на них печатными / рукописными текстами и графикой. Вот каковы книги снаружи:

«Очертания мохнатых книжных тел — рост каждой <...> достигал примерно трех футов — свидетельствовали об их гетерогенном генетическом происхождении. Обладая частично внешностью белки и бабуина, зайца и тушканчика с небольшой добавкой человеческой анатомии, книги сидели прямо на своих массивных задах и когтистых заячьих лапах, прижав верхние конечности к груди. Казалось, будто непропорционально огромные головы надеты им прямо на плечи. Книги радостно приветствовали друг друга — широко раскрытые дымчатые глаза поблескивали, уши шевелились, затупленные клычки обнажались в улыбке. Говорили они, разумеется, на чисто человеческом языке».

Разумеется, книги — это не только ценный мех. Вот что у них внутри:

«Простое сохранение текста мало что значило, тем более что эта задача больше подходила иным, более надежным медийным средствам. Уникальный талант книг состоял в другом — их мозг умел обрабатывать и микшировать исходные семиотические единицы. Под воздействием различных старомодных реагентов (химикатов, энзимов, трав, гормонов, белков, питательных веществ и лекарств, применяемых библиотекарями), <...> книжные мозги перемешивали отдельные порции их содержимого самым непредсказуемым образом — осуществлялась задача, непосильная искусственному интеллекту».

Книги занимаются сексом, устраивают митинги (большую часть времени они проводят каждый в своей библиотечной ячейке, похожей на стойло в хлеву, им это не нравится) и замышляют побег во внешний мир, как это сделал когда-то Каталог (фолиант со списком всех обитателей книжарни), погибнув, но смешав все карты библиотекарям-сатрапам.

Главного героя зовут Канто, вместе со своей подругой Веллум он переживает кризис востребованности (быть книгой — устаревающее, трудное, и совсем не престижное занятие). Но в их мире есть и более непопулярные, «химерические», профессии — например, «испытатели токсинов», «вакуумные работники» или «подводные шахтеры».

Странно, что в библиотеке живет Канто, но нет книги с именем Марксо, которая могла бы предложить марксистскую теорию политэкономии, критикуя капитализм, отчуждение труда и тому подобные вещи. Обстановка в «книжарне» самая что ни на есть подходящая — предреволюционная.

Зеленые козлы и убегающие фиалки

Советский писатель-фантаст Кир Булычев поместил героев своего романа «Поселок» в условия немногим лучше, чем в шоу «Выжить любой ценой», ведущий которого Беар Гриллс однажды убил змею, чтобы использовать ее шкуру в качестве фляги для собственной мочи. Урина не дала ему умереть от жажды.

Члены экипажа потерпевшего крушение космического корабля «Полюс», оказавшись в плену чужой, агрессивной, но кое-как пригодной для жизни планеты, «стеклят» окна и делают мешки и сумки из пузырей мустангов. Примерно так же, как несколько веков назад в России использовали бычий мочевой пузырь, но с той разницей, что бык — парнокопытное млекопитающее, а поселковый мустанг — похожее на лошадь (и соответствующих размеров) насекомое:

«У мустангов есть удивительный воздушный пузырь. Животное раздувает его, когда спасается от погони. Тогда мустанг из сухого, поджарого, чем-то схожего с лошадью насекомого превращается в блестящий шар и поднимается в воздух. Его воздушный пузырь эластичен и крепок. Из него получаются оконные пленки, мешки, сумки, пузыри для воды и зерна и многие другие полезные вещи. А девочки в поселке завели моду — радужные легкие накидки — и бегают в них как стрекозы».

Еще один интересный представитель здешней фауны — зверь с зеленой шерстью и когтистым, выше человеческого роста, гребнем на спине. Зверь блеет на чистом козлином. Поэтому жители поселка нарекли его козлом.

«Марьяна наклонилась, быстро подхватила из мешка вкусный сушеный гриб и протянула козлу. Тот вздохнул, понюхал, распахнул бегемотью пасть и послушно схрупал подарок.

<...>

Козел пробежал <...> подкидывая тяжелый зад, гремя пластинами на спине и оглушительно блея».

Жители поселка путешествуют по живому лесу и собирают грибы, стремящиеся вернуться обратно в грибницу. Здешняя флора активна, лианы ползучи, как змеи, корни деревьев (их кора голубого цвета) качают воду как насосы, и даже мелкие цветы, с виду самые обычные, прежде чем дать себя сорвать, будут цепляться за все, что им попадется, а при случае сбегут восвояси вместе с грибами.

«Это был цветок. Обыкновенный цветок, фиалка. Только куда гуще цветом и крупнее тех, что росли у поселка. И шипы длиннее. Марьяна резко выдернула фиалку из земли, чтобы цветок не успел зацепиться корнем за сосну, и через секунду фиалка уже была в мешке с грибами, которые зашебуршились и заскрипели так, что Марьяна даже засмеялась.

<...>

Грибы тем временем выбрались из мешка, расползлись между корней, и некоторые даже успели до половины закопаться в землю. Дик помог Марьяне собрать их. А фиалку они так и не нашли. Потом Дик отдал Марьяне мешок, он был легкий. Дик не хотел занимать руки. В лесу решают секунды, и руки охотника должны быть свободны».

Дик и Марьяна родились и выросли в поселке, в долине за перевалом. Поселение организовал экипаж потерпевшего крушение космического корабля. Когда-то их было сорок человек, но читатель романа застает ситуацию, когда из взрослых в живых осталось всего двенадцать. За семнадцать лет родились тринадцать детей, старшие из них снаряжают экспедицию — третью в истории поселенцев — за перевал.

«— Одному человеку для деградации достаточно нескольких лет. При условии, что он белый лист бумаги. Известно, что дети, которые попадали в младенчестве к волкам или обезьянам, <...> через несколько лет безнадежно отставали от своих сверстников. Они становились дебилами. Дебил — это...

— Я помню.

— Прости. Их не удавалось вернуть человечеству. Они даже ходили только на четвереньках.

— А если взрослый?

<...>

— Степень деградации зависит от уровня, которого человек достиг к моменту изоляции, и от его характера. Но мы не можем ставить исторический эксперимент на одной сложившейся особи. Мы говорим о социуме. Может ли группа людей в условиях изоляции удержаться на уровне культуры, в каковой находилась в момент отчуждения?

— Может, — ответил Олег. — Это мы».

В 2020 году этот пассаж звучит особенно остро — и актуальнее некуда. Держимся.

Осознанные сновидения

Кеша, герой романа «Любовь к трем цукербринам» человеколюбивого писателя Виктора Пелевина, живет в «заоблачном гетто» на высоте более 5 километров (что уже близко к тропосфере). Его капсула относится к кластеру 23444 — 2Ж. Буква в маркировке означает место, где закреплены тросы («Ж» — «Жулебино»), «по которым лифты поднимают карбо-протеиновые смеси и спускают отработавшее».

Проще говоря, кормят Кешу через трубки, через них же осуществляется водоснабжение и водоотведение. И это более чем бюджетные апартаменты.

«При высотах больше пяти километров не надо платить аренду за землю — а только за крепление тросов». («Э» — «Экономия»).

Жизнь Кеши проходит исключительно в виртуальных мирах, он спит и видит сновидения — осознанные, с эргономичным, интуитивно-эротичным интерфейсом, высоким юзабилити и самообучающейся системой собственной безопасности, норовящей ударить Кешу по рукам за его неприличные занятия.

Насколько виртуален, дивен и нов мир Кеши, настолько же необязательно фактична (даже в контексте романа) ситуация с проживанием в «заоблачном гетто» и «на вэлфере последних русских кряклов» («американские, европейские, бразильские и китайские люмпен-консумеры влачат свои дни в точно таких же условиях...»).

Все могло быть иначе, это всего лишь один из возможных вариантов будущего — человечества в целом и Кеши в частности.

«Сегодняшние физики <...> верят в существование бесконечного множества параллельных вселенных. Все вместе они образуют „мультиверс”. Это не просто вера. Существование мультиверса доказано физическими опытами, например — с теневыми фотонами <...>

Параллельные вселенные практически не взаимодействуют друг с другом в обычном смысле. Их бесчисленно много, потому что любая окружена своими параллельными вселенными, и так без конца. Из этой множественности следует, что среди вселенных будут отличающиеся от нашей лишь чуть-чуть — и совсем на нас не похожие.

<...>

Каждый вагон в поезде судьбы соединен не только с предыдущим и следующим. Он связан и с бесчисленными теневыми вагонами других поездов, едущих по другим вселенным. Все эти вагоны и поезда не зависят ни от нас, ни друг от друга. Они уже есть изначально <...>

Пространство возможного как бы заполнено постоянно отходящими в бесконечное число разных адресов поездами <...>

Мир устроен таким образом, что иногда пассажиры могут не только переходить из вагона в вагон в поезде своей судьбы, но и пересаживаться с поезда на поезд. Им не надо быть для этого каскадерами — просто, проходя через самый обычный тамбур, они покидают одну вселенную и оказываются в другой.

Сложно объяснить механизм такого путешествия — потому что никакого механизма тут нет <...> Это достигается просто — мы перестаем воспринимать прошлую вселенную и начинаем воспринимать новую, обычно очень близкую к нашей.

<...>

Строго говоря, это приключение происходит не с «нами». Оно происходит со вселенной и сознанием. Но для простоты можно считать, что сознание, жившее во вселенной номер один, прекращается, а вместо него возникает сознание, живущее во вселенной номер два — как один факел зажигают от гаснущего другого. Это новое сознание помнит не свое прошлое во вселенной номер один, а свое прошлое во вселенной номер два, которое было чуть другим.

Поэтому никто не замечает такого перехода. Его по сути нет <...> Не изменилось вообще ничего.

Кроме самого главного. Вчера мы были лиловым негром, а сегодня стали дамой, которой подают манто. Дама при этом не помнит про свое негритянское прошлое. Она всегда была дамой».

«Могу предвидеть, но не могу предсказать», как бы предупреждает Виктор Пелевин относительно судьбы Кеши. И оговаривается, что с ним «в одну сторону <...> на своих поездах летит очень много граждан — кучно, как очередь из пулемета».

Поэтому, если вдруг ты увидишь мир глазами Кеши в твоем окне, знай: это может помешать тебе спать.

«Когда я впервые различил ту Москву, <...> мне показалось, что я вижу перед собой огромную свалку. Это были какие-то закопченные руины, заваленные горами мусора — словно сюда много столетий выносил сор Мировой океан. По поверхности свалки ползала разная помоечная фауна, но трудно было поверить, что тут живут люди.

Я их и не обнаружил. А потом я заметил какие-то мощные, похожие на опоры циклопического моста, конструкции — они возвышались среди переносимого ветром мусора, и от них вверх уходили толстые черные тросы. Очень далеко вверх — и исчезали в облаках. По одному из тросов ползла ржавая бусина лифта. Я позволил своему вниманию скользнуть вслед за ней вверх — и нашел в высоте нового Кешу».

Трагикомедия одного актера

Другой известный гуманист современности — Мишель Уэльбек — в романе «Возможность острова» описывает будущее, в котором человек продолжает себя посредством клонов. И вот Даниэль, некогда успешный и циничный комик, воплощенный в своих альтер эго, снова «выходит на сцену»:

«А что делает крыса, когда просыпается?

Принюхивается.

Я как сейчас помню минуты, когда впервые почувствовал в себе призвание комического актера. Мне тогда было семнадцать, и я довольно уныло проводил август в одном турецком пансионате, по формуле „все включено”; впрочем, с тех пор я уже не ездил на каникулы с предками. Моя сестрица, тринадцатилетняя вертихвостка, как раз начинала заводить всех мужиков. Дело происходило за завтраком; как всегда, выстроилась очередь за яйцами, до которых курортники почему-то особенно охочи. Рядом со мной стояла пожилая англичанка — сухопарая, злая, из той породы, что будет живьем свежевать лису, чтобы украсить свою Living-room; она уже набрала полный поднос яиц и теперь ничтоже сумняшеся захапала последние три сосиски, еще остававшиеся на металлическом блюде. Время — без пяти одиннадцать, завтрак кончался, о том, чтобы принесли новое блюдо сосисок, нечего было и мечтать. Стоявший за нею немец остолбенел <...> На какой-то миг мне показалось, что сейчас он вонзит свою вилку в глаз восьмидесятилетней старухе или схватит ее за горло и размозжит ей голову о стойку с горячим <...> Немец взял себя в руки, я чувствовал, что ему пришлось сделать над собой огромное усилие <...> Из этого инцидента я сделал маленький скетч о кровавом бунте в курортном пансионате, вспыхнувшем из-за мелких нарушений формулы „все включено” — нехватки сосисок за завтраком и доплаты за мини-гольф, — и тогда же показал его на вечере, <...> причем сыграл все роли сразу. Так я сделал первый шаг к „театру одного актера”».

Мишель Уэльбек
Phillippe Matsas © Flammarion

«Моноспектакль» Даниэля становится не только реквиемом по его прежней жизни. Постановка — «по мотивам» и «на основе» — продолжается дублерами-клонами.

«Поселиться в этом месте решил мой далекий предшественник, незадачливый комик; раскопки и сохранившиеся фотографии свидетельствуют, что его вилла стояла там, где ныне находится подразделение Проексьонес XXI, 13. Как ни странно и немного грустно это звучит, но в его время здесь был курорт.

Море ушло, исчезла память о волнах. В нашем распоряжении остались звуковые и визуальные документы, но ни один из них не позволяет по-настоящему ощутить то упорное, неодолимое влечение, какое, судя по множеству стихов, внушало человеку явно однообразное зрелище океана, разбивающегося о песок».

Обычные люди в мире будущего оказались в положении хуже чем у индийских парий.

«Зная страдания людей, я участвую в разрыве связи, осуществляю возврат к покою. Когда я убиваю особо дерзкого дикаря, слишком задержавшегося вблизи ограды (нередко это самка с уже обвислыми грудями, протягивающая вперед своего детеныша, словно какое-нибудь прошение), я чувствую, что совершаю законный и необходимый акт. Сходство наших лиц — тем более поразительное, что большинство людей, бродящих в нашем регионе, по происхождению испанцы или выходцы из Магриба, — служит для меня верным признаком их обреченности на вымирание. Человеческий род исчезнет, он должен исчезнуть <...>

Климат на севере Альмерии мягкий, крупных хищников мало; видимо, по этой причине популяция дикарей остается многочисленной, хотя и постоянно сокращается: несколько лет назад я не без ужаса наблюдал даже стадо в сотню особей. Напротив, мои корреспонденты сообщают, что почти всюду на поверхности Земли дикари являются вымирающим видом; в ряде населенных пунктов их присутствия не отмечалось уже на протяжении нескольких столетий; некоторые даже утверждают, что их существование — миф».

Но Уэльбек не был бы Уэльбеком, если бы не направил мизантропию героя против него же самого.

«Сам я, сколько смогу, буду влачить свою никому не нужную жизнь усовершенствованной обезьяны, сожалея только об одном: что стал причиной гибели Фокса, единственного известного мне существа, заслужившего право жить дальше, ибо в глазах его иногда зажигалась искра, предвещавшая пришествие Грядущих.

Я купался долго, под солнцем и под звездами, и не испытывал ничего, кроме легкого, смутного ощущения питательной среды. Счастье лежало за горизонтом возможного. Мир — предал. Мое тело принадлежало мне лишь на короткое время; я никогда не достигну поставленной цели. Будущее — пустота; будущее — гора. В моих снах теснились оболочки чувств. Я был — и не был. Жизнь была — реальна».

Фантастическая антиутопия одного из главных мизантропов современности выглядит, пожалуй, даже гуманнее других уэльбековских «миров», так похожих на наши. В «Возможности острова» (роман вышел в 2005 году) сразу понятно, что «новый мир» не дивен ни разу, а значит, можно успокоиться и ничего хорошего не ждать.

С тех пор Уэльбек стал изощреннее: прежде чем погубить своих героев (в том числе и героя по имени Мишель Уэльбек), он вдоволь наиграется с ними, живописуя, как они гоняются за крутящей хвостом надеждой, от страницы к странице становящейся все более призрачной.

По мотивам «гуманной антиутопии» Уэльбека сняли фильм, а Игги Поп, вдохновившись «Возможностью острова», записал альбом Préliminaires.