Людмила Петрушевская отказывается от государственной премии в знак поддержки «Мемориала» (признан в России иностранным агентом и нежелательной организацией), медиа чествуют Достоевского, а Кирилл Корчагин обозревает современную арабскую поэзию. По воскресеньям Лев Оборин — о самом важном в книжном интернете.

1. Главное — атака на «Мемориал»*Признан в России иностранным агентом и нежелательной организацией, оказавшийся под угрозой закрытия. В поддержку «Мемориала» выступили многие правозащитные, образовательные, гуманитарные организации. «ПЭН-Москва» заявляет: «Уничтожая „Мемориал“, власть уничтожает нашу память. Вслед за его ликвидацией будут ликвидированы и другие институты гражданского общества, сохранившие независимость от государства. Что с этим можно сделать? Как сопротивляться „бульдозеру“, который сегодня  стремительно движется по России? Не молчать!»

Людмила Петрушевская в знак протеста отказалась от Государственной премии: «У меня сейчас отбирают Мемориал, память об осужденных и расстрелянных, о брошенных под грузовик и умерших голодной смертью, о замороженных в грузовиках по пути от лагеря к лагерю, о замученных пытками на Лубянке и на Колыме, о забитых недавно на улицах, в вагонзаках и в мили-полиции. О сидящих в заключении по сфабрикованным, фальшивым  делам. О тысячах таких заключенных, опасных для властей. Пусть на меня снова заводят дело об оскорблении президента. Я отказываюсь от звания лауреата Государственной премии. Потому что мне вручал значок, коробку и букет президент путин. За пьесу, посвященную тем, кто не вернулся из лагерей. За память о них». В интервью «Дождю»*СМИ, признанное властями России иностранным агентом Петрушевская говорит о логике властей: «Что они имеют против памяти? <…> Нация должна иметь память. Но дело в том, что они росли в советской школе, где этой информации не было. Они не считают, что это была история страны».

2. Краткий и неполный обзор публикаций к 200-летию Достоевского. В «Коммерсанте» — статья Юрия Сапрыкина о достоевщине в нашей жизни: «„Записки из Мертвого дома“ — модель русской неволи (и ее описания) на все оставшиеся времена. Тюрьма — это изнанка свободы, они, как и русские жизнь и смерть, разделены условной, легко проницаемой чертой», или вот, о слезинке ребенка: «Любой тоталитарный режим взывает к страданиям детей, подавленных национальным или классовым гнетом,— и на следующем историческом витке спокойно смотрит на то, как тысячи детей гибнут от голода или войн: эта слезинка какая надо слезинка». В свою очередь, Павел Басинский в «Российской газете» разговаривает с Людмилой Сараскиной о том, какие пророчества Достоевского сбываются в XXI веке. Исследовательница повторяет мысли Достоевского о ненависти Европы к России и лакействе русских либералов.

Игорь Белов на Culture.pl разбирает историю полонофобии Достоевского — и рассказывает об отношении к писателю современных поляков, которые «поступают, наверное, мудрее всего: разделяют писателя и человека, не смешивают его художественные произведения с политическими взглядами. А некоторые представители мыслящей части польского общества даже находят, что в чем-то Достоевский иногда оказывался прав». «Полка» публикует ликбез Кирилла Зубкова — историю жизни Достоевского в 20 событиях; Esquire — сделанный Сергеем Карповым перевод эссе Дэвида Фостера Уоллеса «Достоевский Джозефа Франка». Оно начинается с размышлений о биографе Достоевского и его книгах — а затем перерастает в характеристику самого писателя и трудностей, с которыми сталкивается его западный читатель. «Конечно, то, что Достоевский может рассказать сочную историю, еще не делает его великим. Иначе Джудит Кранц и Джон Гришэм тоже были бы великими писателями, а они по всем — кроме совершенно коммерческих — стандартам даже не особенно-то и хорошие. Главное, что мешает Кранц, Гришэму и многим другим одаренным рассказчикам быть хорошими в художественном смысле, — у них нет таланта (или интереса) к созданию персонажей… <…> Главное в персонажах Достоевского — они живые. Тут я имею в виду не просто что они полностью реализованы, разработаны или „реалистичны“. Лучшие из них навсегда остаются жить в нас, как только мы их повстречаем».

Что касается собственно западных публикаций, отметим два оклика на книгу Кевина Бирмингема «Грешник и святой» — историю создания «Преступления и наказания»: Бирмингем прослеживает связь сюжета романа Достоевского с судьбой французского поэта и убийцы Пьера-Франсуа Ласнера. В The New York Times Дженнифер Шалаи хвалит Бирмингема за умелое изложение биографии Достоевского — но замечает, что главы о Ласнере выглядят в книге чужеродно, а злодейский характер французского поэта «похож на горгулью, застывший гротеск». Бирмингем заканчивает книгу женитьбой Достоевского на Анне Сниткиной — и здесь Шалаи сравнивает «Грешника и святого» с недавней биографией Сниткиной «Жена-игрок», написанной Эндрю Кауфманом. Книга Кауфмана показывает, что даже этот счастливый брак не смог избавить Достоевского ни от душевных смут, ни от разных малоприятных с точки зрения XXI века черт (а то мы и без Кауфмана этого не знали). В The Atlantic Джеймс Паркер отмечает, что Бирмингем прекрасно показывает интеллектуальный ландшафт 1860-х — и находит в нем параллели с нашим настоящим.

3. Объявлены лауреаты премии «Поэзия»: в номинации «Стихотворение года» победила Мария Малиновская, в номинации «Перевод» — Ольга Седакова, в номинации «Критика» — Илья Кукулин. Вокруг победы Малиновской разгорелась полемика, какой в короткой истории премии еще не бывало. Ее стихотворение «Бело-красно-белый флаг» (ранее удаленное из фейсбука по анонимному доносу, а теперь вывешенное Дмитрием Кузьминым на странице «Воздуха») стало поводом для статей в непрофильных изданиях — где оно квалифицировалось как «матное стихотворение» или как альтернатива якобы совсем уж оголтелой «Моей вагине» Галины Рымбу. Двое членов жюри вышли из него в знак протеста (1, 2); в комментариях попадались даже предложения «анонимно донести» на премию. С небольшой подборкой мнений можно познакомиться здесь: справедливости ради, взвешенных высказываний о достоинствах победившего стихотворения больше. Владимир Козлов в «Просодии» пытается осмыслить происходящее в 12 тезисах — в том числе говорит, что непрозрачность премии сыграла роль в скандале, что стихотворение Малиновской — «по преимуществу жанровый текст, просто представление об этом жанре еще не формализовано» и что дискуссия показала расслоение литературного сообщества: «Сегодня разломы внутри литературного сообщества определяются не столько принципиальными позициями многочисленных сторон, сколько степенью их дремучести и нежелания вникать в происходящее за случайно поставленным забором». Степень дремучести, надо признать, превзошла пессимистические ожидания. Тем временем поэтесса Мария Лобанова наградила своей личной премией (в том же денежном исчислении, что и «Поэзия») Галину Рымбу.

4. И еще два события, связанных с дремучестью и доносами. Агрессивные фрики из запрещенного «Мужского государства»*Организация, признанная экстремистской в России устроили травлю Дарьи Серенко, обрушившись на ее соцсети и на все проекты, с которыми она работала, из-за ее поста против ксенофобии. Были слиты номер телефона и домашний адрес, Серенко поступали угрозы убийством. «Мне кажется, подобных происшествий (травли, преследований) в адрес разных людей будет становиться только больше. И нам всем стоит учиться реагировать на них», — пишет Серенко в своем фейсбуке и дает несколько рекомендаций: чего не нужно делать, если кто-то попал в такую ситуацию.

Тем временем журналистка Ирина Ушакова написала донос во все мыслимые инстанции на организаторов школьной олимпиады по литературе, включивших в число заданий анализ стихотворения Линор Горалик*Признан властями РФ иноагентом.. Повод: Линор Горалик — кощунница и тоже пишет «матные стихи» (причем речь идет не о тех стихах, которые фигурируют в задании): «Не нужно быть психиатром, чтобы понять, что в конечном итоге такие тексты программируют подростков на суицид». Тут как-то и слова заканчиваются.

5. Вышел ноябрьский номер «Знамени»: в нем есть рассказы Евгения Чижова и Саши Николаенко, впервые публикуемая биографическая статья Шимона Маркиша о Юрии Домбровском и очень интересные воспоминания Якова Гордина о дружбе с Виктором Соснорой. Марк Альтшуллер пишет о романе Вениамина Каверина «Перед зеркалом», в основу которого легли подлинные письма эмигрировавшей в начале 1920-х художницы Лидии Никаноровой. Никанорова в эмиграции общалась с Мариной Цветаевой — и рассказы об этом тоже вошли в книгу; Альтшуллер склонен воспринимать их как подлинные свидетельства, которые «могут найти свое место в сборниках воспоминаний о Марине Цветаевой».

Борис Кутенков рецензирует «Книгу отражений» Ирины Машинской — сборник статей-«открыток» о поэзии, а Ирина Василькова — роман Афанасия Мамедова «Пароход „Бабелон“»: «Мамедов — блестящий стилист. Детали у него точные, яркие, запоминающиеся: серьга в комиссарском ухе, ящерообразный стамбульский старик, клетчатая подушка в кресле у Троцкого… Интересны вещи, двигающие сюжет: куртка комиссара, масонские запонки. Мотивы — почти фольклорные: конфискованная куртка, как сказочная лягушачья шкурка, превращает человека во что-то иное — выявляет в нем какую-то одну ипостась».

6. На «Кольте» — интервью Дениса Ларионова с Ольгой Медведковой: в «НЛО» только что вышла ее новая книга «Ф.И.О.» — художественный дневник, в котором Медведкова размышляет о том, как вместе с именем («Оля Ярхо — в детстве, Ольга Анатольевна Медведкова — в паспорте и Medvedkova, Jarho Olga Anat — во французской карточке медицинского страхования») меняется идентичность человека. Текст писался в Париже во время прошлогоднего карантина: «Ограниченность в пространстве реальном открыла какие-то тайные двери, ведущие в пространство воображаемое. Это иллюзорное пространство обнаружило свой неограниченный, переменчивый временной потенциал, свое блаженное временное непостоянство». Здесь же Медведкова говорит о своей предыдущей книге «Три персонажа в поисках любви и бессмертия» и о возможности личного литературного канона.

7. На сайте «Лабиринта» Афанасий Мамедов рассказывает о жизни и книгах Роберта Шекли и представляет его «мифологический» сборник «Лабиринт Минотавра»: «Греческую мифологию вспомнить всегда любопытно, для этого лабиринт Шекли не обязателен. А вот что нужно, так это вспомнить, как полубог-получеловек по имени Тесей с помощью клубка, подаренного ему Ариадной, победил чудовище — человекобыка, любившего полакомиться человечиной, а заодно освободил Алопу, дочь аркадского царя Керкиона, ну, и еще каких-то там почетных афинян в придачу». В истории Шекли «совершенно нормальный с виду Тесей, а на самом деле — Тесей, лишенный индивидуальности (в истории, предложенной Шекли, Тесеев много), подписывает временный контракт на убийство Минотавра, получает авансовый чек, обычный для охоты на чудовищ, и идет отобедать со своим импресарио». Здесь же на вопросы о Шекли отвечает специалистка по его творчеству, израильская писательница и литературоведка Элана Гомел — в том числе она отвергает мысль, что Шекли мог что-то позаимствовать у Булгакова.

8. «Цирк „Олимп“ + TV» публикует обзорную статью Кирилла Корчагина о современной арабской поэзии. Корчагин, в последние месяцы работающий над своей «арабской антологией», констатирует, что русскому читателю арабские тексты XX-XXI веков остаются практически неизвестны, и предлагает ликбез начиная с покойного Махмуда Дарвиша и живого классика Адониса. Он замечает, что арабская поэзия в XX веке вышла за пределы собственно арабского языка: в первую очередь это касается арабских авторов, пишущих по-французски: «Особенное развитие франкофонная поэзия получила в Алжире и Марокко, где сформировались обширные поэтические школы». В Марокко вообще существует мощная поэтическая традиция: один из ведущих ее представителей — Мохаммед Али Реббауи.

Солнечные листья проникают в комнату,
сжигают меня;
я ищу дверь на балкон
и нахожу птичку: она строит гнездо из солнечных листьев
и в тишине чертит, как колос держит ее —
я собираю себя,
падаю перед птичкой,
мои слезы становятся другими,
превращаются в зернышки агата,
и вот она слышит, птичка моя, я падаю. Ее клюв
на стене у окна, и взлетает она,
а я просыпаюсь с клювом, зажатым в правой руке,
но не взлетаю.

9. На аукционе Christie’s продадут фантастический набор русских рукописей, сообщает «Год литературы». Среди них — 50 писем Тургенева, фрагменты рукописей «Хаджи-Мурата» Толстого и «Петербурга» Белого, рукопись цветаевской «Попытки комнаты», автографы Хлебникова, Ахматовой, Кузмина, Бальмонта, Мережковского, Булгакова, Хармса («Тигр на улице», например). Полный каталог — здесь.

10. Гонкуровскую премию получил молодой писатель из Сенегала Мохамед Мбугар Сарр. Решение жюри было единодушным, хватило одного раунда голосования. Комментаторы называют это еще одним важным событием из числа тех, что в этом году произошли с литературой Африки. The Conversation рассказывает о лауреате и его романе «Самая тайная история мужчин». В основе сюжета — история молодого сенегальского писателя, живущего в Париже и разыскивающего утраченную книгу другого сенегальского писателя; роман пронизан аллюзиями на выдающиеся тексты XX века — от Боланьо до Гомбровича, а посвящен роман малийскому писателю Ямбо Уологему (обвиненному некогда в плагиате текста Грэма Грина). «„Самая тайная история мужчин“ — роман о письме, но и роман о чтении. Это полифонический роман, задействующий традиции многих культур и смешивающий различные жанры: соответственно, и читать его можно многими способами. Кто-то будет обращать внимание на отображение исторических событий (здесь говорится о колониализме, двух мировых войнах, нацизме и холокосте, аргентинской диктатуре и недавних сенегальских протестах против государственной коррупции). Другие — на элементы мистики, вызывающие в памяти магический реализм. Или на аллюзии к литературе Африки и всего мира. Или на все это сразу».