О начале карьеры
Моя карьера решилась телефонным звонком в девять часов утра воскресным осенним утром 1934 года. Звонил Селестен Бугле, в то время директор Высшей нормальной школы. Вот уже несколько лет он жаловал меня несколько сдержанным расположением: во-первых, потому, что я не был выпускником Нормальной школы, а во-вторых, — и это главное — потому, что я не принадлежал к его «конюшне», к которой он питал весьма особые чувства. Безусловно, он не смог найти лучшего кандидата, ибо спросил меня отрывисто:
— Вы все еще желаете заниматься этнографией?
— Конечно!
— Тогда выставляйте свою кандидатуру на должность преподавателя социологии в университете Сан-Паулу. Окрестности города полны индейцев, вы посвятите им свои выходные. От вас требуется дать окончательный ответ до полудня.
О чудесах океана
В Дакаре мы распрощались со Старым Светом и, миновав острова Зеленого Мыса, достигли того рокового седьмого градуса северной широты, где во время своего третьего путешествия в 1498 году Колумб, взявший верное направление на Бразилию, склонился к северо-западу и каким-то чудом две недели спустя не прошел мимо Тринидада и берегов Венесуэлы. Мы приближались к зоне экваториального штиля — к «ловушке», устрашавшей мореплавателей прежних времен. Ветры, дующие в двух полушариях, стихают на подходе к этой зоне, так что беспомощно повисшие паруса неделями не оживлялись ни единым дуновением. <...> Уж не ждут ли нас по другую сторону «ловушки» все те чудеса, что предстали перед мореплавателями прошлых веков? Бороздить девственные просторы океана их влекло не столько стремление открыть какой-либо новый мир, сколько желание удостовериться в истинности событий древности. Они нашли подтверждение мифов об Адаме и Еве, об Одиссее. Когда во время первого путешествия Колумб подошел к берегам Антильских островов, он, может быть, верил тому, что достиг Японии, но еще больше — тому, что нашел земной рай.
О настольной книге этнолога
Бухта вгрызается прямо в сердце Рио, и с корабля люди высаживаются в самом его центре, как если бы вторую половину — Новый Ис — уже поглотили волны. И в каком-то смысле это верно, поскольку первоначальный город, просто форт, находился на скалистом островке, мимо которого только что прошел пароход и который по-прежнему носит имя основателя форта Вильганьона. Я топчу ногами авениду Риу-Бранку, где когда-то стояли деревни индейцев тупинамба, а в моем кармане лежит сочинение Жана де Лери, настольная книга этнолога. Триста семьдесят восемь лет назад, почти день в день, Жан де Лери прибыл сюда с десятью другими жителями Женевы, протестантами, посланными Кальвином по требованию Вильганьона, его бывшего соученика, который отказался от католической веры всего год спустя после своего обоснования в бухте Гуанабара.
О письменности
Намбиквара не умеют писать, да и рисовать тоже, разве что какие-то пунктиры и зигзаги на калебасах. Тем не менее, действуя как у кадиувеу, я роздал им листы бумаги и карандаши. Сначала они не знали, что с ними делать. Но потом все занялись нанесением на бумагу волнистых или горизонтальных линий. Что же они хотели изобразить? Очевидно, они пытались писать или, точнее, старались использовать карандаш так же, как я. Для большинства попытка на том и закончилась, однако вождь группы пошел дальше. Он, безусловно, понял назначение письма и потребовал у меня блокнот. Теперь он сообщает интересующие меня сведения не устно, а письменно — чертит у себя на бумаге извилистые линии и показывает их мне. Он даже сам себя вводит в некоторое заблуждение этой комедией: каждый раз, когда его рука заканчивает рисовать линию, он озабоченно изучает ее, будто надеясь понять ее значение. Затем на его лице выражается разочарование. Но он в этом не сознается, и между нами существует молчаливая договоренность: он делает вид, что его тарабарщина имеет смысл, а я — что разбираю ее. Устное объяснение следует почти сразу же, и это избавляет меня от необходимости задавать дополнительные вопросы.
О социологе-бороро
В Кежаре жил индеец, который должен был стать моим переводчиком и главным информатором. Этот человек лет тридцати пяти довольно хорошо говорил по-португальски. По его словам, раньше он умел читать и писать на этом языке, так как воспитывался при миссии. Гордясь достигнутым успехом, святые отцы послали его в Рим, где он был принят папой. По возвращении его задумали женить по христианскому обряду, не считаясь с местными традициями. Эта попытка вызвала у него духовный кризис, от которого он спасся только тем, что вернулся к прежнему идеалу бороро: поселился в Кежаре, где вот уже десять или пятнадцать лет вел образцовую жизнь «дикаря». Совершенно нагой, расписанный красной краской, с проколотыми палочками носом и нижней губой, весь украшенный перьями, этот папский индеец оказался великолепнейшим наставником в социологии бороро.
О медицинской литературе Амазонии
На стыке с черной магией — «Молитва высохшей жабы» в книге св. Киприана, продающейся бродячими торговцами. Там сообщается: нужно достать большую жабу, в пятницу закопать ее по шею и давать ей глотать раскаленные угли. Спустя неделю она исчезнет. Но на этом месте появляется «росток дерева с тремя ветками» трех цветов. Белая ветка предназначена для любви, красная — для отчаяния, черная — для траура. Название молитвы происходит от того, что жаба высыхает, потому что ее не ест даже стервятник. Тот, кто произносит молитву, срывает ветку, соответствующую моменту, и прячет ее от чужих глаз. Молятся, когда закапывают жабу в землю:
«Я закапываю тебя в землю на одну пядь, Я держу тебя у себя под ногами сколько возможно, Ты должна вызволить меня из всякой опасности, Я освобожу тебя, когда только закончу свое дело»… и далее в том же духе.
Пользуются также «Молитвой боба» и «Молитвой летучей мыши».
О магии
Однажды вождь сабане не вернулся с охоты вместе с другими мужчинами. Днем его никто не видел. Стало темно, было уже десять часов вечера, и лагерь охватила растерянность, особенно семью вождя. Его две жены и ребенок, обнявшись, заранее оплакивали смерть своего супруга и отца. Я решил вместе с несколькими индейцами обойти окрестности. Не прошли мы и двухсот метров, как обнаружили нашего вождя, сидящего на корточках и дрожащего от холода. Он был совершенно наг, то есть без своих бус, браслетов, ушных подвесок и пояса. Осветив вождя электрическим фонарем, мы увидели на лице его трагическое выражение. Мы, поддерживая, довели его до лагеря. Он долго молча сидел с подавленным видом, чем очень обеспокоил индейцев. Встревоженные соплеменники вынудили его рассказать все, что с ним произошло. Он объяснил, что его унес гром, который намбиквара называют «амон» (в этот день прогремела гроза — предвестница сезона дождей). Амон поднял его в воздух, донес до места, удаленного на двадцать пять километров от лагеря, лишил его всех украшений, а затем вернул тем же путем и оставил там, где мы его нашли. Перед сном все обсуждали это событие, а утром вождь сабане вновь обрел не только свое обычное хорошее настроение, но и все свои украшения, чему никто не удивился и чему он не дал никаких объяснений.
О любви
Отношение намбиквара к любовным делам можно резюмировать их собственной формулой: «Та-миндиге мондаге», переводимой если не изящно, то дословно: «Заниматься любовью — это хорошо». Я уже отмечал эротическую атмосферу, которая пропитывает повседневную жизнь намбиквара. Любовные дела вызывают величайшие интерес и любопытство индейцев; они падки на разговоры на эти темы, и замечания, которыми обмениваются в лагере, полны намеков и скрытых недомолвок. Половые связи происходят обычно ночью, иногда рядом с лагерными кострами, но чаще всего партнеры удаляются на сотню метров в соседнюю бруссу. На этот уход сразу же обращают внимание, присутствующие оживляются, обмениваются замечаниями, отпускают шуточки; даже маленькие дети разделяют возбуждение, причина которого им известна очень хорошо. Порой группка мужчин, молодых женщин и детей бросается вдогонку за парой и через ветки наблюдает за подробностями дела, перешептываясь и давясь от смеха.
О выпивке
После полудня начали пить пингу, то есть водку из сахарного тростника. Усевшись в кружок, мужчины громко хвастались чинами, заимствованными из младшей военной иерархии (единственной им известной), такими, как капрал, адъютант, лейтенант, капитан. Конечно, это была одна из тех «торжественных попоек», которые уже были описаны авторами XVIII века, когда вожди занимали место согласно старшинству. Их обслуживали оруженосцы, тогда как глашатаи перечисляли титулы того, кто пил, и повествовали о его подвигах. Кадиувеу необычно реагируют на выпивку: после возбуждения они впадают в гробовое молчание, а затем начинают рыдать. Тогда двое не столь пьяных мужчин берут отчаявшегося за руки и прогуливают его взад и вперед, нашептывая слова утешения и привязанности, пока того не вырвет. Затем все трое возвращаются на свои места, где попойка продолжается.
О мате
Безусловно, мате намного превосходит амазонскую гуарану и тем более печальную коку боливийских плоскогорий — пресную жвачку из высушенных листьев, быстро скатывающихся в волокнистый шарик. По вкусу кока похожа на отвар. Она лишает чувствительности слизистую оболочку и превращает язык в чужеродное тело. Я не знаю ничего, что могло бы сравниться с мате, кроме комка бетеля, начиненного пряностями, хотя он пугает неподготовленного человека выделением обильной слюны, богатой привкусами и ароматами.
О гастрономических упражнения
В окрестностях Баран-ди-Мелгасу некоторые участки прерии с зеленой травой окружал влажный лес, откуда доносились громкие трубные звуки жаку, птицы-собаки. В течение трех дней мы ходили на охоту в лес и возвращались в лагерь, нагруженные дичью. Нас охватило какое-то исступление: мы только и занимались тем, что готовили пищу и ели. Отныне у нас не будет недостатка ни в чем. Тщательно сберегаемые запасы сахара и спиртного растаяли моментально. Из амазонской пищи особенно вкусны были токари, или бразильские орехи, сердцевину которых можно растереть до белого соуса или жирного крема. Вот список наших гастрономических упражнений, который я обнаружил в своих заметках: колибри, поджаренные на брошетах и подающиеся в горящем виски; хвост каймана, поджаренный на решетке; жареный попугай, подающийся в горящем виски; рагу из дикого индюка и почек разных пальм в соусе из токари и с перцем; жаку в жженом сахаре.
О туристах
Туристы, располагайтесь лагерем на берегах Параны! Или, нет, лучше воздержитесь от этого. Оставьте свою грязную бумагу, не поддающиеся уничтожению бутылки и пустые консервные банки для европейских ландшафтов. Там и разбивайте свои палатки. Но за пределами полосы, освоенной первопроходцами, пока не поздно, пощадите стремительные пенящиеся потоки, которые скачут, низвергаются по ступеням, прорытым в фиолетовых базальтовых откосах. Не топчите терпкой свежести густых мхов. Да замедлятся ваши шаги при подходе к необитаемым прериям и густому влажному лесу, где хвойные деревья, разрывающие сплетения лиан и папоротников, напоминают перевернутые к небу наши ели.